В холле Гриша обнял испуганную Леру, сказал ей:
– Быстро – бери документы, куртки, мобилы, обувайтесь!
Сам метнулся на кухню, загремел столовыми приборами, выбежал с пучком вилок в руке, рванул с вешалки теплую куртку. Витя лихорадочно одевался. Лера натягивала куртку на Максима, держа в одной руке пакет с документами.
Гриша раздал вилки. Лера смотрела на него как на безумца, перевела взгляд на Витю. Тот уверенно кивнул ей и подмигнул – вылитый киношный супергерой:
– Лера, так надо, поверь.
Из холла одна дверь вела в гараж.
В гараже Гриша подбежал к двери в мастерскую, непослушными пальцами набрал код на замке. Чертыхнулся, попав мимо кнопки. У Максима слезы текли по щекам, он готов был разреветься от страха.
– Мальчики, что происходит? Что здесь, вообще, такое? – спрашивала Лера, глядя на вилку в своей руке.
– Некогда объяснять. Самое главное: не выпускать вилку из рук, – инструктировал Витя; они с братом как будто поменялись ролями, и теперь, вопреки обыкновению, Витя был ведущим, а Гриша ведомым. – Лера, Макс! Когда окажетесь внутри, включайте фонарики в мобилах и освещайте себя, колите себя вилками в разные точки тела, чтобы чувствовать боль. Это важно. Иначе психика не выдержит.
– Где «внутри»? Внутри чего? Гриша, что ты молчишь?! – Истерика пузырилась в горле, Лера едва сдерживалась.
– Слушайтесь его! – процедил Гриша, справляясь, наконец, с замком.
Когда все оказались в мастерской и Лера оцепенела, увидев полуголого Елизара, сидящего на полу, Гриша обнял ее сзади левой рукой, а правой зажал рот, чтобы не закричала.
– Не бойся, – шептал ей на ухо. – Будет страшно, но ты не бойся. Это друг.
Витя приказал Елизару:
– Встань! Раскройся!
Увидев, как разверзается вертикальная пасть на теле незнакомца, Лера судорожно забилась в Гришиных объятиях, замычала под его ладонью, крепко перекрывшей губы.
– Гринь, ты первый, – сказал Витя. – Потом Макс, потом Лера, я последний.
Гриша отпустил жену, вместе с Витей приблизился к Елизару, который развел руки в стороны, словно распятый. Витя подтолкнул брата, и тот, пригнувшись, нырнул в черную дыру. Казалось, Елизарова сумка всосала его – настолько быстро и легко проскользнул он внутрь.
– Макс, теперь ты, – скомандовал Витя.
Пропихнув племянника, а следом Леру, он, наконец, залез сам, вперед ногами, цепляясь за подставленные руки Елизара, свесился наружу… И увидел пустые глаза фитиля, подчеркнутые блаженнейшей из улыбок.
Мертвая женщина с горящими руками входила в мастерскую из гаража. С нежностью погладила дверь, и дерево мгновенно вспыхнуло, расцвело синим. Витя вывернулся, глянул в безмятежное лицо Елизара и приказал:
– Беги из поселка. Спрячься в лесу. Выпустишь – когда скажу.
И нырнул в черную пустоту, незыблемую и бесконечную в своей незаполненности.
* * *
Тьма была такой, что в ней хотелось уничтожиться. Она отрицала свет, само бытие, все формы и предметы.
Ужас охватил Гришу, как челюсти огромной твари. Стало трудно дышать, мыслить, чувствовать. Паралич пронизывал изнутри. Грише казалось, что уже нет никакого «внутри», никакого «снаружи», границы личности сломаны, форма разрушена, нутро разлетается атомами по космосу тьмы.
Гриша вспомнил про вилку в руке, вспомнил, что надо себя колоть, но только где рука? И где он сам? Он вообразил себя в простейшей схеме: «палка-палка-огуречик». Вообразил руку с вилкой и то, как рука вонзает вилку в живот. Резкая боль озарила его – он действительно уколол себя, – и с болью пришло облегчение. Ужас лишь на пядь, но отступил.
Гриша наносил себе удары и с каждым из них все лучше представлял самого себя. Кажется, кровь? Плевать! Главное, что дышать легче, что сознание размораживается, что мысли снова кружат в голове – пылинки в солнечных лучах.
Он с легкостью нашел карман, который минуту назад был недостижим. Достал мобильник, включил фонарик и водил по телу лучом, с наслаждением рассматривая себя, словно воскресшего, вновь существующего.
Внезапно увидел нечто странное и пугающее. Левая рука вытянулась, искривилась недопустимым образом. Кисть превращалась во что-то мерзкое, насекомообразное. Вилка в руке тоже изменилась: расползлась ртутными струйками, которые опутали пальцы, как вьюнок обвивает деревья и прутья в оградах. С трудом оперируя искаженной рукой, Гриша поднес ладонь к лицу, чтобы лучше рассмотреть, и та впилась ему в щеку удлинившимися ногтями.
Он пытался отодрать пальцы от лица, но не вышло. Ногти врастали в плоть, пускали корни. Щека вытянулась, набухая. Вместе с ней расширялся рот, зубы удлинялись, вились червиво, макаронинами ползли изо рта. Глаз выплыл из деформированной глазницы и висел перед лицом, связанный с головой ниточкой удлинившегося нерва. Гриша видел себя одновременно с двух сторон – глазами, расположенными друг против друга.
Он заметил, как что-то страшное приближается к нему откуда-то снизу, наползает, извиваясь. И понял: это его собственные ноги – разрастаются, искажаются, разветвляются, змеятся…
* * *
Безумие кончилось, когда Елизар выплюнул Гришу наружу. Он упал в снег, и ощущение холодной поверхности под телом пронзило его острым, почти сексуальным наслаждением. С ним вместе упали в снег Лера и Витя. Максима не было.
Гриша озирался в поисках сына, но тот не мог никуда уйти – на снегу ни следа, кроме дорожки следов Елизара. Гриша взглянул на мертвеца: стоит, невозмутимый, сумка уже захлопнулась.
– Вить! – прохрипел Гриша. – Макса нет!
Витя поднимался, озираясь.
– Отдай! – Гриша тряс Елизара за плечи. – Отдай Макса!
Елизар, сотрясаемый Гришей, бесстрастно смотрел ему в лицо.
– Гринь, спокойно! – Витина рука легла на плечо. – Мы найдем его.
Отпустив Елизара, Гриша развернулся.
– Витя, умоляю, верни его, сделай что-нибудь!
Внезапно захохотала Лера. Братья уставились на нее. Она лежала на снегу в позе эмбриона, в округлившихся глазах застыл ужас, провал рта сочился хохотом.
Пытаясь успокоить ее, Гриша понял: случилось непоправимое, Лера утратила рассудок.
Хохот иссяк, но взгляд так и не стал осмысленным. Гриша обнимал Леру, гладил ее, целовал неподвижное лицо, а в зрачках у нее стояла жуткая пустота. Обкусанные губы шептали:
– Забрала Макса… Я к себе прижимала, но не смогла… Она забрала…
Братья, подавленные, смотрели на нее. Гриша тряхнул Леру за плечи:
– Кто «забрала»? Кто?
Витя оттащил брата в сторону.
– Оставь ее, она не в себе.
– Да кто «забрала», Вить?! Кто там мог забрать?
– Ну, короче… – Витя замялся. – Есть одна мысля. Там на самом деле не совсем пусто. Я кое-что видел. Хотел рассказать, но ты ж тогда психанул…
– Что там, Вить? Кто?
– Там… типа свалки. Задворки с отбросами. И там существа… Объедки существ.
– Это они забрали Макса?
– У нас только один способ узнать.
Витя повернулся к Елизару и скомандовал:
– Откройся!
И, глянув на Гришу, произнес:
– Пойдем вместе.
* * *
Когда вся Гришина сущность уже поплыла и растеклась по черному зеркалу небытия, его вырвал из транса разложения болезненный щипок за нос.
– Ай!
– Извини. – Витин голос, звучавший сразу отовсюду, напрочь лишенный реверберации, казался реальней, чем плоть. – Вилка твоя где?
– Вы-пус-тил. – Собственный голос был продолжением тела, вываливался изо рта гнойной кашей.
– Тогда зубы сцепи.
Тут же в Гришу вонзились жала: Витя методично составлял карту его тела, возвращая брата к самосознанию.
– А ты, Вить?
– Я-то… Знаешь, если осознать себя все равно что мертвым, сродниться с собственной гибелью, смириться, то… можно и без вилки. А я этим, по сути, с рождения занимался.
– Витя… ты сколько раз бывал здесь?
Тот помедлил, потом признался:
– Да уж немало раз. Идем.
– В смысле «идем»?
