Стальной пляж - Варли Джон Герберт (Херберт)

Я, как и хозяин роскошной операционной, — гетеросексуал. Это вовсе не значит, что я никогда не занимался однополой любовью… все ею занимались! Как можно оставаться подлинно гетеросексуальным, побывав и мужчиной, и женщиной? Полагаю, возможно все, но мне никогда эта подлинность не встречалась. Я просто считаю, что для меня лучше, когда в любовном акте участвуют мужчина и женщина. Дважды в жизни мне встречались люди одного со мной пола, с которыми у меня возникало желание сойтись поближе. И в обоих случаях один из нас менял пол.

Не знаю, как это объяснить. И не думаю, что кто-либо другой способен как следует объяснить причины своих сексуальных предпочтений, кроме тех случаев, когда они основаны на предрассудках: то есть, то или иное действие считается неестественным, богопротивным, извращенным, омерзительным и тому подобное. Среди нас до сих пор есть некоторые люди с подобными предубеждениями, и часть их окружала Боба на его прежнем месте работы: на самом деле, там ему дважды били стекла, а один раз намалевали на его вывеске воистину отталкивающие христианские призывы. Но сексуальные предпочтения — это, похоже, то, что выпадает людям, а не то, что они себе выбирают. На самом деле, когда я парень, меня живо интересуют девушки, а когда я девушка — интересуюсь парнями. У меня есть друзья, у которых все с точностью до наоборот, которые склоняются к гомосексуализму в обоих полах. Я знаю людей, воплощающих собой весь спектр нюансов между этими двумя крайностями: к примеру, преданных мужскому или женскому телу в любых ситуациях, вне зависимости от ориентации, или пансексуалистов, которым достаточно лишь, чтобы партнер был теплым и двигался, но которые не посчитают непреодолимым препятствием для секса холод и неподвижность, или страдающих нарушениями, из-за которых они несчастливы ни в мужском, ни в женском образе, или истинных нейтралов, которые ни один пол не считают своим, удаляют все внешние и внутренние половые признаки и с облегчением вздыхают, раз навсегда закрыв для себя щекотливую, неудобную, бесполезную и грязную тему секса.

Что же до вкуса, ни Роберт, ни Дорогуша мне не подходили. В женском теле я не так озабочен физической красотой партнера, как в мужском, хотя красота — всего лишь вопрос социального положения, поскольку в обществе, где красоту при желании можно приобрести за деньги, она перестает быть редкостью и становится вполне обычным делом. Кощееобразная фигура и длинная узкая физиономия Роба/Бобби не волновали мое девичье сердце. Впрочем, это не помешало бы влюбиться в него, если бы скрашивалось чертами характера. Но увы! Он хороший приятель, но любовником был бы обременительным. Он настолько не уверен в себе, что наука еще не придумала названия для всех его страхов.

— Ну что, мы не забыли принести с собой наши описаньица, Хилди? — спросил он.

Я не забыл и протянул ему листы. Он бегло просмотрел их и фыркнул, но не презрительно, а словно бы говоря, что техническая сторона дела не представляет для него трудностей. Затем он дал генетическое техзадание ассистентке и хлопнул в ладоши:

— А теперь давай-ка сбросим эти чудные одежды, невозможно творить, не видя нагого тела, скидывай, скидывай!

Я разделся, и он взял одежду с таким видом, будто не отказался бы от стерильных щипцов:

— Откуда ты выкопал эти вещи? Их ведь годами… Разумеется, мы все почистим и аккуратно сложим.

— Я нашел их в своем платяном шкафу, и ты можешь пожертвовать их беднякам.

— Хилди, не думаю, что у нас есть настолько бедные люди.

— Тогда выброси их.

— О, благодарю.

Он протянул мои тряпки женщине, и та ушла с ними.

— Это был жест истинного гуманиста, старик, — продолжил Бобби, — твой поступок выдает подлинное неравнодушие к миру моды.

— Если ты мне за это благодарен, — откликнулся я, — то, будь добр, перестань рассыпать передо мной волшебную пудру. Мы остались наедине. И перед тобой я, Дорогуша.

Он заговорщически оглянулся кругом. Все, что я увидел, были тысячи тысяч Хилди и такое же количество отражений моего собеседника. Он уселся на стул напротив меня и слегка расслабился:

— Будь добр, зови меня Бобби? Это не так вычурно, как Дорогуша, но не так страшно и не пробуждает таких неприятных воспоминаний, как Роберт. И, сказать тебе по правде, Хилди, мне с каждым днем все труднее сбрасывать маску. Я начинаю уже сомневаться, маска ли это. Я не выдыхаюсь годами, но раздражаюсь и злюсь практически постоянно. А это совсем другое дело, как ты сам мне напомнил.

— Нам всем приходится носить маски, Бобби. Возможно, старая маска не слишком тебе подходила.

— Я до сих пор гетеросексуален, если ты об этом спрашиваешь.

— Не спрашиваю, но я бы удивился, окажись это не так. Я читал, что смена полярности происходит довольно редко.

— Но тем не менее, происходит. Есть в этом некая важная мелочь, которой я не улавливаю. Так как ты поживаешь? По-прежнему кропаешь чепуху?

Прежде чем я успел ответить, он пустился в первое из целой серии лирических отступлений. Он бурно поблагодарил меня за хорошие статьи, которыми всегда радовало его "Вымя". Он не мог не знать, что я не работаю на страничках моды, но, возможно, полагал, что я замолвлю за него доброе словечко. Видя, как он рвется смоделировать для меня новое тело, я не нашел причин развенчивать его иллюзии.

Мы обсудили множество вещей, отставили много пустых бокалов из-под шампанского, вдохнули несколько видов ароматного и умеренно ядовитого дыма. Но все то и дело сводилось к ключевой теме: когда же "они" обнаружат, что он не тот, за кого выдает себя?

Мне и самому знакомо подобное чувство. Оно не редкость для людей, у которых хорошо удается не слишком любимое ими дело. А по правде сказать, оно часто посещает всех, кроме самых самоуверенных — таких, к примеру, как Калли. У Робби как раз случился тяжелый приступ этого чувства, и мне трудно его винить. Я вовсе не считаю его абсолютным шарлатаном. Я не слишком хорошо распознаю подобные вещи, но, насколько я могу судить из достоверных источников, он не лишен настоящего таланта. Однако в том мире, где он вращается, талант очень часто совершенно ни на что не влияет и ничего не гарантирует. Вкус — штука ненадежная. В мире модельеров вы настолько хороши, насколько хорошо прошел ваш последний сезон. Подсобные кварталы и пивные городского дна устланы живыми трупами некогда знаменитых людей. Некоторые из них владели операционными здесь, в Квартале Перемен.

Мало-помалу я начал потихоньку тревожиться. Я знал Робби и знал, что он всегда будет таким — напуганным, что у него отберут успех, к которому он так и не привык, потому что не мог взять в толк, откуда он свалился. Он просто такой человек. Но, судя по тому, сколько времени он готов был мне уделить, либо дела у него шли совсем плохо, либо я должен был чувствовать себя крайне польщенным. Я рассчитывал, что проведу с Мастером минут десять-пятнадцать, прежде чем он разрисует мне тело широкими росчерками пера и передаст помощникам, которые займутся воплощением модели в жизнь. Разве его не ждут более важные клиенты?

— Видел тебя по телеку, — бросил Бобби, прервав ненадолго свои, с каждым словом все более утомительные, причитания. — С этой ужасной… как там ее? Забыл. Снова с историей об этом навязшем в зубах Дэвиде Земле. Боюсь, мне пришлось выключить. Нисколько не огорчусь, если больше никогда не услышу его имени.

— Я почувствовал то же самое, что и ты, через три часа в первый же день. Но тебе было интересно по меньшей мере первые сутки, ты ждал не дождался следующего сюжета на эту тему.

— Прости, что разочаровываю… Это было скучно.

— Сомневаюсь. Вспомни, как ты впервые прочел об этом. Ты сгорал от желания узнать поподробнее. Скучно стало потом, после того как ты просмотрел ролик новостей три или четыре раза.

Он нахмурился, затем кивнул:

— Ты прав. Я глаз не мог оторвать от газеты. Как ты узнал об этом?

— Это верно почти для всех. В частности, для тебя. Если о чем-либо говорят все, ты не можешь позволить себе не составить об этом мнение, не высказать лицемерное замечание, не испустить снисходительный вздох… ну, хоть что-нибудь. А совершенно ничего не слышать об этом было бы немыслимо.