Вторая волна (СИ) - Сугралинов Данияр

Кроме того, он уже получал предупреждение, что оставлен в группе до первой сознательной серьезной ошибки. И вот она, эта ошибка. Ошибка, повлекшая смерть человека.

А я тот самый коррумпированный судья, который выносит оправдательный приговор преступнику. Вот кого во мне видят люди — еще одного Папашу, покрывающего своего кореша.

Лиза, крутившаяся вокруг, тронула за плечо, вопрощающе заглянула в лицо. Я одним лазами показал ей на Сергеича, и она кивнула:

— Да, нужно решить. Нельзя оставлять на самостоятельное течение.

— Самотек, — поправил я ее, после чего невесело улыбнулся и проговорил в рупор:

— Друзья, объявляю всеобщий сбор возле автовышки. Присутствие всех обязательно.

Лиза уселась возле автовышки, скрестив ноги и прислонив голову к кузову.

— Я поняла твою дилемму, — сказала она. — Сложная ситуация и непростой выбор между диктатурой и демократией.

Ха, об этом-то я и не подумал, а ведь так оно и есть. Причем права на диктатуру у меня намного больше, чем у других, ведь именно я могу их всех спасти и вытащить за собой в Третью волну Жатвы. Да и не верю я в демократию. С фига ли у какого-нибудь слюнтяя и бездельника будет такой же голос, как у меня? Но… мать вашу, куда ни кинь, всюду клин!

Пока все собирались, освещенные светом, включенным в салоне автовышки, я присматривался к лицам. Счастливыми выглядели только Эдрик и Макс. Вика, которая отходила после ранения в салоне грузовика, просто высунулась в окно. Ей было все равно, и понятно почему — она знать не знала Машу.

А вот остальные были удручены, особенно Эстер и Рихтер. Наверное, им казалось, что они поменяли шило на мыло, лишившись насиженных мест и комфорта. И вот перед ними новый узурпатор-самодур, который единолично милует и карает. Что считает правильным, то справедливо.

— Банда Папаши разгромлена, — проговорил я, скосив глаза на Сергеича. Он, кажется, догадывался, почему я всех собрал, и не смотрел на меня. — Как я говорил, все важные вопросы решаются путем голосования. Если кто-то совершил серьезный проступок, это также выносится на голосование. Что мы имеем?

— Нам бы с правилами определиться, — подсказал Макс. — Что считать тяжелым преступлением, что — не фатальным. Однозначно, жизни членов общины выше жизней всяких левых… — Он покрутил пальцем в воздухе. — Тех, кто не заслужил доверия комунны, скажем так. Новичков.

Когда Лиза перевела иностранцам сказаннное, Эстер зыркнула с неприязнью, но побоялась возражать. Зато я не побоялся.

— Если жизни наших людей в опасности, то да. Но Михаил Сергеевич убил невинного человека, когда его жизни ничего не угрожало. Мало того, он проигнорировал мнение большинства и мой приказ. А если бы Бергман был не столь щепетилен? Погиб бы и сам Сергеич, и неизвестно сколько других бы полегло!

— Бес попутал! — Сергеич буквально впился в меня взглядом. — Как помутнение нашло, чесслово! Да во те крест! — Он размашисто перекрестился. — Меня теперь вот тут, — он приложил руку к груди, — кошки раздирают!

— Чистосердечное признание облегчает вину! — чуя неизбежное, вступился Макс за Сергеича. — Я сам от тебя пострадал когда-то, чуть не помер, но кто прошлое помянет, тому глаз вон!

Лиза, не вставая, переводила все, что мы говорим. Как-никак, у нас теперь пятеро иностранцев. Переводила упрощенно, напирая на смысл, а оттого страдали интонации. И напоминание о предыдущем проступке было для них, привыкших к четкому соблюдению законов и правил общины, скорее отягчающим обстоятельством.

Мне безумно не хотелось изгонять Сергеича из клана, но, если поступлю иначе, то, во-первых, новенькие в лучшем случае не будут меня уважать, в худшем я обрету врагов. Во-вторых, что тогда значат мои угрозы, если я не буду придерживаться того, что озвучивал?

Вот теперь не выдержала Эстер, проговорила трясущимися губами:

— Мария была ангелом, мы любили ее. Она всегда делала только добро. Михаил убил ее и должен ответить. То, что он сделал… нам это… очень не нравится.

— Убийца должен ответить! — выгнул грудь колесом Рихтер. — А то по вопросу мистера Бергмана мы голосовали, он важен, плучается, а Мария тогда что? Что же будет, если каждый будет расстреливать того, кто ему не нравится?

— Виноват, — пробурчал Сергеич. — Мне п…дец как жаль! Чесслово, мог бы — вернулся бы туда и все исправил. Но! Карина! Так больно было, так сердце рвалось, что ярость накатила. Простите меня! Я готов, наказывайте, да хоть руку отрубите вот эту, которой стрелял, но только не гоните! Вы — моя семья…

Всхлипнув, он затих. Подождав, когда Лиза переведет его слова, Эстер покачала головой:

— Не знаю. Кто как, а я не хочу быть в одной, х-м… семье с психом, который себя не контролирует. А если, мистер Горбачев, завтра ты на кого-то еще разозлишься?

— Нет! Я любил ее, понимаете? Любил! — невпопад закричал Сергеич и рванул футболку на груди.

Макс кивнул, и глаза его увлажнились.

— Предлагаю простить Михаила Сергеевича. Он показал себя преданным товарищем и отличным бойцом… Ну и другом. Нас мало, мы должны держаться друг за друга.

Меня разрывало от когнитивного диссонанса. Сердцем я не хотел изгонять Сергеича и всячески пытался этому воспрепятствовать, разумом понимал, что иного выхода нет.

— Против! — подняла руку Эстер. — Непредумышленное, в чем я сомневаюсь, убийство — преступление! Нарушение приказа лидера в военное время — трибунал. А сейчас все время — военное!

Как же запела эта милая улыбчивая женщина! Тоже, кстати, помолодевшая. Но она ведь права!

— Против! — Одновременно вскинули руки Рихтер и Бобби, и подошли поближе к Эстер. Все были вооружены, наши тоже. — Нельзя прощать убийство невинного!

Вот только разборок не хватало!

— Уберите оружие! — велел я. — Все уберите оружие. Да, Михаил Сергеич — мой… я мог бы назвать его другом. Но моя личная симпатия и его прежние заслуги никак не повлияют на результат голосования и коллективное решение. Если проголосуете, чтобы он уходил, он уйдет.

Сергеич рухнул на колени.

— Да лучше пристрелите! — Он пополз ко мне на коленях, окончательно разорвав футболку на груди, на грязных щеках пролегли дорожки слез. — На, стреляй, ну? — Потом повернулся к Эстер. — Да, виноват, заслужил. Ухо отрежьте, руку, почку… Стреляйте! Что же вы?

Он дышал часто и тяжело, глаза его безумно сверкали, и я понял, что убиваю его, хоть и оставлю в живых. У него не осталось силы сопротивляться, он все потерял. И вдвойне хуже оттого, что Сергеич признал свою вину: сам себя наказал, а теперь еще и мы его наказываем. Но иначе нельзя. Иначе получится, что у меня есть любимчики, которым закон не писан.

Если бы Сергеич быковал, матерился, сопротивлялся, мне было бы проще, а так сердце кровью обливалось.

Я посмотрел на Лизу. А что, если его обнулить?

Она будто прочла мои мысли, шепнула одними губами:

— Его слишком многие не любят. Не поможет. Нужно по-другому. — И сказала уже громче, удивив меня: — Против Горбачева!

И в ту же секунду я увидел уведомление:

Контролер Елизавета Авербух приняла в ваш клан «Безымянный» Михаила Сергеевича Горбачева.

Численность клана: 4.

Уже четверо. Не только в клане, но и против того, чтобы оставить Сергеича.

Но все же… Ай да Лиза! На словах — поддержка желания народа, на деле — резервный план спасения Сергеича. «Просмотр статуса членов клана» в описании — это же еще и отображение метки Сергеича на карте! А значит, я буду знать, что с ним да как! Если еще и связь с ним будет, да поподбрасывать ему в магазин всякое полезное… Черт, повторюсь, но ай да Лизка!

Тем временем голосование шло своим чередом.

— Сэр Гейч должен остаться! — воскликнул Эдрик возмущенно.

— Против! — подняли руки Киндерманны. — При всем уважении… Убийцу нужно изгнать!

Вика проголосовала «за», Рамиз пожевал губами и сказал:

— Хоть дед и расист, но мне Сергеич симпатичен. Человек он грубый, хитрожопый, но простой и понятный. За пазухой камня прятать не будет. Но понимаю, что простить его — это беспредел. Потому против. — Он отвернулся, чтобы не встречаться взглядом с боевым товарищем.