Дубль два (СИ) - Дмитриев Олег

— А сам что будешь делать? — этот вопрос тоже тревожил, и тоже сильно.

— Жить, — улыбнулся он как-то неожиданно просто. — По миру полетаю, поживу в разных местах понемногу. Может, приживусь где. Может, вам снова понадоблюсь. А может сейчас с квадрокоптера бомба вакуумная свалится, и все наши планы — псу под хвост.

Мы с Энджи одновременно вскинули головы к небу. Прав был Мастер. Слушая истории стариков-разбойников, как-то с трудом получалось совмещать времена былинные и наши сегодняшние реалии. Аненербе пригнало грузовики на следующий день. Да, там ситуация, конечно, была совсем другой. Но сейчас я вообще ничего не знал ни о том, кто враг, ни где он. Значит, им мог оказаться любой, кроме нас, находившихся внутри этого плетня. И ресурсы у противника могли быть любыми. И нас прямо сейчас могли рассматривать на мониторе чёрные внимательные глаза. Это не радовало. И не успокаивало.

Алиса вышла тихонько, присев рядом со мной на низкую завалинку. Заглянула в глаза, но спрашивать ничего не стала. В руках у неё был такой же или тот же самый аптечный пузырёк с трубкой, торчавшей из чёрной пробки. Обед для дедушки.

— Когда баню топить начнём? — спросил я у Мастера.

— На закате. Как Солнце клониться начнёт — затопим. Стемнеет — как раз обметём да париться пойдём. Девчата, вы посмотрели, что там старуха моя вам передала?

— Да, тёте Венере спасибо большое, — кивнула Алиса. И пояснила для тех, кто был не в теме, то есть для меня, — там косметика всякая и прочая женская мелочёвка. Ты бы такого точно не додумался прихватить.

Спорить было не с чем. Додумываться в последнее время — явно не моё. Что ни удумаешь — сплошь бардак с паникой начинаются. Хотя, если откровенно, то не так уж всё и плохо пока выходило. Все живы, все здоровы. А речь со временем восстановится, если Древо нам не врёт.

— А вы не поссоритесь с Энджи, если придётся одним шампунем голову мыть? — на всякий случай уточнил я. Женская душа — потёмки, как известно, а нам только скандалов между собой и не хватало для полного счастья.

— С какой стати? Ты когда в гостях чужим мылом моешься — ни с кем не ссоришься же? — неожиданно логично ответила Лина Речью. А сестра только кивнула, подтверждая, что со всем согласна. Вот так всегда и бывает. На один простой вопрос женщина легко отвечает двумя.

Алиска пошла кормить деда. Я надеялся, что Шарукан не подвёл к нему, выходя из амбара, трубочку из кега. Это могло значительно осложнить и обед, и предстоящую баню. Хотя песен про ворона, вроде не было.

— Дров п-п-принесу, — осторожно сказал я вслух. Больше для пробы.

— Сиди уж. Я и дров, и воды наносил, пока ты у Осины на диализе лежал, — остановил меня Мастер.

— А как тебя зовут вп-вп-вп… уф-ф-ф… вправду? — Лина тоже справилась. Голос у неё был чуть более хриплый, чем вчера.

— Ярослав, — знакомое с детства слово вылетело легко. Но дальше от греха перешёл на Речь, — тебе Древо рассказало про то, что их мало, и того и гляди вообще не останется. Чёрные теснят, почти от Урала до Белоруссии всего двое и осталось, Дуб да Осина. Вышло так, что мы с Дубом встретились. Он меня сюда послал. По пути я нашёл сестру и племянника, обоих с паразитами внутри. Удалось спасти. Ко Древу вместе поехали дальше. В Брянске Мастер Шарукан помог с документами, потому что найти нового, свежего и глупого Странника для Чёрных — дело принципа. Тем более такого, который уже трёх паразитов спалил. По новому паспорту я как раз и есть Стас. Станислав Пчёлкин. А по старому — Ярослав Змеев. Уже тут выяснилось, что Хранитель местный Алиске и Павлику родня. А дальше ты знаешь, — короткие простые фразы удавались лучше.

— А Аспид — потому что змей? — глаза Энджи чуть сощурились. Кажется, насмешливо.

— Змей. Ося — змей, потому что всем прозвища придумывает. Но ему можно. Пусть хоть горшком называет, — махнул рукой я точно так, как если бы говорил вслух.

— Я книжку читала зимой про шамана одного. Он так же говорил, — она подняла левую бровь.

— Хранитель сказал мне, что в той книжке много толкового. Особенно к месту было: «как в трехмерном пространстве про пятое измерение рассказать?», — вспомнился мне разговор с дядей Митей. Лина только кивнула, задумчиво глядя на амбар.

— А что будет в бане? — пожалуй, будь я девушкой — это меня тоже волновало бы не на шутку.

— Мы с Хранителем раз семь, по-моему, заходили. Наверное. Он поддавал так, что дышать вовсе нечем было. А паразиты эти, симбионты, ни жары, ни холода не выносят. То, что с меня потом на вениках осталось, он в тазу с кипятком на ночь оставил. А утром мне сжечь велел. Теперь меня эта зараза, вроде, не берёт, — пожал я плечами.

— Мы, когда папка жив ещё был, в здешней бане всегда все вместе парились, с детства. А потом как-то неудобно уже стало, — она опустила глаза, смутившись.

— Неудобно, дочка, на потолке спать — одеяло спадывает, — прогудел неожиданно Мастер. Мы с Линой вздрогнули синхронно. Будто забыли, что рядом ещё кто-то был. А он продолжил, — дурь это всё, вот что я думаю. Издавна так повелось на Руси, что мужики с бабами вместе парились, а уж тем более родня. Совсем недавно только по-другому думать стали, привычных и нормальных вещей стесняться. Зато когда мужики взасос целуются — это нормально теперь, — он, не выдержав, сплюнул.

— Ещё эллины древние, что в красоте поболее всех нынешних понимали, считали, что тело — это храм. В Библии тоже о том писано. Один знакомец мой так говорил: «думать надо меньше, а соображать — больше», — и Мастер снова замолчал.

Слушать про то, как издавна велось на Руси, и уж тем более про древних греков и иудеев от старого татарина было неожиданно. Но сомневаться в его правоте не получалось.

Деда в баню мы вели под руки с Шаруканом. Сказать по нему, что он в одно богатырское лицо почти уболтал весь кег, было сложно: шёл и говорил он вполне нормально, пусть и медленно. На мумию точно похож не был, а про болезненную худобу уверенно сказал Ося. В три слова. «Отожрётся, не впервой». Когда после помывки Сергий вышел из бани на свет костра, в чистом исподнем, подстриженный и чисто выбритый, я ему не то, что семидесяти — и шестьдесят едва дал бы. Хотя, признаться, темновато было.

Алиса с Павликом парились первыми. И сразу пошли спать, румяные и довольные, чистые до скрипа. В одной снежно-белой облачно-крылатой простыне на двоих. Потом дед уработал нас с Шаруканом, в две руки. В нас, как показало Осино МРТ, спор не было, поэтому казалось, что избивал нас вениками старик просто так, для души, из любви к искусству. Говорить стало технически возможно только после пары кружек горького травяного отвара. Но не хотелось.

С Линой Сергий возился дольше. Она раза четыре выходила из бани отдышаться, завёрнутая в какую-то рогожу. Я старался даже не смотреть на белевшие в темноте ноги и плечи — сердце тут же пускалось в такой пляс, что хоть руками держи. И не только его. На шестой раз Хранитель вынес её, как куль с мукой, и прислонил ко мне, скользнув в приоткрытую низкую дверь со скоростью, никак не подходившей очень, Очень пожилому мужчине, едва вставшему на ноги. Прямо из могилы. За стеной слышалось шипение кипятка, шкрябание веников и низкий басовитый гул. Слов было не различить. Наверное, молитвы читал. Или матерился.

Я обнял Энджи, внимательно следя, чтобы с неё не сползала простыня. Румяная и глубоко дышавшая, она выглядела так, что слов подобрать не выходило. Тёмная и тёплая ночь, пляска лепестков пламени, отражавшихся в наших белых простынях, девушка на плече — казалось, что это уже когда-то было. И не один десяток раз. И не только со мной, но и со всеми, чью память хранили моё тело и мой разум. Какие-то несказанно древние воспоминания пробуждались в подсознании, но на поверхность не выплывали. Зато наполняли душу какой-то необъяснимой живительной силой и кипящей белым живым ключом энергией. Даже петь захотелось.