Танцующая с бурей - Кристофф Джей

В трюмах, под палубами, в тропической жаре облакоходы возносили молитвы Сусано-о, каждый день взывая о милосердии. Бог Бурь и Штормов считался доброжелательным малым, но его первенец, Райдзин, Бог Грома и Молнии, был известен своей жестокостью – он радовался ужасу, который вызывал в людях. Молитва и обещания мало интересовали его, равно как и жизни тех, кто плавал в его небесных просторах. Он обожал хаос, который значил для него больше, чем хныканье этих обезьяньих детей в утлых лодочках. Не интересовали его и деревянные монеты, которые они сжигали во славу его отца. Поэтому, стоя на коленях, облакоходы мозолистыми пальцами перебирали четки, умоляя Сусано-о остановить карающую руку его сына. Молили о жизни.

И все же Ямагата убедил их двигаться вперед.

В иллюминаторе, когда день сменял ночь, Юкико видела внизу вершины гор Йиши. Она удивлялась, как рулевой вообще что-то различает в кромешной тьме, и боялась, что корабль врежется в черные скалы, завершив их жизни ярким цветком взрыва перегретого водорода. Днем страх сидел у нее внутри, а по ночам и во сне она думала о юноше с глазами цвета моря. Ей не хотелось умирать.

Три дня двигатели работали на износ, урча от напряжения. Ямагата, не страшась ветра, лавировал между потоками воздуха. Всюду стояла вонь сжигаемого чи. От еды охотников тошнило. Масару и Ямагата много времени проводили в каюте капитана, изучая карты и прокладывая курс через коварные потоки ветра, завывающего между горными вершинами. Им хватало ума держать дверь закрытой, но когда споры доходили до точки кипения, их было слышно и сквозь стены. Облакоходы ругали их между собой и говорили, что эта охота станет последней для великого Черного Лиса и что всем им придет конец из-за этого приказа сёгуна Йоритомо.

Последние три ночи Юкико лежала, свернувшись калачиком, пытаясь удержать обед внутри, пока гамак болтало из стороны в сторону. Отец качался над ней, одурманенный лотосом, продолжая сжимать в руке пустую трубку. На мгновение она даже позавидовала ему и тому спокойствию, которое дарила ему эта ужасная трава. Липкий черно-синий дым как будто набрасывал плотную завесу, вытесняя из памяти все, включая потери; вой бури представлялся ему далеким бризом.

У нее снова свело живот, и обед подскочил к горлу. Признав поражение, она вскочила и, спотыкаясь, направилась к двери по полу, ходуном ходившему у нее под ногами.

Схватив дождевик, она бросилась на палубу и чуть не упала, когда дерево ушло из-под ног. Едва она нагнулась над перилами, как ее вырвало в темноту. Хлестал дождь, и волосы прилипли к коже, темные пряди цеплялись за лицо черными пальцами, как будто желая навеки закрыть ей глаза. Она судорожно вдохнула, передернув плечами, и оглядела палубу.

Она увидела его на носу – белый силуэт на черном фоне, руки раскинуты в стороны. Она стала пробираться к нему, держась за перила и не осмеливаясь смотреть вниз. Она могла поклясться, что слышит, как он смеется шуму ревущего ветра. Он двигался с такт движениям корабля, откинув назад голову, завывая, как морской дракон.

– Кин-сан? – попыталась она перекричать рев бури.

Он удивленно обернулся, и его лицо озарила широкая улыбка. Одежда прилипла к нему, как вторая кожа, и она заметила, какой он худой, какой хрупкий. И все же он стоял, как камень; ноги опирались на надежно привязанные бочки с чи. Он снова отвернулся и закричал вместе с бурей. На нем не было ни дождевика, ни куртки.

– Что, черт возьми, ты здесь делаешь?! – завопила Юкико.

– Живу! – крикнул он вместе с раскатом грома. – Живу и дышу!

– Ты ненормальный!

– Но вы тоже стоите здесь, со мной!

– Но как же? Дождь… он сожжет тебя!

Палуба снова качнулась под ногами. Юкико пошатнулась и крепко ухватилась за перила. Еще чуть-чуть, и она бы улетела во тьму, и никто бы не услышал ее воплей из-за грохочущего грома.

– Идите сюда! – позвал Кин. – Встаньте рядом!

– Ни за что, даже если мне отдадут все железо Шимы!

Он поманил ее одной рукой, другой держась за канат, закрепленный на бочках. Казалось, что корабль – неуклюжий жеребец, которого он оседлал, ухватившись за гриву. Отогнав страх, она схватилась за предложенную руку и встала между бочек.

– Чувствуешь вкус? – воскликнул он.

– Вкус чего?

– Дождя! – Он поднял вверх лицо и открыл рот. – Никакого лотоса!

И Юкико вдруг поняла, что он прав: вода, стекавшая по лицу, была чистой и прозрачной, как стекло. Она вспомнила горные потоки из своего детства: она и Сатору лежат рядом, и Буруу вместе с ними – в высокой летней траве и пьют кристально чистую воду из глубокого источника. Она облизнула губы, и глаза ее засветились от радости. Она тоже открыла рот и стала жадно глотать дождевые потоки.

– А теперь закрой глаза! – кричал он под льющимися с небес живительными потоками. – Закрой глаза и дыши!

Он снова раскинул руки, подставив лицо буре. Она смотрела на него: выражение лица, как у ребенка, не обремененного ни страхом, ни потерями. Он был таким странным. Таким непохожим на всех, кого она когда-либо встречала.

Но потом она почувствовала вкус дождя на губах и ветер в волосах, услышала рев бури вокруг. И тогда она закрыла глаза, откинула голову назад и вдохнула. Она чувствовала, как сверкают молнии, освещая теплую темноту ее глаз, как ветер треплет судно. Дождь, словно бальзам для ее души, смывал страхи. Она дышала полной грудью, прохладный воздух наполнял легкие, по артериям струилась теплая кровь. Рядом, захлебываясь от восторга, кричал Кин, и палуба качалась под ногами, как штормовой океан.

– Мы живы, Юкико-чан! Мы свободны!

Она засмеялась, бросая бессмысленные восклицания в бурю. Она как будто снова превратилась в маленькую девочку, бегущую с братом сквозь сильные и яркие заросли бамбука, чувствующую влажную землю под ногами. Она ощущала жизни разных существ, среди которых плыла, которые поднимались вверх сотней крошечных искр, как будто от костра, догоняя и наполняя ее теплом. Без страха. Без боли. Без потерь. Так было раньше. Пока из темноты вдруг не возникли все эти ужасы. Когда простого бытия было достаточно для счастья.

Она вытянула из себя свои чувства и швырнула их в бурю, в шторм – мысли летали среди капель дождя, разум восторгался свирепой разворачивающейся вокруг красотой.

Вспышка тепла.

Стоп. Погоди…

Сердце забилось сильнее.

Что это?

– Арашитора! – раздался крик, за которым последовал резкий вой сирены. – Арашитора!

Юкико открыла глаза, часто моргая в темноте. Она увидела рулевого, склонившегося над левым бортом, который показывал куда-то рукой, крича изо всех сил. Штурман включил сирену в рулевой рубке, и она пронзительно завыла, перекрывая гул бури. Она посмотрела туда, куда указывал рулевой, но не увидела ничего, кроме всепоглощающей бурлящей темноты, куда не доставали фонари «Сына грома». Облака снова перечеркнула молния, как вспышка раскаленного добела магния, как будто на секунду взошло солнце, чтобы сбросить покровы ночи.

И тогда она увидела его. Моментальная вспышка, зеленые пятна в глазах, когда слишком долго смотришь на солнце. И вдруг во тьме она увидела огромные белые крылья, перья длиной с ее руки, шириной с бедра. Черные полосы, рельефные мышцы, гордо посаженная гладкая голова с острым, как бритва, клювом. Глаза – черные и бездонные, как полночь.

– Святая Идзанаги, – прошептала Юкико, вглядываясь в темноту. – Вот и все.

Снова сверкнула молния, осветив зверя прямо перед ее удивленным лицом.

Невозможно.

Немыслимо.

Грозовой тигр.

11. Арашитора

Наркотический сон цепко держал его в своих теплых объятиях, и сквозь вязкий туман, клубящийся в голове, он слышал шум и вой сирены, и топот бегущих ног, и далеко-далеко за всем этим – крики умирающих зверей. Из-под прикрытых ресниц были видны налитые кровью белки глаз. Ресницы трепетали, пытаясь заставить охотника открыть глаза и вернуться в реальность, но тщетно. В конце концов, шум и грохот стали слишком громкими, и игнорировать их стало невозможно. Глаза открылись, и Масару медленно выплыл из своего химического забытья.