Печать пожирателя 10 - Соломенный Илья

Его голос, усиленный заклинанием, прозвучал на площадь без обычной императорской велеречивости. Он был прост, суров и невероятно искренен.

— Три месяца назад, — начал он, и первая же фраза повисла в воздухе, отозвавшись в сердце каждого, — история человечества разделилась на «до» и «после».

Он сделал паузу, дав этим словам прочувствоваться всем народом.

— До событий первого февраля мы считали себя венцом творения. Хозяевами своей планеты. Наши войны, наши амбиции, наши распри казались нам смыслом существования. Мы смотрели на звёзды с любопытством, но без страха. Но… Теперь мы знаем, что не одни во Вселенной.

По толпе пронёсся вздох, смешанный со страхом и горьким осознанием. Император медленно покачал головой.

— Мы столкнулись с силой, для которой наши законы, наша физика, наша реальность — не более чем пыль на ветру. Мы увидели существ, для которых мы — не более чем сор, или топливо. Это знание… Я понимаю, оно сжигает изнутри. Оно ломает разум.

Он сжал кулак, и его голос, до этого тихий, внезапно зазвенел сталью, которая слышалась в нём в лучшие времена.

— Но это знание показало нам и другое! Оно показало, что мы — СПОСОБНЫ! Способны дать отпор даже такой силе! Способны встать плечом к плечу перед лицом невообразимого ужаса! Ценой невероятных жертв, ценой крови, слёз и невосполнимых потерь — но МЫ ВЫСТОЯЛИ! И МЫ ПОБЕДИЛИ!

Последнее слово сорвалось с его губ не криком, а выдохом всей нации, всей воли к жизни, что копилась в этих людях все эти страшные месяцы. По площади прокатился гул — сначала нерешительный, а потом нарастающий, как лавина. Кто-то всхлипывал, кто-то сжимал кулаки, кто-то просто смотрел на Государя с немым благодарным согласием.

— Они думали, что мы разобщены, — продолжал Александр, его глаза горели! — Они думали, что мы сожрём друг друга в страхе! Но они ошиблись! Перед лицом абсолютного, безразличного зла мы нашли в себе то, что делает нас ЛЮДЬМИ! Взаимовыручку! Жертвенность! Любовь к своему дому, к своим близким! И эту любовь не смогли сломить ни щупальца хтонических тварей, ни сама разорванная реальность!

Он расправил плечи, и в его позе вновь появилась та несокрушимая мощь, что позволяла его роду держать Империю в стальном кулаке веками.

— Мы похоронили павших, похоронили героев… Теперь мы отстраиваем наш город. Мы лечим раненых. Но мы больше не прежние. Мы — человечество, которое прошло через горнило и закалилось в нём! Мы увидели бездну — и не упали в неё! Мы знаем, что во тьме космоса есть угрозы — но отныне мы знаем и то, что у нас хватит духа, воли и силы, чтобы встретить их. Стоя. Вместе!

Государь склонил голову в немом поклоне — как человек перед другими людьми, прошедшим с ним через ад.

И тишину, повисшую на секунду, взорвал оглушительный, срывающийся на крик РЁВ. Рёв толпы, в котором смешались ликования, слёзы, боль и гордость. Звук, который был сильнее любого заклинания.

Гул на площади стоял долго, но постепенно стих, сменившись напряжённым, почти физически ощутимым ожиданием. Александр III выпрямился, и его взгляд, тяжёлый и пронзительный, вновь обвёл толпу, словно отыскивая в тысячах глаз ответ на ещё не заданный вопрос.

— Мы победили, — повторил он, и теперь в его голосе зазвучала иная, более личная, более горькая нота, — Но эта победа, эта оборванная на самом краю гибели история, была бы невозможна без одного человека. Без того, кто бросил вызов не только чудовищу из иных миров, но и нашим собственным… устоям.

Он сделал паузу, давая этим словам просочиться в сознание, встревожить его, вызвать в памяти старые споры и предубеждения.

— Долгие годы, столетия, мы, маги Империи, придерживались определённых догм. Мы делили искусства на «чистые» и «нечистые», на «достойные» и «еретические». Мы с подозрением взирали на тех, кто ступал на тропы, объявленные ретроградными. Мы считали, что только так можно сохранить порядок и силу.

Его пальцы сжали деревянный набалодашник трости, и костяшки побелели.

— Но этот человек… он показал нам, что в мире, столкнувшемся с абсолютным, безразличным злом, любые догмы — лишь оковы на руках тех, кто должен этот мир защитить! Он доказал, что среди нас есть те, кто способен не просто обуздать тёмнейшие, самые опасные из искусств — но и обратить их саму суть против тьмы! Превратить орудие потенциального хаоса — в щит и меч для всего человечества!

В толпе пронёсся сдержанный ропот. Кто-то хмурился, вспоминая старые обиды и страхи, связанные со словом «пожиратель». Но большинство слушало, затаив дыхание, понимая, что Император говорит о вещах, которые ещё вчера были немыслимы.

— Он шёл своим путём, — голос Государя зазвучал громче, набирая мощь и уверенность, — Путь этот был тернист и не всегда понятен нам. Он ломал правила, бросал вызов власти — и я готов признать, что сам не был… Не был готов это принять. Его методы вызывали… справедливые опасения. Но когда чаша весов истории качнулась в пропасть, именно его воля, его сила, его готовность принять на себя бремя самых страшных решений — переломили ход битвы! Он навсегда изменил историю Империи! И мы, собравшиеся здесь — живые свидетели этого!

Все на площади понимали, куда клонится речь, но всё равно ждали слов, которые прозвучат дальше.

Александр III выдержал драматическую паузу, подняв голову, и его голос, чистый и звенящий, как сталь, раскатился над замершей Москвой:

— И потому, от имени благодарной Империи, я призываю его выйти ко мне, сейчас! Давайте поприветствуем Марка Апостолова!

Имя, прозвучавшее над площадью, стало громом, разорвавшим небо.

Сначала — напряжённая тишина, в которой был слышен лишь ветер, треплющий знамёна. Затем, от самого подножия помоста, послышался лёгкий, едва уловимый скрип половиц.

И он появился.

Вышел из тени павильона, и майское солнце ударило в его лицо. Он выглядел… иным. Не тем исчадием ада из новостных сводок, не дерзким беглецом, не холодным пожирателем, крушащим реальность.

Он был в джинсах и простой, чёрной кожаной куртке, без единого знака отличия. Его лицо было бледным, почти прозрачным, с глубоко запавшими глазами, в которых притаилась тень невыразимой усталости, словно он до сих пор нёс на своих плечах всю тяжесть того ада.

Но в уголках его губ таилась лёгкая, сдержанная улыбка — не торжествующая, а скорее… понимающая.

Александр III повернулся к нему, и в глазах Государя, обычно ледяных, вспыхнул неподдельный, суровый огонь. Он сделал шаг навстречу, нарушив все протоколы расстояния.

— Марк Апостолов, — голос Императора прозвучал тише, но от этого лишь весомее, каждый отточенный слог был слышен на краю площади! — Империя… и я лично… в неоплатном долгу перед тобой. За спасение столицы. За спасение мира, который даже не ведал, какой клинок был занесён над его головой. За жизни сотен тысяч моих подданных, которые дышат этим воздухом сегодня благодаря тебе.

Он говорил, глядя Марку прямо в глаза, и в его словах не было ни казёнщины, ни лукавства. Была лишь голая, неприкрытая правда сиюминутного момента, выстраданная и выверенная потерей и болью.

— Благодарю тебя за честность, — продолжал Государь, и это прозвучало особенно горько и великодушно одновременно, — Даже в тот момент, когда остальные отказывались тебе верить. Когда твои слова казались бредом сумасшедшего. Ты шёл вперёд, невзирая на недоверие и клевету. И… И это привело тебя к сложнейшему выбору… К самопожертвованию, за которое я тоже благодарю тебя. Ты рискнул всем — не только жизнью, но и своей душой, вступив в схватку с существом, для которого мы все — лишь пыль. В этом — высшая доблесть и честь, какие только можно себе представить!

Марк склонил голову, его сдержанная улыбка чуть тронула губы.

— Я лишь выполнял свой долг, Ваше Императорское Величество, — голос молодго пожирателя был тих, но удивительно ясен, прорезая заворожённую тишину, — Долг перед своей родиной и перед человечеством. Но, вне всякого сомнения, ваши слова мне приятны, и я благодарю за них!