Ася заскулила, поняв, что не может двинуться. Даже шевеление пальцем посылало тревожные сигналы, словно и его было достаточно, чтобы случилось что-то ужасное. Непоправимое, смертельное. Вдох, и она разойдется по шву, как ветхая одежда. Выдох, и рассыплется на тысячу кусков. Тело, сухое, ломкое, не хотело слушаться. Скрутилось в панической судороге, как осенний лист.
Ася замерла в мягкой ямке под одеялом, прислушиваясь к каждому ощущению. Нужно быть начеку, обратиться внутрь себя, чтобы вовремя отследить начало катастрофы, заметить раскол, остановить ползущую трещину, не дать себе распасться.
Она прекрасно понимала: на порез такого размера уже следует накладывать швы. Заклеивать его похоже на нелепую попытку залепить дырку в зубе хлебными мякишем. Она делала так в детстве, чтобы избежать похода к стоматологу, но ей уже давно не семь. Она знала, что само не рассосется. Что игнорирование проблемы ее не решает. Ей нужно в больницу, нужна консультация хирурга, нужен кетгут [110].
А еще очень нужно в туалет. Игнорирование мочевого пузыря не предохраняет от его разрыва. Впрочем, если ее опасения насчет пореза подтвердятся, Асю даже не придется резать, чтобы его заштопать.
Грубыми мысленными командами она заставила ноги высунуться из-под одеяла и понести тело в ванную. Снаружи его тут же начал колотить озноб. Пятно на футболке было мокрым, холодным и ничем не пахло. Пластырь сполз от легкого касания и отделился от кожи, поблескивая паутинкой пропитанного слизью клея. Несмотря на ее обилие, порез не затягивался. Нисколько. Он был таким же, как вчера: ровным, мокрым и странным. Стоило убрать пластырь, как он хищно приоткрылся, будто…
Асе было знакомо это сравнение, но сегодня она не решилась произнести его даже мысленно. Ассоциация прозвенела в ухе тревожным колокольчиком, поднимая дыбом волоски вдоль позвоночника.
Едва касаясь, она провела кончиками пальцев по тонким краям, разгоняя мурашки по животу. Чувствительность не пропала, но боли не было. Осмелев, она чуть надавила с обеих сторон, готовая к неприятным ощущениям, даже кровотечению, но ничего не произошло. И это пугало больше, чем гной или кровопотеря. Рана должна болеть. Даже если в ней нет инфекции, рана такой глубины и размера должна болеть!
Ася сглотнула. Шея начала звенеть от напряжения в наклоне. Она развернула к себе небольшое зеркало на стиральной машине и поймала в нем нужный ракурс. Сухой язык прошелся по губам и ткнулся в стиснутые зубы.
Палец осторожно скользнул по смазке в рану, ощупав подушечкой гладкую внутреннюю стенку и не ощущая никаких волокнистых неровностей. Будто трогал слизистую ткань, а не рассеченное мясо. Он погрузился на полфаланги, не встретив никакой преграды, словно плоть там, внутри, расступалась.
Воздух шумно вышел из лопающихся от долгой задержки дыхания легких. Порез в зеркале проглотил вторую фалангу, словно естественное анатомическое отверстие. Будто оно так было задумано и находилось на своем месте.
Мокрый чавкающий звук замер в остановившемся для Аси времени и остался в ушах, хоть по громкости не превосходил вздох соседки за стеной. Следом она ощутила легкое давление стенок, и палец вошел целиком в горячую, пульсирующую мякоть. Провалился в мокрую сосущую темноту, которой не хватало только зубов, чтобы его перекусить.
И время пошло. Побежало, понеслось в ритме колотящегося сердца. Испуганный вопль разжал зубы. Ася выдернула палец, пока он не коснулся «дна», хотя уже сейчас была уверена, что никакого дна у дыры нет, ведь иначе она давно бы уже пощупала свой желудок. Страх накатил рвотным позывом. Проглатывая один жгучий ком за другим, Ася шлепнула на живот сразу пять пластырей, криво наслоив их друг на друга, выбежала из ванной и забилась под одеяло.
* * *
Из липкой душной полудремы ее вырвал телефонный звонок. Дернувшись всем телом, Ася со страхом посмотрела на экран и выдохнула.
– Да, Кость, привет, – хрипло сказала она, стараясь усмирить бухающее молотом сердце.
Вместе с ответным приветом в комнату ворвались звуки внешнего мира.
– Что, как дела у тебя? – громко спрашивал Костя, стараясь перекричать едущие рядом автомобили.
– Как сажа.
– Всегда любил тебя за жизнерадостность!
– Кость, у меня нет настроения на хиханьки.
– Понял. И принял. Тебя весь день онлайн не было. Да и вчера, впрочем. Вот я и…
– Забеспокоился, успеешь ли трахнуть мой труп, пока не остыл?
– Да я не мерзлявый, чего уж. Настроения у нее нет.
– Слухи о моей смерти сильно преувеличены, верни презики в аптеку.
– Не примут, я уже надел. Ась?
– Ну?
– Это мурло мне писало сегодня.
Ася почувствовала, как задеревенели сухожилия.
– И?
– И я так понял, не только мне. Оно фотки твои рассылает. Тебе друзья писали наверняка, и я писал, но, повторюсь, ты не онлайн.
Капля крови расцвела на кончике языка.
– И как? Подрочил? – хихикнула она сквозь жеваную губу.
– Не успел. Короче. Не лезь сейчас в ВК. Никуда вообще не лезь. Руки на стол. Я буду у тебя через пятнадцать минут.
Пластырь медленно отошел от кожи.
– Ася, я не шучу. Убери телефон подальше.
Костя повесил трубку, и на дисплее повисли уведомления, как позорные плакаты. Более десятка сочащихся похотью сообщений в Ватсапе. Сальные дифирамбы, предложения встреч на материальной основе. Не менее двенадцати кавалеров ожидали ответа в Телеграме.
ВК вылил на нее ушат помоев в виде насмешек и угроз. Среди них обеспокоенные сообщения друзей смотрелись, как блуждающие огоньки над смрадной болотной жижей. «Сдохни, шлюха!», «Ходи и оглядывайся!», «Сколько в жопу принимаешь?» – произносили в ее воображении вонючие слюнявые рты. «Поговори со мной, Ася», – прочла она Его спокойным голосом, прежде чем сообщение поплыло в мареве набежавших слез. Голосом врача-психиатра, успокаивающего буйнопомешанного, которого сам же довел до приступа.
По коже словно ползали тараканы. Хотелось содрать ее с себя и сжечь, только тогда можно очиститься. С губы продолжал течь металлический ручеек.
Послышался звук, с которым рвется старая тряпка. Ася согнулась пополам, обхватив живот, роняя изо рта смешанную с кровью слюну. Боль расстелила перед глазами звездное небо.
Она попыталась выпутаться из одеяла, свесилась с кровати вниз головой и упала на ковер, по-прежнему обхватив себя рукой. Безумная мысль, что если отпустить, то внутренности немедленно вывалятся, казалась все менее безумной с каждой накатывающей волной. В воспаленном воображении Ася ползла по полу, чтобы открыть Косте, оставляя за собой пустой мешок желудка, крупные фасолины почек, кольца кишечника…
«…твою бесполезную матку», – услужливо шепнул на ухо Саша.
Да. И ее.
Череп будто наполнился горячей водой. Ася сплюнула набежавшую в рот желчь и подтянула себя к зеркальной дверце шкафа. Не с первой попытки встала на колени, упершись свободной рукой в пол. Отражение набросилось на нее, как бугимен из темноты. Оно дернулось, распахнув большие выцветшие глаза: боль и ужас хлынули из них, вымывая краску. Ася смотрела, как это серое исхудавшее существо взялось за край футболки и резко задрало ее до самого подбородка, с трудом понимая, что оно повторяло ее движения.
Она все больше напоминала выпотрошенную рыбу. Разрез крался вверх между проступающими ребрами, рассекая натянутую фарфоровую кожу, отчего походил на жуткий боди-арт. Края чуть просвечивали розовым, наливались красным, ныряя вглубь, и обрывались в непроглядную тьму. Ася всматривалась в нее, чувствуя, как рассудок тонет в густой черноте. Слезы щипали солью на краешках губ. Интересно, она все еще дышит обычным путем? Можно ли дышать дырой в животе? Через нее будет вываливаться еда? Пора ли вызывать скорую?
Ледяная крошка набилась под кожу при мысли, что ЭТО придется показать врачам. Как она объяснит? Что расскажет? Что маленькая ранка раскрылась, будто в нее вставили молнию? Ася уже сейчас слышала свое неуверенное блеяние, видела, как практикантов водят к ней в палату для изучения такого интересного, почти мистического случая. И тогда одному из них покажутся знакомыми Асины татуировки и веснушки, он задумчиво проверит закладки в телефоне и расплывется в радостной ухмылке: «О, а я тебя знаю! Ты мне так и не ответила, сколько в жопу принимаешь?»
