– Но в Москве возможностей больше! А в Питере красиво и все сумасшедшие. Там ГПТ живет… Начнем все заново, с чистого листа, а сюда приезжать можно.
– Думаешь, все мечтают к вам уехать, в Москву с Питером? Кто мечтал – давно уехал. А мое… мое – здесь, понимаешь? Не хочу я с чистого начинать, мне все нравится.
– Значит, не поедешь?
– Не поеду, – уверенно и больно отрезал Артем.
– А я?.. – Вера сморгнула слезы. – Я думала, ты меня…
– Ну… – Если бы Вера не стояла к Артему спиной, то увидела бы, как тот отводит взгляд и прикусывает губу. – Мне с тобой классно. Без тебя, наверное, не очень будет.
– Не очень…
– Никуда я не поеду. Вер, я правда хорошо к тебе отношусь, но…
Произнесший эти слова голос будто раздвоился, будто заговорили одновременно Артем и этот. К Вере опять хорошо относились. Очень хорошо относились.
Вера шагнула к столешнице, выдернула из подставки нож – тот дрогнул и звякнул в ее руке. Потом взяла чистую тарелку, улыбнулась сквозь слезы:
– Ну холодец-то будешь?
– Нет.
Тарелка врезалась в стену рядом с головой Артема, разлетелась на четыре куска и мелкую фарфоровую пыль. А потом Вера бросилась к нему и ударила ножом в живот – раз, и еще, и еще.
– Со мной. Так. Нельзя, – повторяла Вера, глядя в его осоловевшие глаза. – Я больше. Никому. Не позволю. Так. Нельзя. Ты понял? Кивни. Ты понял?!
Артем упал лицом в стол.
С утра надо будет избавиться от тела, подумала Вера, вытирая руки кухонным полотенцем. Она уже заранее чувствовала, как это будет непросто, как растечется потом боль по натруженным мышцам.
«Я думал, ты с Москвы, а не с Питера», – насмешливо сказал у нее в голове Артем, с которым все было легко. Даже нож входил в него, как в хороший холодец, и вскрикнул он только единожды, негромко и удивленно, как будто и это не воспринял всерьез.
«В Москве расчлененки не меньше, если не больше, – хмыкнула в ответ Вера, торопливо глотая вино прямо из бутылки. – Просто в Питере это бренд».
«А ты все-таки чокнутая».
«Я в психушке лежала, милый. Трижды».
«Милый. При жизни ты меня так не называла…»
Потом она долго разговаривала с Артемом и все ему наконец объяснила, разложила по полочкам. Что призраки с шестами реальны, а ему стоит отнестись наконец серьезнее и к ней самой, и к ее проблемам, и к их странному союзу, в конце-то концов. Разве так можно: не обсуждать будущее, не строить планов, жить одним днем? Он даже ни разу не сказал, что любит, все вышло как-то само собой, легко. Ну конечно, ему же нравится, когда все легко. На это Вера и повелась, так что она тоже виновата. И ни единого букета, бусиков там, трусиков сексуальных – нет, ей не нужны дорогие подарки, но это же знаки внимания, проявления любви, их отсутствие – это сразу «ред флаг», и он развевался прямо у нее перед лицом, но она старательно его не замечала, ведь с Артемом было так легко…
С этим легко не было. Он отбивался и так орал, что Вере пришлось всадить кухонный топорик прямо в его разинутый рот. Он даже ударил Веру по лицу, а это уже не «ред флаг», это точка невозврата. И потом с ним тоже пришлось изрядно повозиться, но Вера не зря смотрела столько трукрайма.
А ведь она совсем забыла про этого с Артемом, да и жгло ее больше всего воспоминание о разговоре на кухне, об этом «я к тебе хорошо отношусь» за поеданием заботливо приготовленного Верой супа. Жгло осознание того, что она, живая, любящая, хозяйственная, оказалась всего-то-навсего пройденным этапом. Все остальное почти стерлось из памяти, Вере уже начало казаться, что это был сон, мстительная фантазия, и этот живет себе поживает в Москве дальше, уже небось бабу новую нашел, скучную бестолочь себе под стать. Но она все равно тщательно просматривала по утрам все московские паблики, интересуясь вовсе не новостями о подтоплениях, сбоях на ветках метро, зажировке манула и новых запретах.
Вера допила очередную бутылку вина, Артем у нее в голове давно молчал, стало скучно. Она разблокировала телефон, заглянула в чат ГПТ – все изучали тридцать с лишним фотографий руин старинной усадьбы, которые обнаружил где-то под Костромой Конрад Ворстий.
«Я уезщдю с Воркуты новый такой же кат этот все они одинакоы», – написала Вера. Буквы плыли перед глазами, только автозамена кое-как спасала.
«Проспись», – посоветовала Точка.
«Знойная женщина,– ехидничал ГПТ.– Сердцеедка».
«Непрправда я его не ела», – задумчиво взглянув на неподвижный затылок Артема, ответила Вера и выключила телефон.
* * *
Она сделала еще один рывок вперед, нога дернулась, и что-то с грохотом упало с кровати на пол. Ну конечно. Артема она не ела, еще чего не хватало, она ела холодец. Вышла, пошатываясь, на балкон, взяла тот самый почкообразный медицинский лоток, соскребла вилкой застывший жир и потом лежала на кровати в темноте, жевала, задремывала, просыпалась и снова ела. Холодец получился прекрасный, с насыщенным, обволакивающим вкусом, вот только зеленый горошек был там совершенно ни к чему. Выплевывая горошины прямо на простыню, Вера съела все до последнего кусочка, отшвырнула пустую емкость, достала из-под подушки маску, осторожно выправила из-под резинки пряди волос, чтобы не испортить новую прическу, и уснула.
А дверь на балкон осталась открытой. Вот как все было. Теперь все всплыло, сложилось и сплелось в единую картину.
Вера вздохнула, перевернулась на спину и непослушными пальцами стянула с лица маску. Сморщила нос, заморгала, привыкая к дневному свету.
На краю кровати сидел Артем, вперив в нее немигающий взгляд затянутых бельмами изморози глаз. Они были даже красивыми, такими… опаловыми, и в них посверкивали грани мельчайших ледяных кристаллов. На плече Артем держал шест, на верхушке которого металлические полосы складывались в невинное младенческое «ТЁМА» – вместо точек над «Е» топорщились два выступа, будто рожки, которые дети норовят поставить друг другу на фото.
А у изножья кровати к стене был прислонен второй шест. Новенький, пушистый от белоснежного инея. Его украшал любовно вырезанный из жести прямоугольник мобильного телефона, с логотипом и круглыми «глазками» объективов. Несколько секунд Вера смотрела на него, а потом начала хохотать. Смех рвал простуженное горло, вырывался наружу сипящим клекотом, но она все никак не могла остановиться.
Артем протянул ей руку.
– Какой славный. Наконец-то ты мне что-то подарил, – прошептала Вера.
Артем кивнул, точнее, ничего не выражающая белая маска его лица двинулась вверх и вниз. Вера слабо улыбнулась и без колебаний вложила свои подрагивающие пальцы в его твердую ледяную пятерню.
Марика Макей
Глаза мертвецов
Беда у порога
Бабушку Ануйку все боялись. По деревне ходили слухи, что она колдунья и что с мертвыми общается, хотя бабушка Ануйка была доброй, а пахло от нее сушеной травой и только что растопленной печкой. По утрам она отправлялась в лес и занималась собирательством, всегда с присказкой: «Что Бог пошлет!»
Днем, пока топилась печь, мы с ней готовили. Света в доме не имелось, он никогда сюда и не был проведен, бабушка Ануйка жила по старым обычаям и меня научила. По вечерам она зажигала масляную лампу или лучины и показывала мне, как вязать и прясть, только у меня все никак не получалось ни то ни другое. Бабушка Ануйка никогда не ругалась, думала, руки попривыкнут с годами и это ремесло мне дастся.
