Печать пожирателя 11 (СИ) - Соломенный Илья

Только вчера мы с командой добрались до Заставы, потратив на путь из глубины урочища не два с половиной дня, а менее суток.

Загнав себя, используя стимуляторы и магическую поддержку, мы неслись обратно, словно магическими шершнями в зад ужаленные — и оказались на Заставе уже тридцатого июня.

В день, когда согласно добытым в «лаборатории» данным в правительственном квартале Москвы произойдёт некий «аномальный скачок фоновой концентрации частиц МР-7»…

Мы действовали молниеносно. Шифрованные каналы, экстренные вызовы, паралич всех несущественных решений в Империи в эти дни…

Юсупов, с его гранитным лицом и стальным взглядом, получив данные, лишь резко кивнул и отправился лично докладывать Государю. Система, несмотря на свою неповоротливость, дрогнула и начала раскручиваться с пугающей скоростью.

Однако никаких аномальных воздействий и скачков засечено не было… Я знал это — потому что находился на прямой связи и с Салтыковым, и с главами других важных ведомств — исключая тех, чью кровь обнаружил в «лаборатории»: само собой…

Да-да, понятно, что каждый из тех, с кем я контактировал (даже неучтённый теми пробирками) — хоть тот же Юсупов — мог быть «одержимым», но…

Что было делать?

Не верить вообще никому и в одиночку бегать от здания к зданию, от человека к человеку⁈ Это даже не смешно…

Одержимые уже по-любому во власти — но не все, иначе в Империи за время моего отсутствия в Урочище началась бы анархия… Но нет, не успела — так что пока была возможность, следовало ей воспользоваться.

Но даже за прошедшие сутки, вырванные у надвигающегося ада, сделать удалось не всё.

Задержать и изолировать некоторых из «кровавого списка» — да. Но не всех…

Как задержать человека, который в этот момент ведёт переговоры о поставках энергокристаллов в Нефритовой Империи? Или того, чья семья — десяток человек, включая детей — может в мгновение ока стать заложниками или, что хуже, мишенью? Их собирали под благовидными предлогами — срочные совещания, проверки, «внеплановые учения».

Но каждый такой сбор был игрой в русскую рулетку. Один неверный шаг, один намёк на то, что мы знаем — и всё могло рухнуть.

И что куда хуже — представителей фамилий, указанных на пробирках, было много — очень много! И найти нужного…

Дерьмо космочервей!

И всё же, несмотря на чудовищность возможных обвинений и высочайший статус целей, Салтыков и Юсупов, которых я использовал в первую очередь, не дрогнули.

Они, прагматики до мозга костей, видели не чины и звания, а угрозу существованию всего государства. Их решимость была холодной и отточенной, как клинок.

И самое главное — Император их поддержал. Высочайшее одобрение на любые действия поступило менее чем через час после моего доклада.

Что-ж… Это внушало какую-никакую надежду…

Я продолжал разглядывать проплывающие за бронированным стеклом огни города, и эта картина, обычно вселяющая некое подобие спокойствия, сейчас вызывала лишь тошнотворную тревогу.

Несмотря на все рациональные рассуждения, несмотря на то, что я, вроде бы, напал на след, предпринял нужные действия, двигался вперёд…

Несмотря на всё это холодный комок в груди, поселившийся ещё в Шадринске, не исчезал — а лишь сжимался всё туже и туже!

Я знал что, знали когда, но до сих пор не имел ни малейшего понятия — кто?

И этот вопрос сводил меня с ума. Уровень целей, чьи имена красовались на тех пробирках, был запредельным. Руководитель СБ Империи, Начальник Штаба, Старший Советник…

Это были не просто чиновники — это были столпы, на которых держалась изрядная часть государственной машины. И один из них — или даже кто-то над ними — скорее всего и был тем самым кукловодом.

Тем самым, кто инициировал всю эту «#$% эпопею с 'одержимыми»…

В голове, против воли, всплыло имя, которое я до последнего отгонял как кошмарную фантазию.

Иловайский. Министр иностранных дел, хитрый, проницательный старый лис, чьи интриги были легендой. Он имел доступ ко всем каналам связи, ко всем дипломатическим секретам. Его «одержимость» могла бы объяснить, как зараза так легко проникла в Штаты, как информация утекала сквозь любые барьеры.

Но была мысль, было предположение, от которого кровь стыла в жилах куда сильнее…

А что, если всё это начал… Государь?

Я почти физически попытался отшвырнуть эту идею, чувствуя, как по спине пробежали ледяные мурашки.

Если это так, то шансов аккуратно разрулить ситуацию практически нет. Любая моя борьба, любые попытки что-то изменить — это не просто мятеж, это самоубийственное безумие, которое ввергнет Империю в хаос, по сравнению с которым Шадринск покажется утренней прогулкой.

Я цеплялся за надежду, что это не так, что Император — жертва, одна из главных целей, а не источник.

И тогда, в самый тёмный уголок сознания, выползла ещё более ядовитая, предательская мысль. Она шептала, обволакивая мысли ледяным ядом — и откровенно говоря, я готов был поверить в её правдивость…

Пётр Салтыков.

Мысль казалась чудовищной, невероятной, но… логичной.

После победы над Ур-Намму, после того как Эфир был утрачен для нас, Пётр остался у разбитого корыта. Один из сильнейших магов Империи, потерявший тело и вынужденный «с нуля» раскачивать клона.

Человек, долгое время единолично знавший об Эфире и умеющий его использовать — и вдруг появляюсь я…

Гений, создавший МР (опять же — с моей помощью), после исчезновения Эфира и утраты большей части своей бобычной магической мощи, вдруг оказался на вторых-третьих ролях…

И в этот самый миг его главное детище вдруг превратилось в источник угрозы…

А что, если эта «техномагия», эти продвинутые репульсоры и алгоритмы «Конвергенции» — его способ вернуть себе утраченное? Создать новую силу, новый фундамент мира, где он будет не просто создателем, а богом⁈

Он единственный, кто прожил в МР достаточно долго, чтобы понять, как там существовать и… Достаточно долго, чтобы съехать с катушек… Мог я пропустить это, занятый спасением мира и залатыванием дыр после вторжения Ур-Намму?

Мог…

Он знал устройство МР не понаслышке. Он имел доступ ко всем ресурсам «Маготеха». Он… он был моим другом — но разве я сам не использовал друзей, когда это было необходимо?

Дерьмо космочервей…

Я сжал кулаки. Нет. Пока нет доказательств, это лишь паранойя, порождённая усталостью и страхом.

Но несмотря на рациональное отношение к делу, семя сомнения было посеяно. И оно прорастало, отравляя меня всё сильнее…

Тяжёлые рассуждения об этом были хуже любого открытого боя.

Но теперь, имея на руках имена и данные с той базы, я мог действовать хоть как-то. Пока АВИ мчался сквозь облака, мой разум был занят не только абстрактными подозрениями близких, а конкретной, чудовищно сложной задачей.

Я готовил «систему» и вспоминал всё — каждый миг, каждый обрывок кода из того погружения в разум Курташина. В уме, поверх гула двигателей, я выстраивал и перестраивал сложнейшие алгоритмы.

Технология «МР-клетки» — та самая, что позволила мне вырвать клочки памяти из первого «Первого» — была сырой, даже в чём-то варварской. Тогда я просто вломился в сознание барона, как таран, сокрушая всё на своём пути и перехватывая то, что случайно осталось целым.

Сейчас же, с данными, украденными из лаборатории в Урочище, я видел путь к изяществу, к тонкой хирургии, которая позволит оставить большую часть информации целой.

Информации, которую было всеми доступными способами достать из голов те, чьи имена были приклеены на пробирках.

Я мысленно прокручивал схемы интерфейса «Сингулярность» с их запредельным КПД, принципы стабилизации онтологических мостов. Это была не грубая сила, а филигранная работа. Если раньше я выуживал обрывки, то теперь я мог попытаться прочитать всего одержимого.

Увидеть матрицу его памяти, как архивный файл, вытащить не только воспоминания, но и саму структуру чужеродного кода, его команды, его источник.