Емеля знал, что ничего никому не скажет. Ни ей, ни бабушке, ни папе. Он проиграл битву. Но война еще впереди.
И вскоре ему представился отличный шанс отомстить.
То утро началось так же, как три предыдущие: Емеля засел в кустах около Кирова пляжа – так называли прибрежный кусок, облюбованный недругами. Там они собирались чаще всего: удили, травили байки… Похабничали, обсуждая девушек.
Емеля, одетый в камуфляжное, наблюдал в бинокль и ждал. Сегодня компания, как это бывало часто, разделилась: парни – с парнями, мальчики – отдельно. Мелкие, Емелины ровесники, развлекались страшилками:
– …А я вчера вечером чуть у Прорана не утонул. Из-за водяного! Удил с лодки – и тут лапа зеленая, хвать за борт! Глянул – а там дед в воде. Страшнючий, белоглазый! Я как хрясь его веслом! И на берег!
– Фигня все!
– Враки.
– Я не вру!..
Тут голос подал другой пацан, Гриня:
– А я вчера призрака видел…
– Чего?
Гриня съежился и стал рассказывать:
– Я в огороде копался, а бати дома не было. Слышу, голос: «Гриня, Гриня…» Поднял голову – а у забора мужик незнакомый стоит. Рожа кривая и… белесая.
– Ну мужик и мужик, и че?
Гриня сглотнул.
– А потом муха пролетела. Сквозь него пролетела, понимаешь? А он гоготать стал… бред какой-то нести… и все мухи, мухи…
«Надо же, боится, – зло подумал Емеля. – Тогда смелый был. Когда меня вшестером били…»
Компания тем временем притихла.
– А потом Чак проснулся. Как вылетит из будки, как залает! Мужик и исчез, – Гриня поежился и добавил: – Думаю, это залетный мертвяк был. С Гавриловой Поляны. Там же психиатричка была, до сих пор развалины. И…
Но тут разговор прервал Кир: довольный, улыбка от уха до уха, а в руке – двухлитровка, где плавает… Емеля нахмурился. Протер стеклышки бинокля.
– Эй, ребзя! Гля, кого поймал!
Компания подтянулась к нему.
– Кир, эт че за хрень?
– Карандаш?
– Да не…
– Мутант какой-то…
– Черепашка-ниндзя, епт…
– Кир, это кто? Где поймал?
– Где поймал – там больше нет. А хрен знает кто. Вот, клюнул, а я в банку загнал, думаю, со старичьем побалакаем. Авось кто да признает, че это.
– Мутант, – повторил Гриня.
– Сам ты мутант! – засмеявшись, Кир отвесил ему оплеуху. – Нате, посторожите. А я поплаваю.
Скоро Кир и старшие уже плескались в воде далеко от берега. Мелкие же опасливо болтали, поглядывая на банку, стоящую в стороне. В ней, полной воды, металось нечто колючее. Издали и не поймешь что.
Емеля облизал губы. Значит, поймал неведому зверушку, Кир? Небось, славы хочешь, денег, интервью? Цацек для любимой мамки купить? А хрен тебе!
Действовать надо было быстро.
– А зубы нехилые… – заметил, оглянувшись, Гриня.
– Что это? Древняя рыба?
– Еще динозавр скажи…
– Ихтиозавр.
– Тоже мне умник!
– Гриня…
– А книжки надо читать!
– Гри-и-иня…
– Ботан! Зубрила!
– Во-о-ова…
– Сам ты зуб… че?
– Але-о-о-шка…
Пацаны окаменели, услышав странный загробный голос. Солнце вдруг затянули облака.
– Слыхали? – тоненько пискнул кто-то.
– Ну…
– Гри-и-иня, Во-о-ова…
– Это в кустах…
– Ал-ле…
Голос исчез – и вернулся хихиканьем: глухим, мерзким хихиканьем, что сменилось тарабарщиной. В кустах мелькнуло нечто белое и стало приближаться.
– Мертвяк!.. – завопил Гриня и бросился бежать. Следом, не выдержав, сиганули остальные.
Никто не обернулся. Не предотвратил преступления.
Минута – и банка перекочевала в Емелин рюкзак, к марле от комаров. Усмехнувшись, Емеля закинул в кусты жестянку, столь славно изменившую его голос, и побежал.
Хотелось петь во все горло. Найти Манчиху и похвастаться ей! Ведь он сумел, отомстил! Теперь в его рюкзаке плескалось нечто странное, иное…
Кстати, что именно?
Убежав достаточно далеко, Емеля остановился и достал банку. Только сейчас он смог разглядеть плавающую там тварь.
А тварь была примечательной.
Она и правда напоминала щуренка: гибкое тельце, вытянутое рыло… Однако при этом ее покрывал мох, кое-где блестящий бронзой мелких острых чешуек. Но явно острее их были зубы: тонкие иголочки, они неравномерно торчали из пасти, а на голове росли колючие выпуклости, похожие на корону. Глаза же…
Емеля вздрогнул. Взгляд твари показался на удивление умным. Вопрошающим: «Ну? Что ты будешь со мной делать?»
Емеля давно мечтал о щуке, способной исполнять желания. Но в глубине души знал: такой не бывает. Однако сейчас, глядя в рубиновые огоньки, он не знал, что и думать. Не ведал, что делать дальше.
Поспрашивать местных, как хотел Кир? Нет, его в два счета спалят.
Оставить и взять в Самару? А там – библиотеки, школа…
«А кормить чем будешь? Пока не узнаешь, кто это?»
Емеля насупился.
«А еще – можно просто отпустить».
Тварь, будто услышав его мысли, сделала кружок в воде.
Отпустить.
Да. Пожалуй, это лучший вариант, кивнув, решил Емеля.
Вскоре он спустился к воде.
– Плыви, рыбка, – шепнул Емеля, открыв крышку.
Банка наклонилась, выплескивая воду вместе с тварью. Мелькнуло темное-зеленое, быстрое – и все. Нет его.
Постояв в воде, Емеля пошел домой. Он был уверен, что больше никогда не увидит эту тварь.
Он ошибался.
Следующий день утонул в переговорах. Королевич был, как всегда, бодр, весел, и даже болячка на его припухшей губе смотрелась элегантно. Емельянов же изо всех сил старался сосредоточиться на работе, но получалось плохо. Потенциальный партнер – тот, с кем они хотели строить завод, – косился на угрюмого инженера и предпочитал общаться с продажником.
Мысли путались, галстук давил, а желудок терзали спазмы. Казалось, внутри хозяйничают опарыши – в сто раз больше, чем он когда-то съел.
– Без сомнений, этот кирпич…
«Кир».
Емельянов отпил минералки.
– Руководитель, Мария Петровна…
«Мария».
Еще глоток.
– Понимаете, местечко рыбное. Если прищучить конкурентов…
«Прищучить».
Емельянов поперхнулся и закашлялся.
– Саша, ты в порядке? – участливо спросил Королевич. В пальцах он вертел «счастливую» ручку – ту самую, которую когда-то продал на самом первом собеседовании и теперь везде таскал с собой, периодически меняя стержни.
«Скотина», – выругался Емельянов в мыслях и махнул рукой. Мол, ерунда, продолжайте. Но солнце, выйдя из-за туч, вдруг блеснуло на бронзовой запонке партнера, и его перекосило.
– Вам нехорошо?
«Нехороший...» – прошипела в голове Щука.
Емельянов побелел. Рожа партнера внезапно смялась, как тесто. Вытянулась длинным, крокодильим рылом в чешуе. Волосы покрыл мох, а зубы, истончившись, полезли наружу, в кровь разрывая губы.
«Нехороший сын...»
– Александр?
– Это приступ…
– Скорую!
– Н-не надо, – прохрипел Емельянов и, шатаясь, поднялся со стула.
Небо опять скрыли тучи, и глюк исчез. Осталось одно желание: бежать.
– Подождите…
– Нельзя же…
– Да куда…
Его хватали чьи-то руки, тянули назад. Словно водоросли, в которых когда-то запутался двенадцатилетний пацан.
Но Емельянов вырвался и побежал на улицу. Место, где он когда-то срезал чешую, снова кровоточило, марая рубашку. Надо было остановиться, перевязать, но за ним несся Кир и его армия, шлепались на асфальт мушиные младенцы-опарыши. Девочка, что играла в классики, повернула вслед щучью головку, золотом клада блеснули глаза, а впереди, пылая алым, мелькнула девушка, которая…
– Манчиха!..
Он кричал – или думал, что кричал. Бежал, пытаясь поймать ускользающий любимый образ. Но, когда до цели осталось всего ничего, – девушка обернулась, на ходу превращаясь в Машу; лицо ее разошлось кровавой трещиной, и она заорала, как орали, вопили в туманном коряжнике парни, и вот уже не плоть, не кровь, а череп, кости, щучьи зубы из пустых глазниц – они в ней и в нем, они пробивают путь, пока поверх крови лезет новая чешуя, облекая его в панцирь…
