– Эх!.. Нужно было сказать тебе раньше, как-то подготовить, что ли. Может, смогу еще вернуться за тобой однажды. А сейчас прости, Гриня, но я… иду домой!
Гриша увидел только одно – как исчезает в ослепительном сиянии грязная кроссовка брата, отрываясь от последней ступени стремянки.
Волевым усилием вернув себе контроль над рассудком, он рванул вперед, наплевав на все – на кошмарных фитилей, на слепящий свет, на то, что находится в тоннеле из вывернутых наизнанку мертвецов. Гриша схватился за кроссовку, изо всех сил потянул на себя. Брат оступился, едва не сорвавшись, но удержал равновесие наверху.
– Не пущу!
– Отойди, – холодно произнес Витя. Гриша не сразу понял, что в лоб ему нацелено дуло пистолета. – Пожалуйста. Я не хочу этого делать. Всю жизнь я искал… вот это самое. И нашел. Не стой на пути.
– Вить, – Гриша замялся, перед глазами встали жалкие твари, что потерянно ползали по санаторию, – фарш обратно не провернешь.
– Я все же попытаюсь!
Гришины пальцы разжались сами, когда глаза привыкли к свету и он увидел их. Не облик и не внеземное сияние поразили его отчаянием и скорбью, – но убогость собственного разума, который оказался не способен даже просто воспринять этих существ.
Многоликие, обитающие сразу в десятках измерений, они двоились и троились в его глазах, перетекали друг в друга. Их облик искажался, уродовался до монструозного безумия, полыхавшего ужасом, но какой-то частью сознания Гриша отрицал сигналы органов чувств, твердо веря – они прекрасны, идеальны, божественны.
Пистолет выпал из Витиной руки, когда он сам исчез в неземном сиянии. Его фигурка все удалялась и удалялась, взлетая куда-то ввысь, к небу высшего мира, в котором больше не нужно двигаться с помощью ног.
Но от Гришиных глаз не укрылось, что Витю выкручивает и корчит там, в этом светлейшем раю. Неужели он оказался недостоин? Мышцы на лице лопались в попытке изобразить гримасу, хотя бы отдаленно передающую ужас и безумие, что объяли его там, средь ангелов и богов.
Даже когда Витина фигурка превратилась в точку на иномирном небосклоне, до Гриши продолжал доноситься болезненный, надрывный, на одной ноте вой.
Россыпи божественных глаз, будто звезды, безразлично сверкали из тоннеля.
– Фарш обратно не провернешь, – завороженно повторил Гриша, будто вновь осмысливал сказанное.
Гриша подобрал пистолет и уставился на него. И где ж Витя раздобыл этот ствол? Умудрился у кого-то купить, прилетев в Россию? Заказал в даркнете? Или это пистолет Тарасыча? Впрочем, какая разница!
Гриша проверил обойму: не полная, двух патронов не хватает. И приставил дуло к виску. Мучительно хотелось спустить курок и вырваться из мерзости, которую тут привыкли считать подлинной жизнью.
Но остановила мысль о том, что смерть только отдалит его от сияния божественных глаз, загонит в еще худшую нору мира теней, намертво втопчет в донную грязь мироздания.
И потом… а Лера с Максом – как же они?
Нет! Надо терпеть. До зубовного скрежета, до рвоты – но терпеть. Вгрызаясь в собственное бессилие. Терпеть до полного отвращения к тошнотворной реальности и к себе самому, жалкому насекомому, над которым однажды распахнулось небо, приоткрыв свои тайны. Его тайны. Его суть – высшую, сокровенную сущность перхоти, отрыжки, объедка того прекрасного, частью которого он был когда-то, в каком-то другом существовании.
И Гриша – от нестерпимого мучения в сердце – отчаянно, по-звериному завыл в сияющий над ним тоннель, подставив лицо каплям дождя, что наконец хлынул из гангренозно-черной тучи.
Дмитрий Костюкевич. Морские пейзажи
2 февраля
В полдень отошли из Риги.
Меня никто не провожал.
За кормой стягивается битый лед. Серая Двина.
Везем в Антарктиду две сотни зимовщиков.
* * *
Двумя днями ранее пассажирский помощник – светлый, мясистый, округлый – проводил меня в каюту первого класса.
Верхняя палуба. Один в двухместной каюте. Настоящее окно. Открыл – перекурил. Побрился перед визитом к капитану.
С капитаном познакомился еще на офицерских курсах пять лет назад. Два раза ходил в плавание под его руководством. Сделал его героем повести «Сквозь льды». Вот-вот столкнусь с прототипом.
Читал ли он повесть?
Дверь в капитанскую каюту была открыта. Я присел в холле на диванчик и осмотрелся. За стеклами книжного шкафа тесно стояли энциклопедии, справочники, литографии, лоции. На углу массивного стола лежала книга. Сборник моих повестей. Какой жирный намек. Значит, читал… Да и на что я надеялся: в «коммуналке» флота шила в мешке не утаишь.
Хлопнув дверью, вошел капитан. Свежий и статный в свои пятьдесят три (старше меня на четыре года). Борода с серебряной проседью.
Он крепко, с намеком, пожал мне руку.
– Какого дьявола ты в своем «букваре» сделал меня неврастеником?
– Не тебя. Литературного героя. Намешал в нем разных людей. От тебя взял только хорошее.
– А запомнят плохое. – Капитан не отводил сухого взгляда. – Изволь понять. Твои выдумки на меня повесят. Объясняй потом людям.
– Извини, – сказал я. – Я маскировал как мог.
– Маскировал он… Капитан – псих! Фантастика. Где ты такое видел?
– Ну…
– Баранки гну. Честно скажу, воротит меня от этой повести. Уж лучше бы ты про космические корабли писал. А то сочиняешь ты, а проблемы у меня.
– А есть проблемы?
– Будут. По твоей милости.
Я снова, на автомате, повинился.
Сам подумал: а что прототипы? Не обижаются ли на то, что в них натолкали по чуть-чуть от реальных людей, которые им несимпатичны?
– Извини, извини. В книгах надо извиняться. И думать надо. – Но лицо его, кажется, смягчилось. – Ладно, давай по твоим обязанностям.
Мы обсудили мои обязанности, выпили джина под бутерброды с семгой.
Проводил он меня уставшим:
– Иди уже отсюда к чертям собачьим!
* * *
Идем во льду. Подмигивают огни маяков.
Ночью не спалось. В каюте духота. Открыл окно.
До утра читал.
Взял в рейс сборник рассказов Адама Адамовича Павлова «Морские пейзажи». Павлов, знаменитый полярник и беллетрист, пропал в обратном рейсе в марте 1971 года. В каюте нашли рукопись «Морских пейзажей».
Для рецензии.
Сборник начинается с рассказа «Вода». Это скорее эссе, замаскированное под беседу двух моряков, новичка и тертого. Молодой матрос преисполнен восхищением перед величием морей-океанов, этой колыбели странствий. Опытный же, у которого на берегу маячит пенсия, видит в открытой воде лишь постоянную опасность, вызов: «Ничего-ничего. Дай время, и увидишь океан глазами первооткрывателей. Увидишь опасное, враждебное, разочаровывающее, гневное место. Это безумие – то, что делает человек в море. Мы не должны были покидать берега земли». Хм. Слишком высокопарно и утопично для старого матроса, как по мне.
* * *
3 февраля
Скоро берега Швеции.
Под форштевнем громко ломается лед, слышно даже на верхней палубе.
После душа поднялся на мостик. В ходовой рубке нет обогрева лобовых стекол. Обсудили со старпомом мои книги. Старпом – крепкий, здоровый моряк, окончил высшую мореходку. Хвалил «Сквозь льды», хитро улыбался.
На дневной встрече познакомился с экспедицией, хотя моя роль в судовой администрации весьма размытая, четкого статуса нет. На бумаге – второй старший помощник, а на деле… Нахожусь здесь больше все-таки как человек творческий.
Перевели время на час назад.
Блинчатый лед в канале. Туман. Огни самолетов похожи на НЛО.
* * *
4 февраля
У датского берега разошлись с громадным танкером.
Вблизи замка принца Гамлета зимовочный состав столпился у правого борта, и теплоход накренился. На море полный штиль, на мне яркий свитер, замок прячется в тумане.
