Поймав взгляд Романа, Руби-Губи показал стальной, обильно тронутый ржавчиной оскал. Роман не мог отделаться от впечатления, что его зубы напоминают крохотные копии топоров…
На остальных Роман посмотрел вскользь. При всей непохожести друг на друга, Боги Падших имели общие черты: физические изъяны, разложение, мусор, паразиты. А еще – неудержимо сквозящая от фигур опасность.
Дальше стояли еще два размытых тьмой силуэта. Лиц Роман разглядеть не мог.
– Держи.
Роман повернулся к калеке, посмотрел на большой щербатый обломок кирпича в его руке. Закрыл глаза в запредельной надежде, что откроет и поймет – он в квартире, рядом с безмятежно посапывающей Юлькой. Что последние события были дурным сном, который закончился и больше никогда не придет…
Калека нетерпеливо и беспощадно вытряхнул Романа обратно в реальность.
– Держи.
Пальцы легли на кирпич, и в душе что-то надломилось. Надлом заполнила тоскливая обреченность. Калека разделся по пояс и проворно опустился на колени, густая россыпь шрамов и следов ожогов на его теле создавали декорацию кошмара. В глазах читалась неистовая, совершенно собачья мольба: «Бей!»
Боги Падших неторопливо взяли их в кольцо. Мусорная богиня встала напротив Романа, коротко, повелительно кивнула. В глухом, властном голосе слышался шелест бумаги, хруст дерева, звон металла.
– Он заслужил право встать рядом с нами. Помоги ему переродиться.
– Почему я?!
– Последний шаг должен сделать тот, кто не знал страданий. Это наш закон.
– Я не хочу убивать!
– Это не убийство. Бей.
Роман поднял руку. Пятерня, казалось, стала одним целым с обломком.
Удар с хрустом сплющил нос калеки, пальцы обильно забрызгало теплым. Он качнулся, не издав ни звука, но остался на коленях. Губы застыли в бесконечно счастливой улыбке обретающего мечту человека, и Роману опять захотелось проснуться. Он ударил сильнее, до скрипа сжав зубы. Под обломком снова хрустнуло, влажней и омерзительней, чем в первый раз.
Калека упал на спину, дергаясь всем телом. Улыбка не исчезла, словно губы свело в предсмертной судороге. Роман подался за ним, невыносимо желая одного – чтобы калека наконец-то замер, давая понять: все кончено. Реальность состояла только из хруста и чавканья, с безумной легкостью отторгнув все остальное…
Разбрызгивающий кровь обломок поднимался и падал. Пальцы несколько раз ободрало, кажется, обломанной костью, но Роман продолжал бить. Его остановил голос Мусорной богини.
– Довольно.
Роман замер на замахе, с трудом разжал пальцы. Коротко и глухо стукнул упавший обломок. Взгляд зацепился за то, что недавно было лицом калеки, и Роман содрогнулся в мучительном спазме, выталкивая на пол все съеденное и выпитое днем. Мусорная богиня грациозно встала на колени, все взялись за руки, и она отрывисто зашептала что-то на незнакомом Роману языке, казалось, состоящем из одних согласных. Через несколько секунд раздался хриплый голос Червивого принца, потом – Гнилолицего и остальных. Богов не смущал отчаянно блюющий рядом человек, он целиком и полностью укладывался в их реальность, в мир, не знающий ничего хорошего, светлого…
Костры запылали ярче. Роману почудилось, что пламя охватило даже кирпичи, но в пещере стало холоднее, запахло сырой землей. Раскапываемой могилой.
Голоса набрали силу, кисти окруживших Романа созданий налились багровым свечением. Оно щупальцами потянулось к мертвецу, начало обвивать-окутывать его. Голова калеки еле заметно качнулась влево-вправо, словно кто-то невидимый легонько хлопал его по щекам. Вслед за ней дрогнула левая нога, потом – правая.
Тошнота сгинула бесследно. Роман превратился в изваяние, прикипев взглядом к калеке.
Свечение скрыло его полностью, а через несколько секунд Роман зажмурился от яркой вспышки. Вторая проникла сквозь веки, и он закрыл глаза ладонью, отвернул голову.
Боги падших замолчали. Роман выждал еще немного, осторожно убрал ладонь от лица. Вспышек не было. Рядом что-то шевелилось, и он открыл глаза.
Свечение пропало. Калека, пошатываясь, вставал на ноги.
Он изменился. Бледная, дряблая кожа стала гладкой, безволосой и матовой, цвета свежей ржавчины. В следующий миг Роман понял, что это – не ржавчина. И – не кожа.
Это – хитин.
Вместо культи из плеча калеки торчала длинная тараканья лапа, покрытая мелкими жесткими волосками. Вторая рука и тело остались человеческими, но место изуродованного лица заняла рыжая морда с беспокойно шевелящимися усиками толщиной с карандаш.
Роман тягуче сглотнул. Похожие на стекающие капли смолы глаза смотрели осмысленно, торжествующе. Боги Падших разомкнули круг, давая место перерожденному. Он встал между Червивым принцем и Мусорной богиней. Посмотрел на Романа и слегка наклонил голову, словно благодаря за свершившееся.
Мусорная богиня повернулась к двум фигурам во тьме. Коротко махнула рукой, подзывая ближе. Они вышли на свет, и Роман с изумлением узнал Юльку и Антона, целых и невредимых. Впереди жены вышагивала Милашка.
Шелест, звяканье и хруст сложились в слова:
– Ты можешь вернуть их.
– Как?!
– Пройди испытания. А потом решишь, что для тебя важнее: они или место среди нас. У всех должен быть выбор.
– А если я откажусь? – прошептал Роман, не узнавая своего голоса.
– Это твое право. Ты выполнил свое предназначение и можешь уйти прямо сейчас. Но покинув это место, ты забудешь все, что видел и делал. Второго шанса мы не даем никому. Твои близкие исчезнут из памяти всех, кто их знал: это тоже в нашей власти.
Жена, друг и кошка зашли в круг и замерли недалеко от Романа. Отсутствующие, неживые лица, бездумные взгляды сквозь него. Полное впечатление, что душ здесь не было, только их вместилища, оболочки. Следом пришла мысль, что минувшими страданиями все не закончилось, что души продолжают мучиться в каком-нибудь гниющем, мусорном аду…
Роман встал. Перевел взгляд с Юльки на Антона, с него – на Милашку. Снова – на Юльку, пытаясь увидеть в глазах проблеск разума. Подсказку – что происходит с ее душой.
Он не увидел ничего.
– Оставайся, – сказала Мусорная богиня. – Или уходи.
Роман вспомнил крысу, рвущую губу женщины. Мужчину, наступающего на кусочек колючей проволоки. Капли кислоты, падающие на кожу. Боль, которую он может испытать, если…
Снова посмотрел на Юльку.
– Я…
Слово застряло в сдавленном спазмом горле, будто бы дающем шанс передумать и не сказать того, что он хочет. Роман зажмурился, изо всех сил сжал кулаки. Сделал медленный, показавшийся бесконечным вдох. Дрожали пальцы, губы, сердце – все.
Он открыл глаза. На этот раз у него вышло договорить до конца.
– Я остаюсь.
Ксения Кошникова. Все мои дети
– Я знаю точно наперед…
В детском визге на школьном дворе Оля отчетливо слышала голос дочери, чеканящий дурацкую считалку.
– Сегодня кто-нибудь умрет!
Осенний воздух был словно чисто вымытое стекло. Оля видела окружавшие школьный двор тополя, крошку гравия, облупленные хлопья краски на деревянной скамейке как сквозь повышающий резкость фильтр.
– Я знаю где! Я знаю как!
Плащ оказался слишком легким для сегодняшней погоды, Оля поежилась, поднимая плечи.
– Я не гадалка, я – маньяк! – выкрикнула дочь и расхохоталась. Ее подружки рассмеялись вслед за ней и кинулись врассыпную. Водить выпало не Саше.
– Саша! – крикнула Оля. Дочь даже не обернулась, но явно прекрасно слышала ее, потому что застыла и чуть повернула голову, будто решая, отвечать или нет.
– Пошли домой!
– Не хочу! – крикнула дочь, так и не обернувшись.
Кто бы сомневался.
– Ну откуда в ней это? – спросила Оля себе под нос, ни к кому не обращаясь.
– Что? – вдруг отозвалась женщина, сидящая на соседней скамейке. Она казалась Оле полностью погруженной в телефон, собственно, и сейчас от экрана не оторвалась.
– Не знаю. Любовь к этим злым считалкам.
