Стажеры(изд.1991) - Стругацкие Аркадий и Борис

Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 123

— Ну, как у тебя дела? — осведомился Вадик.

— Никак, — сказал я.

— Ничего не придумал?

— Ничего,— сказал я. Я поймал себя на том, что прикрываю микрофон рукой.

— Что-то тебя плохо слышно,— сказал Вадик.— Так что же ты думаешь делать?

— Как-нибудь, — пробормотал я, плохо соображая, что говорю. Ребенок продолжал плакать. Теперь он плакал тише, но все так же явственно.

— Ты что это, Стась?— озабоченно сказал Вадик.— Я тебя разбудил, что ли?

Больше всего мне хотелось сказать: «Слушай,Вадька,у меня здесь все время плачет какой-то ребенок.Что мне делать?» Однако у меня хватило ума сообразить, как это может быть воспринято. Поэтому я откашлялся и сказал:

— Ты знаешь,я с тобой через часок свяжусь.Здесь у меня кое-что наклевывается, но я еще не вполне уверен…

— Ла-а-адно,— озадаченно протянул Вадик и отключился.

Я еще немного постоял у рации,затем вернулся к своему пульту. Ребенок несколько раз всхлипнул и затих.А Том опять стоял.Опять этот испорченный сундук остановился.И Джек с Рексом тоже стояли.Я изо всех сил ткнул пальцем в клавишу контрольного вызова.Никакого эффекта.Мне захотелось заплакать самому,но тут я сообразил,что система выключена.Я же ее и выключил два часа назад, когда взялся за программу.Ну и работничек из меня теперь!Может быть, сообщить на базу и попросить приготовить замену?Обидно-то как,елки-палки… Я поймал себя на том, что в страшном напряжении жду,когда все это начнется снова. И я понял, что если останусь здесь,в рубке, то буду прислушиваться и прислушиваться, ничего не смогу делать только прислушиваться, и я, конечно, услышу, я здесь такое услышу!..

Я решительно включил профилактику,вытащил из стеллажа футляр с инструментами и почти бегом ринулся вон из рубки.Я старался держать себя в руках и с дохой управился на этот раз довольно быстро.Ледяной воздух, опаливший лицо,подтянул меня еще больше.Хрустя каблуками по песку, я, не оглядываясь,зашагал к строительной площадке,прямо к Тому.По сторонам я тоже не глядел. Айсберги, туманы,океаны— все это меня отныне не интересовало. Я берег цветы своей селезенки для своих непосредственных обязанностей.Не так уж много у меня этих цветов оставалось,а обязанностей было столько же, сколько раньше, и, может быть, даже больше.

Прежде всего я проверил Тому рефлексы.Рефлексы у Тома оказались в превосходном состоянии. «Отлично!»— сказал я вслух, извлек из футляра скальпель и одним движением, как на экзаменах, вскрыл Тому заднюю черепную коробку.

Я работал с упоением,даже с остервенением каким-то,быстро,точно,расчетливо, как машина.Одно могу сказать: никогда в жизни я так не работал.Мерзли пальцы, мерзло лицо, дышать приходилось не как попало, а с умом, чтобы иней не оседал на операционном поле,но я и думать не хотел о том, чтобы загнать киберов в корабельную мастерскую. Мне становилось все легче и легче, ничего неподобающего я больше не слышал, я уже забыл о том,что могу услышать неподобающее,и дважды сбегал в корабль за сменными узлами для координационной системы Тома.«Ты у меня будешь как новенький,— приговаривал я.—Ты у меня больше не будешь бегать от работы. Я тебя, старикашечку моего, вылечу, на ноги поставлю,в люди выведу.Хочешь небось выйти в люди? Еще бы! В людях хорошо, в людях тебя любить будут,холить будут, лелеять.Но ведь что я тебе скажу?Куда тебе в люди с таким блоком аксиоматики? С таким блоком аксиоматики тебя не то что в люди — в цирк тебя не возьмут.Ты с таким блоком аксиоматики все подвергнешь сомнению, задумываться станешь,научишься в носу ковырять глубокомысленно. Стоит ли, мол?Да зачем все это нужно? Для чего все эти посадочные полосы, фундаменты? А сейчас я тебя, голубчик…»

— Шура…— простонал совсем рядом хриплый женский голос.— Где ты, Шура… Больно…

Я замер. Я лежал в брюхе Тома, стиснутый со всех сторон колоссальными буграми его рабочих мышц,только ноги мои торчали наружу, и мне вдруг стало невероятно страшно, как в самом страшном сне.Я просто не знаю,как я сдержался, чтобы не заорать и не забиться в истерике.Может быть,я потерял сознание на некоторое время, потому что долго ничего не слышал и ничего не соображал, а только пялил глаза на озаренную зеленоватым светом поверхность обнаженного нервного вала у себя перед лицом.

— Что случилось? Где ты?Я ничего не вижу, Шура…— хрипела женщина,корчась от невыносимой боли.— Здесь кто-то есть… Да отзовись же, Шура! Больно как! Помоги мне, я ничего не вижу…

Она хрипела и плакала,и повторяла снова и снова одно лицо,залитое смертным потом, и в хрипе ее была уже не только мольба, не только боль, в нем была ярость,требование, приказ.Я почти физически ощутил,как ледяные цепкие пальцы тянутся к моему мозгу, чтобы вцепиться, стиснуть его и погасить.Уже в полубеспамятстве,сжимая до судороги зубы,я нащупал левой рукой пневматический клапан и изо всех сил надавил на него.С диким воющим ревом ринулся наружу сжатый аргон, а я все нажимал и нажимал на клапан, сметая, разбивая в пыль, уничтожая хриплый голос у себя в мозгу,я чувствовал, что глохну, и чувство это доставляло мне невыразимое облегчение.

Потом оказалось,что я стою рядом с Томом,холод прожигает меня до костей, а я дую на окоченевшие пальцы и повторяю,блаженно улыбаясь: «Звуковая завеса, понятно?Звуковая завеса…» Том стоял,сильно накренившись на правый бок,а мир вокруг меня был скрыт огромным неподвижным облаком инея и мерзлых песчинок. Зябко пряча ладони под мышками, я обошел Тома и увидел, что струя аргона выбила на краю площадки огромную яму.Я немного постоял над этой ямой, все еще повторяя про звуковую завесу,но я уже чувствовал,что пора бы прекратить повторять,и догадался, что стою на морозе без дохи, и вспомнил, что доху я сбросил как раз на то место,где сейчас яма, и стал вспоминать, не было ли у меня в карманах чего-нибудь существенного,ничего не вспомнил, легкомысленно махнул рукой и нетвердой трусцой побежал к кораблю.

В кессоне я прежде всего взял себе новую доху, потом пошел в свою каюту, кашлянул у входа, как бы предупреждая, что сейчас войду,вошел и сейчас же лег на койку лицом к стене,накрывшись дохой с головой. При этом я прекрасно понимал,что все мои действия лишены какого бы то ни было смысла,что в каюту к себе я направлялся с вполне определенной целью, но цель эту я запамятовал, а лег и укрылся, словно бы для того, чтобы показать кому-то: вот это именно и есть то, зачем я сюда пришел.

Все-таки,наверное,это было что-то вроде истерики,и,немного придя в себя,я только порадовался,что истерика моя приняла вот такие,совершенно безобидные формы.В общем,мне было ясно,что с моей работой здесь покончено. И вообще в космосе работать мне,вероятно,больше не придется.Это было,конечно, безумно обидно, и— чего там говорить!— стыдно было,что вот не выдержал,на первом же практическом деле сорвался, а уж,казалось бы, послали для начала в самое что ни на есть безопасное и спокойное место. И еще было обидно, что оказался я такой нервной развалиной, и стыдно, что когда-то испытывал самодовольную жалость к Каспару Манукяну,когда тот не прошел по конкурсу проекта «Ковчег» из-за какой-то там повышенной нервной возбудимости.Будущее представлялось мне в самом черном свете— тихие санатории,медосмотры,процедуры, осторожные вопросы психологов и целые моря сочувствия и жалости, сокрушительные шквалы сочувствия и жалости, обрушивающиеся на человека со всех сторон…

Я рывком отшвырнул доху и сел.Ладно,сказал я тишине и пустоте,ваша взяла. Горбовского из меня не вышло.Переживем как-нибудь… Значит,так. Сегодня же я расскажу обо всем Вандерхузе,и завтра, наверное, пришлют мне замену. Елки-палки, а у меня на площадке что творится!Том демобилизован,график сломался, ямища эта дурацкая рядом с полосой… Я вдруг вспомнил,зачем сюда пришел, выдвинул ящик стола,нашел кристаллофон с записью ируканских боевых маршей и аккуратно подвесил его к мочке правого уха.Звуковая завеса, сказал я себе в последний раз. Взявши доху под мышку, я снова вышел в кессон, несколько раз глубоко вздохнул и выдохнул,чтобы совершенно уже успокоиться,включил кристалл и шагнул наружу.

Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 123