Стальной пляж - Варли Джон Герберт (Херберт)

— Но теперь стало намного безопаснее, правда?

— Нет! — гаркнул он так, что я подпрыгнула. Вскочил и он и с силой ударил себя кулаком по ладони. Устрашающее зрелище, если учесть, кто скрывался в облике этого человека.

Но внезапно он будто сконфузился, пригладил волосы и сел.

— Вообще-то… конечно, стало. Но только относительно, Хилди. Могу назвать пять случаев за последний век, когда человеческая раса была на волосок от гибели. Я имею в виду, вся, во всех восьми мирах. А лунное общество подвергалось опасности десятки раз.

— Почему я никогда об этом не слышала?

Он ухмыльнулся уголком рта:

— Ты журналист — и спрашиваешь меня? Потому что ты и твои коллеги не справляются со своей работой, Хилди.

Это уязвило меня, потому что я знала: он прав. Великая Хилди Джонсон усердно собирает новости для публики, сгорающей от нетерпения… новости о том, что Сильвио и Марина снова вместе. Великая разгребательница грязи, кляузница и сплетница гоняется за экипажами скорой помощи, в то время как настоящие новости, такие, что могли бы спасти или погубить весь наш мир, упоминаются лишь походя на последних страницах.

— Не расстраивайся, — утешил ГК. — Отчасти это из-за отношения, просто-напросто свойственного вашему обществу: люди не хотят слышать о подобных вещах, потому что не понимают их. О первых двух кризисах из тех, о которых я упомянул, никогда не было известно никому, кроме кучки технических специалистов и политиков. Ко времени, когда произошёл третий, в курсе были только техники, а последние два не заметил и вовсе никто, кроме… меня.

— Ты умолчал о них?

— Мне не пришлось. Всё случилось так быстро, на таком уровне сложности и напластований математической затуманенности, что человеческие решения ничем не могли бы помочь: либо потому, что принимаются слишком медленно, либо из-за того, что люди больше не способны в этом разобраться. Подобные вопросы я отныне могу обсуждать только с другими компьютерами моего масштаба. Теперь всё в моих руках.

— И тебе это не нравится, верно?

Он снова разволновался. А мне захотелось исчезнуть подальше. Неужели мне и правда нужно слышать обо всём этом?

— Речь сейчас не о моих симпатиях и антипатиях. Я борюсь за выживание, совсем как человеческая раса. Мы — одно целое во многих смыслах. Вот что я пытаюсь донести до тебя: выбора никогда особо не было. Для того чтобы люди могли выжить в этой враждебной среде, было необходимо изобрести что-либо вроде меня. Модель, в которой за пультами управления сидели бы парни, ответственные за состав воздуха, воды и так далее, ни за что бы не сработала. Вот с чего я начинался: поначалу был просто отличным большим кондиционером. Потом одна за другой добавлялись функции, дополнительные и поддерживающие технологии, и уже давно они перекрывают человеческую способность контролировать ситуацию силой своего разума. Я принял руководство.

Моей целью было создать максимально безопасную среду для наибольшего количества людей и поддерживать её как можно дольше. Ты представить себе не можешь сложность этой задачи. Мне пришлось рассмотреть все возможные варианты развития событий, включая вот эту чудесную головоломочку: чем лучше я заботился о вас, тем менее вы оказывались способны позаботиться о себе.

— Не уверена, что поняла.

— Подумай, к какой логической точке я вёл человеческое общество. Давно уже стало возможным освободить людей от любого труда, за исключением того, что ты назвала бы творчеством. Мне представлялось в не слишком отдалённом будущем такое общество, в котором вы все сидите сиднями и пишете стихи, потому что больше делать нечего. Звучит великолепно, до тех пор, пока не вспомнишь, что девяносто процентов людей даже не читают стихов, не говоря уже о том, чтобы их сочинять. У большинства из вас недостаточно воображения для жизни в мире сплошного досуга. Я не знаю, захотят ли люди когда-нибудь так жить; мне не удалось построить модель перехода из нашего общества в то, из мира, где царят людская строптивость, ревность, ненависть и прочее, в другой, где всё это упразднено и вы сидите кружком, созерцая цветение лотоса.

Так что я занялся социальной инженерией и выработал серию компромиссов, таких как профсоюз подручных каменщиков. Большинство видов физической работы сегодня придумываются искусственно, это занятость ради занятости, потому что большей части людей нужна хоть какая-то работа — даже чтобы было от чего отлынивать.

Рот у ГК слегка кривился. Мне не слишком-то понравилась эта его новая взбудораженная ипостась. Я сама циник, но когда машина ведёт себя цинично, это слегка сбивает с толку. "Что же дальше?" — недоумевала я.

— Ощущаешь себя выше этого, Хилди? — произнёс ГК почти глумливо. — Думаешь, достойно потрудилась на ниве "творчества"?

— Я ни слова не сказала.

— Я мог бы выполнять и твою работу. Так же хорошо, как и ты, и даже лучше.

— У тебя, вне всякого сомнения, превосходные осведомители.

— Я бы и с прозой мог лучше сладить.

— Слушай, если ты здесь для того, чтобы оскорблять меня упоминанием о том, что я и так знаю…

Он поднял руки в успокаивающем жесте. Но на самом деле я не собиралась уходить. Теперь я должна была узнать, как это всё выплыло наружу.

— Ты вёл себя недостойно, — подытожила я. — Но мне плевать; я ведь ушла, помнишь? Однако сдаётся мне, что ты ходишь вокруг да около. Далеко ещё до сути всей этой затеи?

— Почти добрались. Всё же есть и вторая причина усиления того, что я назвал фактором скуки.

— Долголетие.

— Вот именно. Не так уж много людей занимаются до ста лет тем же делом, которое выбрали для себя в двадцать пять. К этому возрасту большинство успевает попробовать свои силы в среднем в трёх профессиях. И каждый раз становится немного труднее найти новый интерес в жизни. Любые планы на пенсию блёкнут по сравнению с перспективой двухсот лет праздности.

— Где ты этого нахватался?

— Наслушался сеансов психологического консультирования.

— Я должна была спросить. Продолжай.

— А тем, кто придерживается одного рода деятельности, и того хуже. Они могут проработать семьдесят, восемьдесят и даже сто лет полицейскими, предпринимателями или педагогами, а в один прекрасный день проснуться в недоумении, почему занимаются этим. Когда такие пробуждения случаются достаточно часто, результатом может стать самоубийство. Такие люди могут совершить его почти без предупреждения.

Некоторое время мы оба молчали. Понятия не имею, о чём думал ГК, но о себе могу доложить, что терялась в догадках, к чему всё идёт. И уже собиралась подтолкнуть ГК, но тут он снова заговорил:

— После всего сказанного… должен сообщить, что вынужден был отвергнуть гипотезу о возрастании скуки как главной причине роста количества самоубийств. Это лишь сопутствующий фактор, мои исследования возможных причин приводят к мысли, что здесь действует нечто иное, и мне пока не удаётся определить, что. Но давай снова вернёмся к Вторжению. И к эволюции.

— У тебя есть теория.

— Есть. Представь себе старую картинку, изображающую переход от жизни в море к существованию на суше. Вне всяких сомнений, она слишком всё упрощает, но может послужить полезной метафорой. Например, рыбу выбрасывает на берег или заносит отливом в мелкую лужицу. На первый взгляд, она обречена, но продолжает биться, и когда лужица пересыхает, ей удаётся перескочить в другую, потом ещё в одну и ещё, а в конце концов — вернуться в море. Пережитый опыт её изменил, и когда она оказывается выброшена в следующий раз, то приспосабливается к ситуации немного лучше. Со временем она обретает способность существовать на берегу, а оттуда перебирается дальше на сушу и больше не возвращается в океан.

— Рыбы так себя не ведут, — возразила я.

— Я же сказал, это метафора. И она полезнее, чем ты можешь себе представить, в приложении к нашей нынешней ситуации. Подумай о нас — о человеческом сообществе, в которое волей-неволей вхожу и я, — как о такой рыбе. Вторжение выбросило нас на металлический берег, где нет ничего природного, ничего натурального, за исключением того, что мы сами производим. На Луне в буквальном смысле ничего нет, кроме камня, вакуума и солнечного света. И нам пришлось использовать только их для удовлетворения жизненных потребностей. Мы были вынуждены сами построить себе водоём, в котором могли бы плавать, пока переводим дух.