Сборник "Самая страшная книга 2014-2024" (СИ) - Скидневская Ирина Владимировна

Прабабка вздрогнула и медленно повернула голову. Ее тело словно просыпалось, пробуя простейшие движения. Наконец она замерла. Теперь мертвые глаза смотрели прямо на Столярова. Он задрожал, не в силах взять себя в руки. Лежавшая рядом с ним рука Люсинды Григорьевны шевельнулась и поползла по одеялу. Казалось, старуха пыталась ее поднять, но сил хватало только на то, чтобы тянуться к Столярову. Крючковатые пальцы шуршали, скребли по ткани. Вдруг рот Люсинды распахнулся, как будто нижняя челюсть просто опустилась под собственной тяжестью, и на Столярова пахнуло удушающими миазмами помойки. Он и не подозревал, что в мире существует такая вонь! А во рту покойницы что-то шевелилось. Оно ворочалось, перекатывалось в темном отверстии, но это был не язык, более мелкое и светлое… существо? Это движение жутко контрастировало с застывшим стеклянным взглядом. Столяров не мог отвести глаз ото рта Люсинды, зачарованный вопросом: что же там такое? И он получил ответ: на нижнюю губу старухи вдруг выполз жирный червь, не меньше указательного пальца, белесый, рыхлый, с темным пятнышком на голове. Червь замер, и Столярову показалось, что тот смотрит на него с вожделением, что червь уже пресытился старухой и ее давно сгнившей плотью и думает, как перебраться и полакомиться Столяровым. Больше он не мог сдерживаться: волна тошноты поднялась из желудка, опалив кислотой пищевод, и его непременно вырвало бы, но тут Люсинда все-таки подняла руку и схватила его за плечо. Он почувствовал силу ее пальцев, высохшие ногти впились прямо в кожу сквозь ткань пижамы. Матюгнувшись, он на секунду отвел глаза и посмотрел на эту костлявую лапку; а когда опять перевел взгляд на лицо Люсинды, оно оказалось рядом, совсем близко от его лица, как будто за этот миг она успела наклониться к нему. Теперь и рот с червем был всего в паре сантиметров от его рта; и белые распахнутые глаза – в паре сантиметров от его глаз. И он ясно увидел, что из поднятых век торчат поржавевшие острия булавок! Столяров закричал высоко и пронзительно, чувствуя, как что-то непривычно булькает в горле, – и отключился.

Он проснулся и лежал некоторое время, чувствуя тепло солнечных лучей, угадывая дневной свет за опущенными веками. Странное ощущение беды и невосполнимой утраты наполняло его, но причины Столяров пока не понимал. Постепенно воспоминания вернулись, и он одновременно испугался и возмутился. Возмущение быстро взяло верх; «Что за дьявольский кошмар? – подумал он, открывая глаза. – Гурин, идиот, напугал своими историями. Надо же было такому присниться!»

Конечно, в комнате никого не было, кроме него; дверь в холл была закрыта. На всякий случай Столяров посмотрел на плечо – туда, где его схватила рука мертвой Люсинды, – но не нашел на пижаме ни дырок от ногтей, ни пятен, ни даже легкой помятости. Посвистывая, он встал. На работу немного проспал, но важных встреч с утра не было. В конце концов, директор не опаздывает, а задерживается. Секретарь не звонила – значит, все в порядке. Столяров держал и дела, и сотрудников в кулаке стальной хваткой, поэтому небольшое, но заметное звено российской экономики и в его отсутствие работало без перебоев.

В холле он еще раз убедился, что все привидевшееся было сном. Торшер в гостиной горел, лампочки в коридоре тоже. Кухня была залита солнцем и электрическим светом; Столяров быстро все выключил, огляделся. Все в порядке, на местах. Заглянул в холодильник – даже там ситуация уже не показалась ему настолько критической. Правда, у Наташи имелся пунктик насчет плесени. Послезавтра она прилетает: если обнаружит это безобразие, устроит ему варфоломеевскую ночь, да такую, что сегодняшний кошмар покажется детским мультфильмом.

Уже выходя из кухни, Столяров заметил краем глаза что-то неправильное и повернулся к обеденному столу. На нем у самой стенки стояла тарелочка, которой он не помнил; она была прикрыта бумажной салфеткой, голубой в темно-розовых узорчиках. Салфеток таких он тоже не помнил: выглядела она по-деревенски пошло, а Столяров такое не приветствовал. Ему нравились большие и однотонные, они казались дорогими, стильными. Он протянул руку и снял салфетку.

На тарелочке лежали выглядевшие совершенно свежими оладушки, штук пять, как раз к завтраку. Удивленный Столяров наклонился к ним, недоумевая, откуда они тут; двумя пальцами взял верхний за край и приподнял.

Под ним в тесте ворошилась целая колония жирных белых червяков. Маленькие и толстые, они отвратительно напоминали того, который приснился Столярову ночью во рту старухи Люсинды. Столяров хотел было отшвырнуть оладушек, но сдержался и медленно опустил его на тарелку. Откуда здесь эта дрянь? – чуть не закричал он. Откуда, откуда? Была ли тарелка на столе вчера?

«Успокойся, – скомандовал он сам себе. – Ты когда в последний раз здесь ел? Несколько дней назад заказал доставку? Заказывал оладьи?»

Он содрогнулся, представив, что мог это съесть. Пусть даже тогда они еще были свежими – но зараженными, наверняка. А с другой стороны… он не стал бы заказывать оладьи. С детства их ненавидел. «Кушай, кушай, внучок», – сказал в голове незнакомый женский голос.

«Я заказывал осетинский пирог, – вспомнил он. – Похоже, они положили оладьи в виде комплимента. Я их даже не заметил и оставил на столе».

Теперь Столярову стало еще хуже. Пирог-то он съел – а что там было в начинке, бог его знает. Понимая, что на сегодня лишился аппетита, Столяров взял тарелку и стряхнул оладьи в унитаз, потом отправился на работу.

Как обычно, день пролетел на одном дыхании. Переговоры, совещание в холдинге, неверно отгруженный товар. Поставщики дурили, заказчики козлили, сотрудники деградировали, – хотя, казалось, куда уж больше. К концу рабочего дня Столяров так замотался, что полностью забыл и о ночном кошмаре, и об оладьях с червяками. Все это иррациональное и странное выветрилось у него из головы, как разорванная бумажная мишура. К вечеру он все-таки проголодался и, закончив с делами, зашел в кафе рядом с работой. Там он вновь вернулся мыслями к тому, что пережил дома, но теперь неприятные события не казались чем-то серьезным и значимым. Столяров все еще волновался, как Наташа отреагирует на испорченный холодильник, но потом подумал: «Какого черта! Приедет из Италии и сама приберется. Там же не ртуть разлилась, а всего-то плесень. Некогда мне этим заниматься», – и сразу успокоился. В результате домой Столяров пришел сытым и довольным, в хорошем настроении, принял душ и сразу завалился спать. Ничего ему не мерещилось, не пугало. Он даже включенный свет оставлять не стал и, едва голова коснулась подушки, уснул сном младенца.

Проснулся Столяров ночью от какого-то шума. Сперва он подумал, что спит и во сне слышит, как кто-то разговаривает на кухне. Он даже решил, что Наташа вернулась пораньше и привела с собой подружку. Бред, конечно: не в привычках Наташи было прилетать без встреч и букетов или приходить домой тихо, почти тайком, не разбудив спящих и не подняв отдыхающих. Прислушавшись, он понял, что слышит только один голос: женский, плаксивый, истеричный, – и этот голос разговаривает сам с собой, жалуясь и причитая.

Первым его желанием было зарыться поглубже в постель и забыться – авось до утра таинственный голос сам собой исчезнет. Но как же это – оставить незнакомку здесь, в квартире? Да и откуда она взялась? Вздохнув, он встал, взял сотовый и включил фонарик; потом босиком пошел на звук, ступая медленно и неслышно. В тот момент он еще был уверен, что спит, и удивлялся, как все похоже на правду, даже гладкий паркет под ногами. Женщина то плакала, то что-то бормотала неразборчиво, повторяя одни и те же слова. Спросонья ему показалось, что она зовет его по имени: «Коля! Коленька!» «Да кто это может быть?» – лениво спрашивал себя Столяров, и вдруг его словно ударило наотмашь. Он похолодел и окончательно проснулся, с беспощадной ясностью осознав, что давно уже не спит. Ему в голову сразу же пришла простая мысль, что никакой женщины здесь быть не могло. Никому не удалось бы проникнуть в квартиру, запертую изнутри на современный, изощренный засов; никто не стал бы сидеть в темноте на кухне, громко стеная и плача. Он мог представить себе только одного человека, способного на это, – но тот человек был давно мертв и похоронен, а в ящике кухонного шкафчика у Столярова лежала его фотография с заколотыми булавками веками.