9 марта
В шесть утра ясное небо. Сверкающие осколки айсбергов.
К вопросу первородства книги и безумия или безумия и книги.
Книга – люк в палубном настиле. С одной стороны люка – безумие. Изначальное, древнее. Исток.
А с другой – безумие просачивающееся.
Исключим книгу – люк – из логического парадокса и получим:
Безумие порождает безумие.
Раньше всего был ад.
* * *
10 февраля
Ход десять узлов. Тяжелая зыбь.
В рубке шумят репитеры, щетки скребут по стеклу.
Связались с теплоходом «Шуга». Дрейфуем навстречу, прячась за айсбергом. Маневровый ход. Сблизились в заливе Алашеева, вокруг мелкобитый лед. Сошлись с «Шугой», соприкоснулись, затихли. Забрали вещи погибших в Мирном. Отошли.
На свежей стенгазете – дикая мазня: отпечатки рук, лиц.
* * *
Океан постоянно играет с разумом, не только когда бушует. Не зря раньше считали, что море принадлежит Сатане, что демоны движутся водными путями.
Смерть в море. Мокрая смерть. Отвратительная, неправильная.
Лодка Харона, Стикс… Корабль мертвых…
В соседней каюте неустанно произносят молитву. Не могу разобрать, кому принадлежат голоса. Анонимная монотонность сводит с ума.
Не читается. Не пишется.
Видел айсберг, вывернутый наизнанку.
* * *
14–15 марта
Над Молодежной фиолетово-черное дымящееся облако.
Воздух минус семнадцать. Вода плюс один. Блинчатый лед, сморози.
Заледенели шпигаты, и грязная вода из умывальника затопила каюты нижней палубы. Таскали с кухни ведра с горячей водой, оттаивали.
Вечером открыл окно, чтобы проветрить каюту. Влетело что-то похожее на шаровую молнию. Только красная, с черными прожилками или трещинами. «Молния» вращалась, и в этом вращении мне привиделось страшное обгоревшее лицо.
Я не двигался, дышал краем легких. Замер. Чтобы не обнаружила…
Лицо корчилось и безмолвно кричало.
Потом улетело.
* * *
16 марта
Прочитал рассказ «Вельбот». Мало что запомнил. Кажется, в рассказе изображена другая реальность, неуловимо тревожная, искаженная намеками. «Вельбот» похож на многословный слух, городскую легенду. Разболелись глаза.
На льдине загорают бескрылые пингвины. Пингвин с клубком синих кишок вместо головы.
Ночью – полная луна. Вода густая и черная. В черных айсбергах горят желтые окна.
* * *
18 марта
В тумане урчат моторы вездеходов. Обман. Там только вода и осколки льда. Молодежная осталась по другому борту.
Книга Павлова.
Где подвох, вывих, изъян, ключ? В названиях рассказов? В их числе? В первых буквах абзацев?
* * *
19 марта
Идем на Мирный.
Метет. По стеклу рубки ползут прозрачные щупальца снега.
Рефрижератор битком забит тушками императорских пингвинов – на чучела.
* * *
Рассказ «Карточка».
Метеоролог вешает над койкой фотографию дочери. Девочка похожа на маленькую кинозвезду. Ночью карточка падает со стены, и метеоролог находит ее утром на полу. У девочки размыта нижняя часть лица. Каждую последующую ночь фотография меняется. Лицо девочки все больше расфокусируется, превращается в неясное пятно. А потом, словно одумавшись, ночь за ночью начинает обретать четкость. Косматый контур, длинные клыки, звериные глаза… Не выдержав этой пытки, метеоролог рвет карточку и бросает клочки в море. И тут же получает из дома страшную радиограмму.
* * *
21 марта
Начался шторм.
Теплоход качается и вздрагивает, будто киль бьется о хребет доисторического монстра. Что-то с правым винтом, видимо, зацепили льдину и погнули лопасть. Чтобы погасить вибрацию, увеличили обороты на левом винте.
Над палубой тучи брызг, мокрый дым.
Средний ход.
Видел, как директор ресторана бросил в море замороженную тушку барана.
* * *
22 марта
Штормит на восемь баллов.
Сбавили ход.
Я лежал в каюте и слушал злобный посвист снежного ветра. Во рту скопилась желчь, пустой желудок истязали рвотные спазмы.
Волна сильно била в корму. Удары отдавались в стальных внутренностях судна, пробирали от наружных заклепок до кладовых катакомб, докатывали до верхней палубы. Я чувствовал эти тягучие удары позвоночником. Койка подпрыгивала, когда на килевой качке винты теряли воду. Но я все лежал, будто парализованный, смотрел на проступившее из подволоки красное шершавое лицо, не выдержал и зажмурился.
Провалился в штормовую дрему, из которой меня вырвал ужасный удар.
Переборки загудели и затряслись, окно лопнуло в оглушительном потоке воды. Каюту опрокинуло, вздыбившаяся койка-диван ударила в спину, и я полетел в тартарары. Приложился спиной о соседнюю койку – из легких вышибло весь воздух – и рухнул на пол. В разбитое окно ворвался штормовой ветер.
В ушах стоял грохот. На голову лилась ледяная вода. Поток иссяк. Я долго не мог вздохнуть. Ползал на коленях в темной каюте, шарил по залитому полу руками. Нашел стену и вскочил на ноги. Долго прощупывал грудь, чтобы услышать собственное сердце.
Судно стонало.
Я поспешно оделся, как солдаты под огнем. В наспех натянутых штанах и куртке выбрался в коридор.
Что это было? Мы врезались в айсберг, проскочивший мимо радара во время сдачи-приема вахты? Может, другое судно? Но тогда была бы серия ударов, и намного сильнее крен…
Около меня по коридору брел человек, выглядывал что-то в воде под ногами, ругался. Бледное лицо, кривящиеся губы, страх в глазах.
Бухгалтерша стояла в дверях каюты в ночной рубашке и пыталась уложить наэлектризованные волосы, торчащие вверх огромными космами.
– Что случилось? – спросила она.
– Пока не знаю, – ответил я.
– Стойте! Не оставляйте меня одну! – заорала она вслед.
Вода доходила мне до бедер и неслась по коридору темным потоком. Мимо плыли валенки, шапки, кинокамеры, фотоаппараты, кассеты, книги, рекламные буклеты. Зимовщики выбирались из кают, полуголые, окровавленные, проход заполнили мокрые тени, черные руки цеплялись за стены.
Я шел против потока. Меня била крупная дрожь.
Судно кренило с одного борта на другой. Моргало электричество. В затопленных каютах виднелись раздавленные переборки, в пенной мути кружило битое стекло. Люди не замечали, что шлепают по осколкам.
Я схватил за руку пассажирского помощника в пробковом жилете. Крикнул:
– Что это было?
– Волна-убийца! Накрыла первый класс!.. Отпусти!
На его перекошенном лице, на правой щеке появилась черная точка. Стала шириться, тлеть по краям, пока все лицо не стало черным, выгоревшим. Кровь ударила из ноздрей и горла помощника, залила капковый бушлат.
Я отпустил.
Над головой пролетела брезентовая тень, сорванная со шлюпки.
Черная крутящаяся вода. Лучи фонариков. Бородатый призрак в кальсонах кашлял водой и пучил глаза. Палуба проваливалась и взлетала.
Никогда не испытывал такого большого страха.
Мимо прошел очкарик. Кажется, гидрохимик. В запахнутом ватнике на голое тело, с чем-то большим, размером с футбольный мяч, и круглым за пазухой. Какое-то существо, потому что между полами ватника показался белый стекольный глаз.
Водяная метель – выше судовых труб. Буря срывала гребни волн.
В музыкальном салоне горел свет. Внутри, в тепле, я еще сильнее задрожал.
Прибившиеся на свет и тепло люди, босоногие и ознобившиеся, пятнали ковер кровавыми следами. Кто-то заходил сам, кого-то заводили или заносили. Доктор и медсестра занялись перевязками. Заметил, как медсестра лизнула окровавленный бинт.
– Директора ресторана буди! – кричал матросу старший пассажирский администратор. – Людей чаем отпаивать!
Я выбрался в коридор, где организовали цепочку, по которой из кают передавали ценности пассажиров. На кренах каюты отхаркивали воду. По коридору гулял штормовой сквозняк.
