Тело угрозы - Михайлов Владимир Дмитриевич

Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 134

– Нас с тобой никто не слышит… – пробормотал он. – Давай руки. Залезай на завалинку.

– Ты не хочешь зажечь свет?

– Я жить хочу. Ну – раз, два, три… Постарайся коленом достать до подоконника. Ну – я тащу.

Джина забралась почти без его помощи. Он изнутри закрыл ставню, за ней – раму.

– Ну что? Ужинать и спать – или спать и завтракать?

– Спать, спать и спать, – категорически потребовала она.

Кровать Люциана была неширокой, но сейчас им хватило бы и узкой лавочки. Все-таки – не на земле и не под открытым небом. Уснули сразу. И никто их не потревожил. А говорят – чудес не бывает. Надо только учитывать, что чудо – это то, что не повторяется. Тогда это уже – система.

Выспались. А уже на следующую ночь не утерпели – полезли на вышку, к телескопу. Взобрались не без труда, особенно Джина: той, сломанной ступеньки ей очень не хватало. Но и думать было нечего о том, чтобы починить лесенку – хотя работа была бы пустяковой: происшедшее изменение могли бы заметить. Не сейчас, конечно: отважившись лезть на вышку, они уповали, что среди ночи никого не принесет сюда нелегкая – ни проверяющих, ни ворья, которое вроде бы решило обходить это место стороной.

Еще прошлой ночью Минич убедился в том, что власти – или кто это был – не пожалели бумаги: дверца наблюдательной будки (хотя покойный Люциан при жизни не называл ее иначе, как обсерваторией, наверное, слово это придавало ему значения в собственных глазах) была заклеена. На бумагу не поскупились, нет: полоса была чуть ли не в полметра длиной. А вот клея у них то ли не хватало, то ли заклейщик мазнул, не глядя, и поленился, очень по-русски, еще раз макнуть кисточку – так или иначе, половина полосы с печатями держалась кое-как, а вторая просто прилегала к косяку; странно было, как бумажка уцелела при урагане – ну, еще ведь и не так бывает. Так что дверь можно было отворять и затворять, нимало не повреждая казенный символ.

Внутри все было в порядке, только механизм гидирования, естественно, не дышал – за отсутствием команды. Эта следующая ночь выдалась, к счастью, ясной. Минич, будь он один, конечно же, не разобрался бы в астрономической кухне: он вообще на небосводе уверенно находил только Большую Медведицу, а Полярную звезду – уже с некоторым напряжением сил, остальное для него оставалось безымянным.

Но с ним была Джина, а уж у нее хватало опыта и по этой части вообще, и применительно к этой обсерватории в частности: вспомним, что как раз на общности этих интересов и началась ее дружба со стариком. И в литературе, и в его журнале наблюдений, где все было аккуратно записано, она разобралась еще вечером и нашла нужный объект, почти не затратив усилий.

Впрочем, теперь найти его при помощи такого инструмента сумел бы и начинающий: за время, пока тут никого не было, видимая яркость тела достигла шести – то есть человек с нормальным зрением мог бы обнаружить его уже и невооруженным глазом. Она глядела и все не могла наглядеться; хотя, честное слово, тело оставалось световым пятнышком, никакой особенной красотой не отличавшимся от других; но человеку, не заболевшему звездной лихорадкой, этого не понять. Миничу пришлось чуть ли не силой оттащить ее от инструмента, пристыдив:

– Вот уж не думал, что живет в тебе такая жадность!

После этого он стал смотреть сам. Сперва как бы по обязанности: надо же было увидеть то, из-за чего пришлось ему – и еще наверняка придется – подвергаться всяческим неудобствам, чтобы не сказать – опасностям и даже страданиям. Решил с самого начала, что трех минут ему за глаза хватит, а пять будут уже явным перебором. Пять минут проскочили; он смотрел. На что, спрашивается? Пустота ведь при любом увеличении остается пустотой, а звезды – точками. Но эта пустота каким-то непостижимым образом всасывает твой взгляд, и вскоре начинает казаться, что взгляд этот стал как бы материальным, превратился в трос, в якорную цепь, на конце которой якорь так зацепился за что-то там, в бесконечности, что его не поднять больше – придется цепь расклепывать, и так каждый раз терять все новые и новые якоря – и забрасывать их снова и снова. Так он чувствовал с самого первого раза, когда Люциан пригласил его посмотреть в телескоп впервые в жизни. Но сейчас только ощутил газетчик, что родство, постоянная связь человеческого духа с космосом – не слова только, не поэтическая фигура, но реально существующее явление, заставляющее почувствовать, что вселенский простор и мы – одной крови… Он смотрел, а тело чуть трепетало в окуляре и от этого казалось живым и даже пытающимся что-то ему, Миничу, поведать, ему неизвестное, но очень, очень важное…

Теперь уже Джине пришлось отрывать его от инструмента. Оказалось, что чуть ли не целый час он смотрел – явный симптом того, что и он этой болезни был подвержен. А когда он оторвался наконец и потер уставшие глаза, она сказала только:

– Ну?

Он же ответил – столь же кратко и содержательно:

– Да-а…

– Не углядел ничего особенного? Хотя – откуда тебе знать…

– Такое впечатление, словно опять впервые увидел мир… Особенного? Откуда мне знать?

– И правда, – сказала она. – А вот мне показалось…

– Что? – спросил он, потому что она смолкла на полуслове.

– Нет… может, почудилось. Но пока рано говорить; надо вернуться к Люциановым записям и не скользить по ним, а проштудировать всерьез. Тогда, может быть, станет понятнее… Давай установим камеру, и пусть снимает автоматом. Потом сравним – у него были снимки этой части. Тогда и увидим.

– Да что же тебя так смутило?

– Похоже – он вовсе не это тело имел в виду. Но у него там есть, если ты не забыл, раздел такой: «Нарушения конфигурации». Вот в нем и будем разбираться в первую очередь. А сейчас – хватит.

И в самом деле – пора была возвращаться в дом (все тем же путем – через кухонное окошко): на востоке посветлело, а люди в таких местах не спят допоздна и поднимаются с зарей – если, конечно, не пересидели накануне за бутылкой снадобья домашней выделки.

– Да, время, – согласился он. – И проблемы. Ладно, на завтрак нам еще хватит.

– Тут ведь огород.

– Ни-ни. Разве что – если кто-то уже начал его обворовывать, тогда и мы сможем пользоваться понемногу. Иначе – первый же, кто придет проверить печати, заметит, начнет искать следы – и найдет.

Джина согласно кивнула. Как ни старайся, все равно какие-то признаки пребывания здесь людей обязательно остаются. Пусть малозаметные, такие, что не бросаются в глаза, – но они имеются. Другие могут много раз проходить мимо них, не замечая – до тех пор, пока не наткнутся на какой-то ясный, недвусмысленный, который сразу же заставит их мысли выстроиться в этом направлении, – и тогда все то, что только что не замечалось, сразу же начнет выстраиваться в неопровержимую логическую вереницу.

От вышки до окошка они добрались, даже чуть пригибаясь, хотя это, пожалуй, было уже явной перестраховкой. Влезли. Прежде чем снова затворить ставни и раму, Минич, вооружившись веником, свесился из проема и смел с завалинки невидимые сейчас, но скорее всего оставшиеся следы их ног. Сердито фыркал при этом. Джина утешила:

– Может быть, завтра уже сможем выйти открыто. Если тело проносит мимо.

Но сказала она это таким тоном – похоронным, как подумалось Миничу, – что он насторожился:

– Думаешь?..

Она слабо усмехнулась:

– Не обращай внимания. Это у меня с детства: всегда ожидать худшего варианта.

– А как твое ясновидение?

Джина медленно качнула головой.

– Трудно сказать… Во всяком случае, не воодушевляет…

Минич несколько раз прошелся по комнате из угла в угол. Сейчас, перед наступлением момента истины, он просто не мог оставаться в неподвижности: хотелось куда-то идти, бежать, что-то делать, что-то кому-то говорить, кричать, на худой конец – напиться, быть может… Впрочем, эта последняя мысль промелькнула как-то легко, без последствий.

– Не мельтеши, – попросила Джина. – Голова кружится от тебя.

Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 134