Гриша потянул брата к выходу.
– Пойдем!
Шум приближался. Странный шум, он словно сворачивался сам в себя, закручивался водоворотом, выплескивался вовне и тут же всасывался внутрь. Чудилось, будто чье-то пыльное дыхание касается затылка, играет волосками на шее.
– Вить, нам надо идти!
– Да-да, – задумчиво кивнул Витя, стряхивая с себя колдовские путы шепота, но глаза его так и остались остекленевшими. – Спустимся вниз. Елизара лучше не звать внутри зданий – тут все рухнет к едреням.
– Зачем она его забрала? – спросил Гриша на лестнице.
– Может, материнский инстинкт. Или хотела пожрать, но не смогла. Он же не Лера, хотя в нем ее кровь, а это привлекло тварь. Я тут сам во многое не врубаюсь. Мы для них как бы ангелы, светочи из высшего мира. А с ангелами знаешь что делают?
– Что?
– Им поклоняются. А еще их насилуют и пожирают.
* * *
Окна на лестнице отсутствовали, но все было видно – и обшарпанный бетон, и крошащиеся ступени, и кривые, как оплавленные, перила. Казалось, в этом странном мире нет разницы между светом и его отсутствием.
– Ты заметил, – внезапно спросил Гриша, – что лестничные марши стали длиннее?
– И верно… – Витя замер на месте и удержал брата за плечо. – Я думал, меня уже глючит…
Они остановились на середине лестничного пролета и принялись осматриваться, пытаясь оценить расстояние до верхней и нижней ступенек. Максим лежал неподвижно на руках у Гриши, и тот то и дело прислушивался – дышит ли сын.
– Твою-то маму слева направо! – пробормотал Витя. – Лестница удлинилась вдвое!
– Ты уже видел такое? Знаешь, что делать?
– Нет, Гринь, это что-то совсем… Видел похожее, но вот именно такое – впервые. Ладно, давай поднажмем. Мне это все нихера не нравится.
Братья двинулись вниз по ступенькам, но Витя вновь резко остановился, прислушиваясь к чему-то, и прошипел: «Тсс!»
– Кто-то за нами идет. Там, выше, – шепнул он. – Слышишь? У шагов как бы эхо появилось. Будто кто-то пытается попадать с нами в такт, чтобы…
– Остаться незамеченным, – шепотом закончил Гриша.
Братья двинулись дальше, внимательно прислушиваясь, и тут уже Гриша различил донесшиеся сверху шаги с каким-то костяным призвуком, вроде негромкого цоканья лошадиных копыт. Да только какая ж лошадь могла бы тут спускаться по лестнице?!
Гриша с Максом на руках шел первым, Витя ковылял сзади, прикрывая брата со спины, а у самого по хребту полз мерзостный холодок.
– Братишка, – тихо произнес Гриша, оборачиваясь, – че-то, мне кажется, этажей стало больше. Сколько их, девять-десять? Мы спускаемся уже вечность. И все одинаковое, как… закольцованное.
Витя мучительно вслушивался в чужие шаги над ними. И никак не мог решить – мерещатся они ему или за ними точно кто-то идет? На Гришины слова и взгляд он отозвался безмолвной страдальческой гримасой – как при зубной боли – и дернул подбородком: пошли, мол.
– Далеко еще до низа? – Гриша заглянул в проем между перилами, но там, как в трещине на монолите бытия, плескалась тьма, черное ничто.
Витя в это время свесился за шаткие перила, ограждавшие лестницу, вывернул шею и всмотрелся вверх, в сумрачную высоту лестничной спирали. Ему показалось, что нечто странное шевельнулось в проеме двумя этажами выше, словно кто-то наверху глянул с лестницы вниз.
Выругавшись, Витя отпрянул от проема.
– Валим, Гриня, валим быстрее!
Братья торопливо затопали по ступеням. Максим на руках у Гриши начал стонать, словно во власти страшного сна. Витя едва не скатывался по ступеням, с трудом управляя непослушными ногами, но старался не отставать. Гриша спросил на ходу:
– Что там было, Вить?
– В душе не знаю, – с неожиданной злостью процедил Витя; кажется, он чего-то недоговаривал. – И, честно, знать не хочу!
Преследователь, поняв, что замечен, уже не скрывал своих шагов. Наверху громко топало по ступеням, и это был настоящий цокот копыт.
Когда братья преодолели последний марш, выводящий на площадку перед входной дверью, и налегли на нее, как будто увязшую в чем-то, с трудом поддающуюся, то увидели своего преследователя.
Жуткое существо спускалось к ним по лестнице.
Две черные, вроде лошадиных, ноги с торчащей обнаженной костью, начинались в кошмарной мешанине потрохов и какой-то прозрачной субстанции, как бы огромной медузы, в чью студенистую плоть вросли гроздья влажных внутренних органов. Они казались безобразными язвами и гнойниками на чистом и зыбком студне. Тонкие прозрачные жгуты, обрамляя это месиво плоти, плавно извивались в воздухе, будто в воде. Из переплетения кишок в центре месива на братьев смотрело человеческое лицо.
Витя помертвел, встретившись с его взглядом. Выдохнул почти беззвучно:
– Выследил-таки…
По лицу твари поползла до боли знакомая кривая ухмылка, и Гриша крепко сцепил челюсти, сопротивляясь резкому рвотному позыву. Он узнал эту улыбку – стремящийся к подбородку левый уголок рта и чуть вывернутая верхняя губа. Улыбка паралитика. Улыбка его младшего брата.
Жуткий ошметок человечности смотрел на братьев Витиными глазами, недобро осклабившись Витиной улыбкой. Каждая черта его лица была Витина.
В панике братья поднажали изо всех сил.
Дверь со скрежетом поддалась, приоткрывшись настолько, что можно протиснуться в щель, и Гриша с Витей вырвались из подъезда, тут же навалившись на дверь с другой стороны. Закрылась она легко, в ней что-то громко щелкнуло – невидимая деталь механизма вошла в предназначенный для нее паз. А с той стороны послышался цокот копыт и следом – мощный удар. Дверь дрогнула, но выдержала, не приоткрывшись даже на миллиметр.
– Съел, сука, съел?! – процедил Витя злорадно, глядя на дверь расширенными зрачками. – Сейчас Елизар нас вытащит…
– Вить! – Гриша тронул его за локоть. – Вить! Где мы? Мы куда попали?
– Что? – Витя обернулся к брату и все увидел сам.
Дверь подъезда вывела их вовсе не из дома, и стояли они сейчас не снаружи, под небом ущербного мира. Дом заманил их в ловушку. Дверь, которая казалась выходом, завела куда-то в подвал.
Их окружали неравномерно вспухшие, похожие на тромбозные вены трубы, узоры плесени, и все та же зыбкая полутьма.
– Как это возможно? – спросил Гриша, с недоумением осматривая низкий, едва ли не давящий на макушку потолок.
– Возможно, Гриня. К сожалению, возможно, – произнес Витя, нервно скребя пятерней над виском. – Я долго голову ломал, откуда дома здесь берутся – строят их или они сами вырастают? Так вот, это нихера не здания, а вроде как окостеневшие воспоминания о них. Реминисценции человеческого жилья. Воспоминания, зыбкие и подвижные. У этих домов как бы своя рефлекторная жизнь. Ну, знаешь, как волосы и ногти растут у мертвецов в могилах. И эти здания иногда вдруг меняются…
– Ага, спасибо за лекцию, Эйнштейн! Как нам выбраться теперь? – спросил Гриша. – Елизар может нас забрать отсюда?
– Может, да. Только предварительно он протащит нас через метры бетона, арматуры и прочего стройматериала. А он, знаешь ли, твердый, сука, даже у воспоминаний. Вытечем, как месячные со сгустками – через узкую щелочку. Помнишь, я с разодранной спиной ходил, а тебе сказал, что в БДСМ-клубе госпожа переусердствовала? Так вот, это меня Елизар через трубу протащил. Хорошо хоть кости целы остались, а ведь могло бы все переломать.
– Лучше б ты, в натуре, на садо-мазо подсел, чем вот это… Ладно. Надо выход искать, – резюмировал Гриша. – Пошли, может, на той стороне подвала вторая дверь есть.
– Может и есть. Лишь бы не заросла, пока мы дойдем…
Они зашагали по извилистым коридорам вглубь подвала, а в спину им неслись неистовые удары по металлу, точно били в гонг, провожая их в последнее странствие.
– Вить, а что это была за хрень? Ну, с твоим лицом…
– Ты не понял? – мрачно усмехнулся Витя. – Это обломок меня, моя тень.
– Почему у него… у нее копыта и ноги лошадиные?
– Хер знает. Может потому, что я всю жизнь о нормальных ногах мечтал… Помнишь, как ты меня после физиотерапии таскал на закорках? А я у тебя на спине висел и думал, как же круто иметь сильные, мощные ноги, разгоняться, будто гепард, до пятидесяти кэмэ в час. Фантазировал, как становлюсь супергероем, прыгаю, бегаю. Тебя вот покатал бы. Этакий Человек-Жеребец с охренительно мощными ногами.
