– Мужик, ты в порядке? – слышит Надир от прохожего и тут же поднимается, несвязно бормоча в ответ. Ноги держат, значит, надо идти работать. Желтую куртку хорошо видно в сером дворе – но попробуй найди его среди других курьеров в желтом.
Дом за домом, Надир выбирается из лабиринта дворов. Он ловит крупный заказ из ближайшей забегаловки: закуски, напитки, большие ведра жареной курицы. Заказ выходит тяжелым, а ставка низкой, но Надир все равно рад. В забегаловке можно выдохнуть и умыться – из этой сети курьеров пока не гонят на улицу.
«Через тридцать метров поверните направо», – подсказывает ему приятный женский голос.
Надир долго смывает с лица пот и трет шею до красных пятен. Вид у него что надо: лохматый, мокрый, с безумным взглядом.
Ожидая заказ в зале, он то и дело поглядывает на дверь. Видит то молодую парочку, то отца с сыном, то стайку школьниц – кого угодно, только не полицейских. Постепенно Надир прекращает дергаться, успокаивает дрожащие руки, а потом и вовсе перестает оборачиваться. Зато замечает в зале девушку в дымчатых очках: та не хуже него вздрагивает на каждый скрип двери.
Надир разглядывает ее волосы, розовые, как сладкая вата. Ее длинные ногти и блестящую куртку. Раз или два девушка встречается с ним глазами, но тут же отворачивается к кассе. Надиру хочется подойти и успокоить ее, может, даже предложить помощь… Вместо этого он молчит и глупо пялится до тех самых пор, пока девушка не уходит.
Разве могло быть иначе?
Надир получает заказ – гора еды и напитков едва помещается в его короб. Кассир сперва пытается вручить Надиру стаканы, но Надир выбивает газировку в бутылках. Победу он принимает как должное – после сегодняшних ужасов судьба ему еще и не такого должна.
Поворот, сто метров прямо, еще поворот. Надир сворачивает в переулок между домами. Заметив впереди розовые кудри, он не удивляется – только чувствует смутную радость.
Девушка сидит прямо на тротуаре, держась за колено: темное пятно на капроне становится все шире.
– Помочь? – Надир замирает рядом. Смотрит на разбитую коленку, на разлитый по асфальту кофе и на лицо девушки, блестящее от слез. Она кивает и пробует ответить, но получается только всхлип.
– Ничего, – говорит Надир. – Сейчас…
Он помогает девушке опереться, осторожно подхватывает ее под ребра. Весит она не так уж и много, даже набитый короб кажется Надиру в разы тяжелее.
– Куда? – спрашивает Надир.
– Под арку… Там двор, – тихо бормочет девушка.
«Прямо пятьдесят метров», – тут же возражает другой женский голос, но Надир его не слушает.
Двор оказывается крошечным, грязным и безлюдным – зато в одном из углов видны скамейки. Надир ведет девушку, шаг за шагом, и старается не думать про истекающее время заказа. Здесь всего несколько кварталов. Он еще успеет.
Девушка морщится и тяжело дышит.
– Держись, – говорит ей Надир. – Немного осталось.
– Как же меня все это… – бормочет девушка. Надир не разбирает последних слов, но переспрашивать не рискует.
Он усаживает девушку на скамейку, осматривает колено. Кровь продолжает течь, еще сильнее, чем раньше. От вида содранной кожи Надиру становится не по себе. Он делает глубокий вдох, лезет в короб – и набирает полные руки влажных салфеток.
– Я сама. – Девушка протягивает руку, и Надир послушно отдает добычу. Он ловит себя на мысли, что легко отдал бы ей и куртку, и телефон, и последние деньги – если только она того пожелает. Розовое облако между тем склоняется над коленом, шипит от боли и даже не знает, что творится с Надиром.
– Вызвать скорую? – растерянно спрашивает Надир.
Девушка мотает головой. Дымчатые очки съезжают с ее лица, и Надир успевает заметить темный синяк под глазом.
– Откуда у тебя… – начинает Надир, но она тут же прячется обратно, за синие стекла. – Кто тебя обидел?
– Никто. Отстань.
– Я хочу помочь…
– Ты и так помог. Все, спасибо. Иди, куда шел.
– Как тебя зовут? – не сдается Надир.
– Отстань, – сердится она. – Я не хочу говорить.
– Если тебя бьет парень… – внезапно выпаливает Надир, – ты можешь уйти от него. Переезжай ко мне. Хоть сейчас.
Она замирает, видимо пораженная этой мыслью не меньше него. Молчит секунду-другую… И вдруг начинает смеяться.
– К тебе… Хоть сейчас… – со смехом повторяет она. – Ну конечно…
– Я не шучу, – настаивает Надир.
– Ага… Я тоже. Уже бегу… – Ее плечи трясутся от смеха, розовые кудряшки прыгают вверх и вниз.
– Что смешного? – не понимает Надир.
Вместо ответа она сгибается пополам, хихикая и всхлипывая.
Надир чувствует, как у него горит все лицо – вплоть до ушей под шапкой.
– Не надо, – говорит он. – Не смейся… Хватит. Я уже понял…
Она никак не замолкает – и даже принимается постанывать со смеху. Словно в жизни не слышала шутки лучше.
– Перестань, – просит Надир.
Смех почти переходит в плач. Ей не хватает воздуха, она отрывается от коленей, судорожно дышит – и смеется, смеется как полоумная.
Надир больше не видит ни розовых волос, ни тонких пальцев. Одни только красные губы: изогнутые в улыбке, изломанные в усмешке. В его голове будто щелкает выключатель.
Мир застилает пелена.
…Когда Надир приходит в себя, то первым делом чувствует холод. Ветер холодит взмокшую шею без шарфа.
Свой шарф Надир сжимает в руках – и его кольца сходятся на белом женском горле.
Надир относит ее к мусорным бакам. Осторожно укладывает тело на землю, прикрывает сверху куском картона. Напоследок приподнимает очки: глаза под синими стеклами оказываются серыми и блеклыми.
Опустить ей веки он не решается. Но, не сдержавшись, прикладывает руку к губам девушки – и на ладони остается яркий след помады.
Он покидает двор, беззвучно молясь. Хоть бы никто его не заметил. Хоть бы не пришлось снова бросать работу. Хоть бы ему повезло – дуракам ведь везет, всегда везет…
Надир выходит обратно в переулок, прямо в дождь. На его глазах вода смывает с асфальта кофейное пятно, уносит мятый стаканчик. Дождь становится все сильнее, превращается в ливень, и, пока Надир кутается в шарф, в дожде пропадают и стены, и столбы фонарей, и даже сама дорога.
Надир стоит посреди потока, с трудом дыша и не зная, куда идти.
«Прямо пятьдесят метров», – напоминает ему женский голос.
Он идет наугад. Он надеется, что это и есть прямо.
Дождь пробирается ему под куртку, щекочет холодными каплями шею. Шапка намокает и тяжелеет, кеды черпают воду из луж. Руки коченеют прямо в карманах: спустя два-три поворота он совсем перестает их чувствовать.
Он не слышит ничего, кроме шума воды: ни гудков машин, ни визга светофоров. Надиру кажется, что голос нарочно выводит его на проезжую часть – и он вот-вот угодит под колеса.
Иногда он замирает и сжимается, как лесной зверь в свете фар – но свет так и не появляется.
Вместе со звуками дождь забирает и цвет. Яркая куртка Надира все линяет, пока не становится бледно-желтой, как стены старой больницы. Капли крови на подоле оборачиваются серыми пятнами. Надир чувствует, как горит ладонь – и успевает заметить, как след красной помады сворачивается на коже темной коркой.
Женский голос ведет Надира сквозь серое мокрое ничто. Прямо. Направо. Снова направо.
Он чувствует, как немеет бедро, и только через пару минут понимает, что дело не в дожде.
Надир вытаскивает жужжащий телефон, роняет его в воду, негнущимися пальцами принимает вызов.
С экрана обеспокоенно смотрит мать.
– …в порядке? – слышит Надир. – Тепло… Обедать вовремя… Привет передает…
Надир молчит. Он не может выдавить из себя ни слова. Прошедший день встает у него комом в горле.
– Совсем забыла… Беспокоюсь… Носишь шарф? – доносится искаженный голос матери.
– Все хорошо, – собравшись с силами, говорит он. – Все хорошо.
– …никому не говори. Главное никому… Пусть сами… – непонятно отвечает мать. Следом телефон виснет. Надир смотрит на застывшее изображение – и сбрасывает звонок.
