В Россию с любовью (СИ) - Кусков Сергей Анатольевич

— Что, боярич, бомбанули тебя? — усмехнулась тётка Настасья. Слово «боярич» было произнесено с иронией, но не злой. Она признала, что это лучшая легенда для меня сейчас. Хотя и веселилась с этого.

— Ага. Сам в шоке! — признался я.

— Не надо было бумажником так светить у киоска с водой, — фыркнула одна из дружинниц. — Эй, шмара, вы там его срисовали?

— Вам конец! Вы не знаете ещё, с кем связались! Быстро отпустите меня! — вопила пойманная. Была испуганна, да, но при этом донельзя самоуверенна, и это не нравилось.

— Прибить её что ли? — картинно нахмурилась тётка и посмотрела на меня, типа, предлагая принять по воровке решение.

— Прибить дело нехитрое, — не стал торопиться я. — А какие у нас с нею перспективы? Вообще, в принципе?

— Ну, видишь, как себя борзо ведёт? — указала она рукой в сторону обездвиженной. — Значит тут во-первых прикрытие из своих. Где-то совсем рядом — чтоб отсечь и отбить в случае чего. Но увидев нас, они зассали — вытаскивать её не будут. А во-вторых, полицейки тоже с ними заодно.

— Не то, чтобы прям совсем заодно, — взяла слово вторая дружинница, видно, есть опыт за плечами, — просто они берут с местной банды «за крышу». И не дают делам официальный ход по мере возможностей.

— А под нашим давлением у них получится? — хмурился я.

— Нет. — Горлица покачала головой. — Под нашим давлением они в околотке фламенко нам спляшут, вприсядку. Но в суде дело этой шмары развалится. Просто поверь — сталкивалась. Украден кошелёк? Где акт изъятия с подписями понятых? Нет? Значит, не было кражи, а твои и наши лова — только слова. Ну, это если на судей не давить, а смысл давить по такому пустяку?

— Ага, как из пушки по воробьям стрелять.

— Верная аналогия!

— А актом вы не будете заморачиваться, — понял. — Вон, уже вытащили «лопатник». — Указал на кошелёк, так и лежащий с воровкой рядом на бусчатке.

— Проверяли, что тебе не почудилось, боярич. — Первая дружинница «боярич» произнесла без иронии, для простых бойцов легенда была именно легендой, над таким не смеются. — А то мало ли, вдруг показалось, а мы всё ж человеку боль причиняем.

— Вы за всё ответите, сучки драные! И за эту фигуру, что у моей шеи, отдельно ответите! — подала голос нахалка.

— Тут, Саш, другой момент, — продолжила ликбез Горлица. — Лично мы, персонально, если хочешь, единственные во всей стране, можем её без всякого суда отвезти подальше и шлёпнуть. И никто ничего не скажет, и даже не подумает говорить. Потому чем морочиться с властями, потом озадачивать юристов суд вести, чтоб эта шмара в итоге или условняк под давлением адвокатов получила, или от полугода до трёх лёгкой каторгиобщего… Зачем нам такая морока? Оно не стоит ни по усилиям, ни по финансовым затратам — это же семья платить будет, а не государство.

— И ты предлагаешь её вывезти и грохнуть? А не отдавать полицейкам? — Вдали увидел машину с мигалками, но без сирены, двигающуся в нашу сторону. Оперативные, сучки! Точно что «крыша». Машина проехала площадь и начала движ по бульвару, и явно собиралась тормозить у нас по траверзу.

— Не обращай внимания, — уловила мой взгляд Горлица. — У нас «ксива» тайников. Пойдут лесом — это наш клиент. — И она носком сапога пнула воровку по лицу. Легонько, но та взвыла. — Но решать по ней также нам. Тебе. — И она пронзила меня таким «добрым» взглядом, что я понял, это тест. Специально взяли сучку живьём и бодрячком, чтоб посмотреть, как себя поведу. Я не сомневался, они могут её грохнуть только чтоб не возиться. Ибо им, поголовно ветеранам войн, зачастую не одной, реально плевать. А могут сдать полицейкам и тут тоже плевать, что будет дальше, даже если виновницу тут же отпустят. Это не их война. Побьют немного, отобьют почки, сломают рёбра и отдадут. Они ж добрые — в дружине Годуновых все исключительно добрые. Но если решение принимаю я — вот тут реально тест высокой психологии. Ибо от того, что решу, зависит вопрос, кто я? Как ко мне относиться им, дружине? В чём на меня можно рассчитывать, а чего доверять никак нельзя?

А раз тест, спешить не нужно, надо подумать. Тем более, тётка пошла вперёд, навстречу полицейкам, вышедшим из машины. Договариваться, ксивы показывать. Время на раздумья есть.

Итак… Саша — тюфяк. По сути изнеженный избалованный ребёнок, истеричка. Но при этом он — член семьи представителей высшей аристократии. А аристократия здесь — военные! А значит варианты типа «понять и простить» не рассматриваются в принципе. Как и вариант «отдать легавым». Военные аристократы — люди суровые, и крови не боящиеся. И люто берегут свою честь, а воровка покусилась на одного из них, члена семьи. Наказать можно исключительно самим, наказание должно быть суровым. Теперь ограничение с другой стороны — мы не кровавые упыри. Да, военная аристократия, но это люди чести, они мочат без жалости пока бой, но они же спокойно берут своих противников в плен, и иногда даже верят на слово и не держат связанными, если те дадут честное дворянское, что не сбегут. И могут в дёсна лобызаться с теми, кому вчера кишки выпускали. То есть смерть воровки — крайне нежелательна. Смерть закрывает все двери и ворота, не оставляет выходов, а для военных это нехорошо. Как нехорошо и для политиков — а царская семья это в первую очередь политики. Цель политика — решить вопрос максимально эффективно при минимальных затратах, то есть создать воспитательный эффект для других, а не столько наказать собственно провинившихся.

— Что решил? — вернулась тётка. Обе полицейки за её спиной, скрипя зубами так, что и в двадцати метрах слышно, смотрели на нас со злостью, ненавистью, но больше не делали и попыток приблизиться — то есть вопрос решён, и им отдавать воровку даже в теории варианта в этом тесте нет. Что мне на самом деле импонировало, хоть и разит от этого хода жирной подсказкой.

— Тёть Насть, не надо душу губить, — начал я, возвысив тональность до покровительственного трагизма. — Жизнь даёт бог, и забирать должен бог. Это плохо, когда роль бога пытается выполнить разная мразь — не будем ей уподобляться.

— Слова не мальчика, но мужа! — пафосно произнесла тётка и улыбнулась, а за нею расплылись в улыбке и обе дружинницы. — Так что с нею делаем? Отпустим?

— Обязательно! На все четыре стороны! Зачем она нам? — продолжал возвышенно глалогить я. — Да и тюрьмой такой молодой и красивой девочке зачем жизнь портить? Я считаю, мы достаточно авторитетные люди, чтобы позволить себе понять и простить такую, как она. Не мелочиться на ней, оступилась — и оступилась, бывает. Господь велик, и он заповедовал прощать ближних своих, давай будем следовать заветам господа?

И когда от моих слов у всех трёх дружинниц от возмущения и обалдения отвисли челюсти, я размахнулся ногой и со всей дури зарядил носком туфли сучке по рёбрам.

Та взвыла:

— А-а-а-а! Ах ты ж сучий выродок! Тебе конец, мелкий! Конец тебе, понял? Я тебя, сучёныша, из под земли достану!

— Тихо! Тихо лежать!

— Лежать, падаль! — удержали от безумств дуру дружинницы. А было подумавшая о плохом Настасья, что, де, малец слишком добрый и отпускать мразоту собрался, снова расплылась в улыбке, показывая, мол, продолжай.

— Блаженны нищие духом, ибо их есть царствие небесное, — ответил я на причитания и угрозы воровки. — Сия раба божья не ведает, что говорит, лукавый затуманил её разум.

— Что, самый умный, фракрок? Да? — не поняла своего счастья воровка, продолжая опускать себя в наших глазах.

— А ты суровый человек, Александр, — посерьёзнела Горлица, понимая, что я так развлекаюсь. Злые развлечения, если учесть, что делает это невинный мальчик, представитель небоевого, слабого пола.

— Стараюсь, тёть Насть, — грустно произнёс я.

— Так а делать-то нам с нею что? — А это вторая дружинница.

— Вывезите в соседний район. Где другие полицейки, зона ответственности другого участка, — без иронии и издевки ответил я. — Переломайте ей руки, обе, да и вышвырните прочь — дальше уже не наша забота. Только ломать надо качественно, она ж карманница, воровская, мать её, элита. Так по карманам шарит, что закачаешься — мне просто повезло, что вовремя спохватился. А сколько она обокрала из тех, кто не как мы, может позволить себе многое, а кто последний хрен доедает?