Град огненный (СИ) - Ершова Елена

— Мой долг — проверить каждого, пока идет следствие. В том числе и вас, — говорит она, а я чувствую, что лиса вцепилась в наживку. Киваю.

— Я согласен на сотрудничество. В моих интересах найти виновного раньше, чем Рассу поджарят мозг.

— Тест Селиверстова отложен, — отвечает Майра, и стул подо мной превращается в мягкую убаюкивающую перину, а мышцы становятся невесомыми, как птичий пух. Я едва не вздыхаю с облегчением, и уже вполуха слушаю, как инспектор продолжает:

— По крайней мере, пока вина господина Вэйлина не будет доказана. Как бы я не относилась к васпам в общем, и к вам в частности, господин Вереск, должна предупредить, что я не из тех, кто ставит личную симпатию или антипатию превыше закона. А согласно новой поправке госпожи Миллер, вы, как лидер васпов, имеете право представлять интересы каждого из ваших подопечных. Или правильнее сказать — подчиненных? В любом случае, ваши запросы должны быть удовлетворены во всех государственных структурах. Поэтому, считаю своим долгом сообщить вам, что уже найден адвокат, который согласился работать с господином Вэйлином. И вы можете оспорить его или найти нового — на свое усмотрение. Так же, как и независимого эксперта.

Последние слова вытряхивают меня из блаженной расслабленности. Я выпрямляюсь и быстро произношу:

— Независимый эксперт есть. Это доктор, — произношу по слогам с трудом заученное имя, — Вениа-мин По-плав-ский.

— А письменное согласие?

— Получу сегодня.

— Хорошо, — Майра встряхивает рыжей гривой. — Рада, что вы все-таки начали с нами сотрудничать, господин Вереск.

— Я тоже этому рад, — отвечаю и поднимаюсь со стула, понимая, что разговор окончен. Поколебавшись немного, протягиваю руку. Майра смотрит на нее, скривив уголок рта. И я словно вижу себя со стороны. И это довольно неприятно и напряженно — ждать, пока кто-то примет или отвергнет твой дружеский жест. Но ладонь не убираю. Тогда инспектор сдается и осторожно пожимает ее, но произносит строго:

— Не обольщайтесь. И не думайте, что вам удастся меня обдурить. За годы службы я натренировалась достаточно, чтобы распознавать ложь в любых ее проявлениях.

Я вежливо улыбаюсь и отвечаю:

— Не вы одна, госпожа инспектор. Не вы одна…

Решаю пока не обнадеживать Расса. К тому же, скрипачке разрешили повидаться с ним и это должно приободрить коменданта.

Едва я успеваю переступить порог Института, как Торий вызывает меня в кабинет. С готовностью демонстрирую справку из инспекции, где указаны причины моего отсутствия на работе, но профессор раздраженно машет рукой:

— Отдашь Марте! К черту бюрократию!

Он проходит мимо меня, запирает дверь на замок, затем возвращается к столу и, порывшись в ящике, достает в несколько раз сложенную распечатку.

— Пожалуйте, господин преторианец, — расшаркивается Торий. — Что просили — получите в лучшем виде.

Игнорирую его паясничанье и беру листы. Нет ни заголовка, ни примечаний. Сплошной поток имен, но у меня не возникает ни малейшего сомнения в том, что я сейчас держу в руках.

— Насколько достоверны сведения? — спрашиваю.

— О, можешь быть спокоен! Глеб нароет, что угодно и где угодно.

— Ты смотрел их?

Торий нервно усмехается и трогает глаз — уже заживший, но при определенном ракурсе все еще отливающий синевой.

— Нет, не смотрел, — говорит он. — И тебе не советую. Если не хочешь, чтобы Марта и ее кумушки-сплетницы растрезвонили на весь Дербенд, как лидер васпов вместо того, чтобы работать, весь день изучал какие-то очень подозрительные списки.

— Это логично, — соглашаюсь с неохотой и засовываю бумаги во внутренний карман.

— К тому же, у меня есть дела поважнее, — добавляет Торий. — И у тебя, кстати, тоже.

— Какого рода? — уточняю.

— Полич вызвал меня на Суд чести! — на одном дыхании выпаливает Торий и сникает. Он выглядит действительно уставшим и растерянным. И только теперь я понимаю, что синяки под его глазами — это не только следы нашей драки, но и результат недосыпа.

— Могу предположить, это плохая новость, — говорю я.

— Да уж не из числа хороших! — хмыкает Торий. — Помнишь статью, которую присвоил себе Феликс?

Я помню. Торий очень переживал из-за этого, а я повел себя как последний эгоист. Веду так и теперь, потому что до сих пор не удосужился спросить, как прошел его симпозиум.

И спрашиваю сейчас.

Торий показывает большие пальцы.

— Пять баллов за память! — язвительно отвечает он. — На симпозиуме-то все и началось. Я высказал этому мерзавцу, что думаю о его так называемой работе! — Торий кривится и сцеживает последние слова, как яд. — И знаешь что выбешивает сильнее всего? Что в этой жизни, мать ее, постоянно приходится доказывать, что ты не верблюд!

Я не понимаю, о каком верблюде идет речь, но Торий не собирается меня просвещать и принимается нервно расхаживать из угла в угол, сжимая и разжимая кулаки.

— Какая потрясающая наглость! — продолжает говорить он. — Мало присвоить чужую работу! Мало высмеять меня перед сотней коллег! Так ты подумай! — Торий вздевает руки к потолку. — У этого наглеца оказалась основательная поддержка, включая профессора Полича! Мол, именно под его руководством велись разработки, и ни одно слово не было украдено! А я — подумать только! — я завидую и очерняю молодого и подающего надежды ученого! Каково?

Он останавливается и поворачивает ко мне раскрасневшееся лицо. Наверное, он ждет совета. Но что могу посоветовать я, когда все мои проблемы решались одним взмахом стека? И я произношу единственное, что приходит на ум:

— Думаю, после телешоу у Полича на тебя зуб.

— Может быть, — соглашается Торий. — Только теперь мне предстоит отдуваться перед коллегией и доказывать, кто виноват, кто прав. И если они решат, что виноват я, — он передергивает плечами, — возникнут крупные проблемы. Вплоть до того, что подвергнут сомнению мою ученую степень.

— Я понял, Вик. Тебя могут разжаловать, — подвожу итог на понятном мне языке, не замечая, что называю Тория на Дарский манер.

Он устало трет лицо ладонями и жалуется:

— Это какой-то кошмар. У меня ощущение, что после телешоу кто-то затягивает на моем горле петлю.

Именно такие мысли посещали и меня, но понимаю, что мой пессимизм не сделает его счастливее. Поэтому спрашиваю:

— Я нужен тебе как свидетель?

— Было бы хорошо, — Виктор оживает и в его взгляде загорается искра надежды. — Можно на тебя рассчитывать?

— Конечно, — я стараюсь, чтобы улыбка получилась как можно более дружелюбной и успокаивающей. — Кто расскажет об экспериментаторе лучше, чем его эксперимент?

— Иди ты! — бурчит Виктор и плюхается в кресло. — За выходные изучишь все статьи и выдержки по эксперименту "Четыре", понял?

— Так точно!

Моя покладистость явно приободряет его. Хотелось бы разделить его воодушевление, но не дают покоя слова: "После телешоу кто-то затягивает на моем горле петлю…"

Торий ошибается: петля на наших шеях затянулась с момента, когда первый снаряд разнес головной Улей.

Все же улучаю момент, чтобы проверить списки.

Фамилии разнесены по алфавиту, и такая скрупулезность вызывает уважение. Не составляет труда пробежаться по именам, перечисленным под литерой "П".

Имя профессора Полича я встречаю без удивления, как само собой разумеющееся. А вот фамилии "Поплавский" не нахожу. И с одной стороны это приносит облегчение. С другой — я все еще помню, как в меня вонзались жала инъекционных дротиков. И помню напряжение во взгляде доктора, когда речь заходила о Поле. То, что Поплавского нет в списках Шестого отдела не означает, будто ему нечего скрывать.

Раздумываю, а так ли трудно подделать архивы?

Светила вроде Полича не боялись, что их имена будут преданы огласке. Их достижения в науке не подвергались сомнениям, вне зависимости от того, на чьей стороне совершались. Но кому-то огласка могла навредить. Что, если некоторые женщины прятались за девичьими фамилиями? А некоторые мужчины — за псевдонимами? Уверен, открой я литеру "М", то не найду там фамилии Морташа.