Изгнанник Ардена - Анри Софи

Придерживая полы длинного дорожного платья, Адалина двинулась в сторону ограды, увитой плющом и пурпурными вьюнками. Здесь не ощущалось той гнетущей тишины, что давила на виски, когда они только приблизились к поместью. Адалина уверенно шла в глубь кладбища, минуя высокие статуи, которые, словно безмолвные стражи, присматривали за усопшими предками. Звонкая трель соловьев, облюбовавших рощу, возвещала о скором пробуждении солнца. Трава под ногами тихо шелестела, приветствуя ее, а когда Адалина случайно задевала низкие ветви деревьев или густые заросли кустарников, на нее прохладным дождиком брызгала роса. Но она всего этого не замечала. Ее вниманием завладела высокая статуя лесной нимфы, чью наготу скрывали цветы белого вьюнка, спиралью обвившего изящные изгибы талии. Эта статуя охраняла могилу ее матери.

Спотыкаясь, Адалина приблизилась к ней и опустилась на колени перед надгробным камнем. Она всеми силами старалась не вспоминать день, когда жестокая судьба отобрала у нее всё. День, когда она в последний раз видела большие зеленые глаза матери, слышала ее мягкий бархатный голос и чувствовала прикосновения теплых ладоней. Вероника Ришель была странной женщиной, холодной со своими детьми, и порой казалось, что она ненавидит свою дочь. Многие ее поступки Адалина и по сей день не хотела понимать и принимать, но она любила ее. Любила всем своим израненным сердцем, и вид матери, лежавшей на полу в луже крови, с разбитым виском и остекленевшими глазами, лишил ее последних крох света, которые все еще искрились в душе, но теперь померкли навсегда.

– Здравствуй, мама. – Адалина говорила шепотом, хотя Изобель осталась далеко позади, давая ей побыть с могилой матери наедине. – Это мой последний визит, потому что скоро я покину Аталас навсегда, – сбивчиво проговорила она и торопливо стерла с щеки непослушную слезинку. – Я пришла попрощаться.

Адалине хотелось поведать, как сильно она любит ее и скучает, что прощает за все, но слова застревали в горле, словно его сжимала невидимая рука, и с губ срывались лишь сдавленные всхлипы.

Не в силах сказать что-то еще, она поднялась с колен и ласково провела по каменной руке, скользнула по длинным пальцам нимфы к тонкому запястью. Адалина представляла, что касается мамы, что вместо холодного мрамора гладит ее теплые ладони. Пальцы задели вьюнок, браслетом опутывающий запястье статуи, и Адалина уже хотела убрать руку, но внезапно нащупала кое-что еще. Она приблизилась, уверенным движением отодвинула стебель с крупными белыми цветками и увидела атласную ленту.

Ее мать любила перед сном вплетать в косу такие ленты. Но кто повязал ее на запястье статуи? Адалина воровато огляделась по сторонам, будто сделавший это притаился в кустах или за ближайшем деревом, а потом отвязала ленту. Поддавшись внезапному порыву, она понюхала ее в надежде почувствовать знакомый аромат духов, но атласная ткань пропахла цветочной пыльцой.

– Мама… – с горечью прошептала Адалина и провела пальцами по ленте.

Внезапно гладкость атласа сменилась шероховатостью грубых стежков толстой нити, и она нахмурилась. На небе занимался рассвет, но из-за густых крон высоких деревьев на кладбище все еще было темно, поэтому она не могла разглядеть вышивку.

– Изобель, – тихо позвала Адалина и, когда служанка торопливо приблизилась, протянула ей находку. – Это мамино, – пояснила она. – Тут что-то вышито, но я не могу разобрать. Ленты мамы были без украшений и вышивок. Я точно помню.

– Может, это не принадлежало леди Ришель? – предположила Изобель, внимательно ощупывая ленту подушечкой большого пальца.

– Я нашла это на запястье статуи. Зачем кому-то повязывать чужую ленту на могиле мамы?

Услышав изумленный возглас Изобель, Адалина встрепенулась.

– Что случилось?

– Это не просто вышивка. – Изобель медленно водила пальцем по ленте, подковыривая стежки ногтем и устремив сосредоточенный взгляд вдаль. – Это буквы. Здесь оставлено послание.

– От кого? – Адалина вновь осмотрелась по сторонам. Ощущение, будто за ними кто-то следит, только усилилось.

– Не знаю. Тут какой-то шифр. Буквы и цифры. – От усердия Изобель даже высунула кончик языка. Она часто так делала, когда вязала крючком или штопала одежду. – Р4, стрелка вверх, М12, стрелка вправо.

– Ты уверена, что правильно разобрала шифр?

– Абсолютно.

Адалина выхватила ленту из рук служанки и чуть ли не уткнулась в нее носом, но разглядеть послание в темноте было почти невозможно.

– Р4, М12… Р4… – бормотала себе под нос Адалина, блуждая потерянным взглядом по длинным рядам разномастных статуй, стерегущих могилы. – Р4, М12 и стрелки. Что это может значить?

В этот момент она забыла и о существовании Изобель, и о том, что им нужно поскорее покинуть это место, пока не проснулся Эдмунд и не вышел из сторожки, располагавшейся у входа на кладбище. Адалина вспомнила, как они проникли сюда, забравшись на дерево, что росло возле изгороди на противоположной стороне, и спрыгнув на территорию кладбища. Адалина тогда неудачно приземлилась и чуть не снесла деревянную табличку, на которой была выбита цифра один. Всплывшая в памяти картина заставила шестеренки в ее мозгу заработать с утроенной силой.

– Р4, М12… Р4… Р… – шептала она, наматывая ленту на палец так туго, что он онемел. – «Р» – это ряд!

Адалина сорвалась с места и помчалась к краю изгороди, где чуть не сшибла табличку с номером. С каждым ее шагом подол платья тяжелел, впитывая в себя капли росы, а ткань легкой накидки цеплялась за ветки, пока вовсе не слетела с плеч, застряв в колючках терновника.

Добравшись до ограды, она быстро отыскала табличку. На ней значилась цифра семь.

– Седьмой ряд. Нам нужен четвертый.

– Нет, госпожа. – Изобель, следовавшая за ней по пятам, слегка запыхалась. – На ленте была стрелка вверх. Нумерация кладбища начинается от входа, то есть снизу. Значит, нам нужен четвертый ряд с конца, сверху, двенадцатая могила слева.

К тому времени, когда они отыскали нужную могилу, солнце уже поднялось из-за горизонта и редкие лучи проникали сквозь зелень листвы, освещая рощу мягким золотым сиянием. Адалина и Изобель обошли статую зрелой женщины, облаченную в длинный плащ с капюшоном и державшую на плече кувшин. Надгробный камень был покрыт многолетним слоем мха, а саму статую почти целиком поглотили заросли плюща, пощадив лишь голову и узкое горлышко кувшина.

– И что это значит? Зачем нам могила? – спросила Адалина, пытаясь разобрать надпись на надгробии. – Судя по мху и зарослям, она очень старая. Следов недавних раскопок тоже нет. Может, я ошиблась и шифр означал нечто другое?

Изобель внимательно изучала каменную деву, постукивая указательным пальцем по подбородку.

– Нужно оборвать плющ, может, подсказка под ним? – предположила Адалина.

Изобель покачала головой.

– Они уже оборваны. – Она приблизилась и вытянула один из стеблей с засохшим кончиком. Сбоку от места среза тянулся молодой побег с более светлыми лепестками. – Их обрезали по меньшей мере несколько недель назад.

Изобель задрала голову и вгляделась в мраморное лицо. Она потянулась к макушке, но, не сумев достать до нее, забралась прямо на могильный камень и стала ощупывать статую. Когда ее рука коснулась горлышка кувшина, она тихо вскрикнула:

– Госпожа, там пробка. Не каменная, а деревянная! – Она с трудом вытащила пробку и заглянула внутрь кувшина. – Кажется, там что-то есть. Похоже на свиток. Мне нужны две длинные тонкие веточки, я использую их как щипцы, чтобы вытащить его.

Адалина отломила ветки с ближайшего дерева, ободрала листья и протянула служанке.

Изобель долго возилась, пытаясь выудить находку из кувшина. С каждым мгновением волнение в груди Адалины все нарастало, и она нервно озиралась на любой шорох, боясь, что их вот-вот обнаружат.

– Получилось! – Громкий шепот заставил ее облегченно выдохнуть.

Адалина протянула руку и сухо сглотнула, когда ей на ладонь опустился свиток пергамента, перетянутый бечевкой, но сургучной печати на нем не было. Она так нервничала, что сумела стянуть бечевку только с третьей попытки, а раскрыв свиток, так и обомлела. Она сразу узнала почерк.