…Зоя Павловна бесцельно бродила по квартире, дожидаясь писка таймера. Дождавшись, выдавила на ладонь две таблетки из своего арсенала просрочки и, захватив стакан воды, отправилась к снохе. Конечно, была вероятность, что Ира заметит подмену, но Зоя Павловна надеялась, что она слишком подавлена. Надежда оправдалась – Ира даже не взглянула, что ей дает свекровь: покорно проглотила лекарство и снова отвернулась к стене. С того дня Зоя Павловна осмелела – давала таблеток больше и чаще: хотелось покончить с этим как можно быстрее, ведь скоро должен был вернуться Миша и правда могла вскрыться. Когда Ирино сердце не выдержало, Зоя Павловна вздохнула с облегчением…
…Миша сидел на диване, закрыв лицо руками. Его голос звучал глухо и отстраненно. И говорил он ужасные вещи:
– Шурупы не были вырваны из стены. Их кто-то выкрутил. Я не сразу понял, что это твоих рук дело… А потом я нашел в твоей комнате Ирины таблетки. Ты их ей не давала. Но что-то ты ей давала, раз вскрытие показало интоксикацию, да?
Зоя Павловна молчала, то ли ожидая продолжения, то ли наказания. Сын вскочил и быстро вышел из гостиной. Хлопнула входная дверь.
Через час он вернулся. Теперь он был чудовищно пьян. Стоя на пороге, с минуту сверлил ее взглядом и вдруг заорал во весь голос:
– Ты что натворила?!!
Она сжалась, когда сын кинулся на нее с кулаками. Беспрекословно стерпела посыпавшиеся удары. Он быстро выдохся. А может, просто не мог по-настоящему бить ее. Все-таки мать.
– Это ты Иру убила… – утирая забрызганное ее кровью лицо, прохрипел он. – Я тебя ментам сдам. Поняла?
Потом он ушел в ванную, а Зоя Павловна, смахнув слезы, прошла в гостиную. Вернулась с гантелей и горстью шариков и аккуратно разложила их возле ванной. Дверь распахнулась через минуту, и Миша размашисто шагнул в коридор…
К сожалению, хотя удар о гантель и проломил ему череп, умер он не сразу. Превозмогая жалость, Зоя Павловна приподняла его голову и с любовью вгляделась в лицо, на котором сквозь боль и удивление проступал страх.
– Я тебя прощаю. – Она нежно поцеловала сына в лоб и с силой опустила его затылок на гантель.
Когда приехала полиция, Зоя Павловна так и сидела рядом с ним, баюкая на коленях его размозженную голову…
…Реальность трещала и осыпалась, словно старая штукатурка с древних стен. Не было никакой буки.
Зоя Павловна выбралась из постели, добрела до зеркала и уставилась на себя, словно видела впервые. Уже светало, и в полутьме лицо выглядело расплывчатым и отекшим. Она развернулась и потащилась в гостиную. Распахнув окно, тяжело забралась на подоконник и шагнула навстречу газону.
Антон Темхагин
Забери богов своих
I
Старенький пазик весело подпрыгивал на каждой колдобине, и Паша подумал, что за поездку все органы внутри него уже несколько раз поменялись местами. К тому же он еще и умудрился выбрать место в самом заду, а там подбрасывало совсем будь здоров, почти макушкой потолка касался. Подташнивало. Сидевший рядом Эдик Карартынян, до этого трещавший без умолку всю дорогу, тоже теперь как-то позеленел и съежился.
Паша уныло посмотрел в окно. Полоса деревьев то отдалялась, обнажая поросшие кривыми кустами равнины, то прижималась к автобусу, ловко касаясь ветками стекол. Весь путь от Якутска картинка не менялась и за полтора часа успела порядком надоесть – порой казалось, что снаружи крутят один и тот же фильм с блеклыми кадрами природы. Хоть бы холмик какой показался…
Вид особенно удручал еще и потому, что для Паши это было чуть ли не первое в его жизни путешествие. Он даже на юге никогда не бывал, ни в Сочи, ни в Крыму. Как-то не получилось. В Москву-то впервые выбрался пару лет назад. Все дома да дома. Поэтому и обрадовался так, когда Михаил Петрович позвал его с собой на раскопки, да не куда-нибудь, а сразу в Якутию. Это ведь на самолете сначала несколько часов, потом еще на машине – места для него совершенно новые, не истоптанные, совсем другой мир, можно сказать. Так он сначала подумал, но теперь отчаянно ждал, когда же эта дорога закончится. Все это утомляло: аэропорт, забеги с чемоданом, спешка на регистрацию, полет, который первые минут двадцать поражал, но быстро превращался в скуку. Потом опять аэропорт, спешка, этот раздолбанный красный пазик…
И вот еще природа, почти такая же, как и у него дома. Столько времени прошло в пути, а такое ощущение, что и не уезжал никуда.
Михаил Петрович дремал в середине салона, уткнувшись лысеющей макушкой в стекло. Его чемодан Паша пристроил к своему и сейчас неловко придерживал ногой, чтобы не улетел на очередном повороте.
Автобус набился битком. Вообще-то им обещали отдельный трансфер, но, как всегда, что-то пошло не так: то ли машина сломалась, то ли водила запил, то ли просто звезды не сошлись. Повезло еще, что их подхватила «развозка» одного из местных рабочих поселков – прямо до места не докинет, потом придется немного пройти пешком, но лучше уж так, чем терять целый день.
Мужички в салоне болтали о своем: о работе, детях, рыбалке. Иногда откуда-то спереди доносился раскатистый смех, но Паша не мог разглядеть, кто же это там такой громкий. Пахло прогретой на солнце кожей сидений, потом и дизелем.
– Далеко нам?
Собственный голос потонул в шуме от разговоров рабочих, но Карартынян уловил.
– Когда приедем, станет близко, – буркнул Эдик и зевнул, стараясь выглядеть расслабленно, но чуть не прикусил язык на еще одной дорожной кочке. – Да етить твою… Всю душу вытрясет, сволочь.
Карартынян картинно потряс кулаком в сторону водителя. В исполнении щуплого, тощего и вообще всего какого-то сухого Эдика это выглядело совсем не угрожающе, а даже потешно. Их лингвист-палеограф всегда казался Пашке забавным: мелкий, суетливый, а лицом чем-то на хорька похож – хитрющее и вытянутое, только нос великоват. Но окружающих он часто раздражал – как раз именно потому, что постоянно язвил и вечно куда-то торопился. А еще считал себя шибко важным для института, что многих бесило. Впрочем, по мнению Паши, это было если не чистой правдой, то недалеко от истины – лингвистов такого уровня днем с огнем не сыщешь. Эдик, похоже, видел в Пашкиных глазах это признание, так что относился к нему чуть ли не по-дружески, что для Карартыняна явление необычное.
– Ты хоть знаешь, где нам вываливаться? – спросил Пашка, поглядывая на Михаила Петровича – тот постепенно сползал по стеклу все ниже.
– Не ссы, студент. Не проедем.
До нужного им поворота тащились еще добрых полчаса. Выгружались долго – пока пробились через стену мужиков, пока вытащили чемоданы. Михаил Петрович проснулся на удивление бодрым и шустро выбрался на свежий воздух. Когда пазик, напоследок обдав их компанию облаком выхлопа, упрыгал дальше, Пашкин профессор протер очки краешком рубахи и торжественно заявил:
– Ну, друзья-товарищи, вот мы и на месте! С чем вас и поздравляю!
Пашка улыбнулся, забрасывая рюкзак за спину и перехватывая поудобнее ручку чемодана. Карартынян хмуро осмотрелся по сторонам и хмыкнул:
– Рано поздравляешь, Петрович, – ни одного бара или борделя на горизонте. И чего прилетели?
– Вот сделаешь работу – будут тебе и бары, и бордели, и завтрак в постель. А пока пошли, затекло уже все.
Миновав указатель с названием поселка, все трое побрели по разбитой в хлам дороге. Это даже хорошо, подумалось Паше, что до места их не довезли – по таким буеракам уж лучше пешком. И так внутри все до сих пор побаливало.
Июльское солнце нещадно палило, спина под рюкзаком вся вымокла до нитки, а Михаил Петрович постоянно протирал блестящую лысину платочком. Деревья по обочинам – в основном лиственницы и березки – тени почти не давали, так что прятаться было негде.
Стоило отойти подальше от развилки, как их накрыла комариная туча. Пашка сначала пытался отбиваться, но быстро плюнул.
– Кстати, вы в курсе, – сказал Карартынян между делом, шлепая очередного комара на щеке, – что по местной мифологии этих тварей создал эвенкийский бог-говнюк? Вот это я понимаю – злодейство, не то что у некоторых. Ух, паскуды!
