– Иди сюда! – зашипел Карартынян от двери.
Пашка прислушался: издали доносились голоса и какая-то возня. Он лениво, позевывая, натянул штаны и футболку. Эдик топтался у входа и призывно махал рукой:
– Пойдем посмотрим! Вдруг помочь надо кому?
«Так ты и поможешь, ага. Разве что съемку организуешь», – мрачно подумал Паша, но все равно поплелся за Карартыняном. Не пойдешь – загнобит ведь потом.
Снаружи оказалось светлее, чем в домике: луна щедро поливала лучами стройку и лес, к тому же около будки охранников ярко горел фонарь. Где-то вдалеке глухой трубой басила выпь – ее противное пение Пашка узнал бы из тысячи.
Бряцнули ворота к котловану, кто-то громко ругнулся. Паша присмотрелся – в стороне раскопок мелькали огоньки фонариков.
– Володя с Серегой там беснуются, – сказал Эдик тихо. – Слышь? А ну пойдем.
Пашке хотелось спать, а не бродить по стройке ночью. Но раз уж он зачем-то вылез из дома, то обратно идти как-то глупо. И вдруг там и вправду пригодится помощь?
Вдвоем они быстрым шагом миновали будку охранников. Из соседних домиков выглядывали сонные и заинтересованные лица практикантов.
Ворота к котловану были распахнуты, створка покачивалась на слабом ветерке, побрякивая цепью. Лучи фонарей и голоса явно приближались.
Стало зябко – воздух остыл после дневной жары, и теперь холодок лез под тонкую футболку. Пашке стало не по себе. Какой-то практикант догнал их и с ходу спросил:
– Чего случилось-то?
– Да сами не знаем! – огрызнулся Эдик. – Вот пойдем и проверим.
– Они в котловане, – стуча зубами, сказал Пашка. – Вон фонари видно.
В темноте по лестнице спускались осторожнее, но практикант, который плелся позади, все равно споткнулся и чуть не повалил всю компанию на дно. Оказавшись в котловане, Карартынян сложил руки рупором и гаркнул:
– Володь, помощь нужна?!
Охранники возились где-то в районе плиты – один почему-то сидел на земле, второй осматривался вокруг, подсвечивая фонариком.
– Идите сюда! – крикнул он. – Гляньте, кого нам тут занесло.
Серега, как оказалось, восседал не на земле, а на спине у мужика в синей куртке. Мужик сопротивлялся и зло тарабанил на неизвестном Пашке языке.
– Вот так и живем… – вздохнул Володя, посветив мужику прямо в харю. – Почти каждый день нам веселье. Правда, в котлован раньше не лазали, паскуды.
– Вы его как заметили-то? – спросил Пашка.
– Да я случайно шум услышал. Выглядываю, а этот несется к воротам. Откуда только вылез? Но это все фигня, вы на это посмотрите.
Володя направил луч фонаря на землю около плиты – там валялся здоровый холщовый мешок. Почва рядом с ним потемнела от влаги.
– Ну, кто смелый? – улыбнулся Володя. – Не бойтесь, не съест.
Карартынян ткнул Пашку в спину, выразительно подвигал бровями: давай, мол.
Паша брезгливо взялся за горлышко мешка, осторожно потянул. В нос ударил терпкий, чуть металлический запах.
– Мать твою! – взвизгнул Пашка, отскочив от мешка на полметра. – Там что-то живое!
– Было живое, – проворчал Серега, куском проволоки усердно закручивая руки мужику в синей куртке. – Этот придурок дохлого оленя притащил. Свежего еще, вон кровищи натекло. Ну, не целиком, конечно, кусками. Сектанты хреновы.
– А ну-ка погоди!
Карартынян присел на корточки к морде нарушителя и пробормотал что-то непонятное. Мужик не отреагировал. Тогда Эдик добавил еще пару фраз, показал пальцем на плиту. Мужик помолчал еще немного, но все-таки ответил.
– Говорит, что дары принес, – перевел Эдик.
– Кому?
– Не кому, а чему. Вон той здоровой штуке, которую мы сегодня весь день копали.
– Подожди! – удивился Володя. – Ты его балаканье понимаешь, что ли?
– А для чего я сюда приехал? Ну ясен пень, что понимаю! Он на эвенкийском лепечет.
Эдик спросил еще что-то, мужик нехотя отвечал.
– Говорит, что село у них тут рядом, древнее, типа. Живут сами по себе, даже русский мало кто знает.
– А прут-то сюда нафига?
– Ща.
На этот раз мужик говорил долго и обстоятельно. Эдик только щурил глаза, вслушиваясь в хриплый голос.
– Место, говорит, святое. Они его тыщу лет охраняли, пока Фадеев не приперся. И еще говорит, что они все равно нас прогонят, у них там шаман сильный и все такое.
– Ну это мы еще посмотрим! – Серега поднялся и рывком поставил мужичка на ноги. – Ладно, наговорились, и хватит. Я его сейчас за забор выкину. А вы спать идите, а то завтра чё-нить не то откопаете. Тогда к нам не только эти полезут.
Охранник мощно толкнул мужика перед собой, прикрикнул. Тот уныло побрел к лестнице, опустив голову. Но через пару шагов остановился, развернулся к Карартыняну и со злобой прокаркал несколько слов, брызгая слюной.
Эдик помрачнел.
Пашка обхватил себя руками, растер плечи – он промерз до самых костей. Изо рта выплывали сгустки пара.
– Что он там еще вякнул? – поинтересовался Володя, провожая уходящих взглядом.
– А?.. – Карартынян как будто сначала и не расслышал вопроса, но потом встряхнулся и сообразил. – Да так. Сказал, что Харги заберет нас всех. Но меня в первую очередь. Эх, надо было ответить, что я польщен.
IV
Фадеев не соврал: следующим утром на стройку прибыли еще четыре хмурых охранника, им пришлось выделить отдельный вагончик, потому как в сторожку всей компанией они уже не влезали. Пашка выдохнул – не то чтобы местные мужики его сильно пугали, но все же спокойнее, когда знаешь, что ночью не притащится еще один псих с трупом оленя в мешке. Да и кто знает – на этот раз олень, а что потом? Во что они вообще верят?
Нет, Пашка хорошо знал эвенкийскую мифологию, их языческие верования, их обряды. Но никогда не слышал, чтобы тунгусы поклонялись какой-то плите и приносили ей в жертву животных. Что-то новенькое. Наверное, рассуждал он, это малочисленное племя, про которое все давным-давно забыли. Или помнили, но особо не лезли – живут себе люди в глуши, и пусть. Вот они и жили, пока не появился Фадеев со своей турбазой.
Карартынян вдоволь нафоткал плиту, Михаил Петрович отправил в город отколотый кусочек – передал через водителя, который привез новых охранников, – и созвонился с институтом. Теперь оставалось только ждать и заниматься разведочными шурфами.
Жара немного спала, но Пашу поразила другая напасть: окончательно озверев от комариной орды, он густо облился репеллентом. Кто ж знал, что у него на эту химию такая адская аллергия. Целый день он краснел и чесался, а Карартынян ржал как конь и упражнялся в остроумии: назвал его то красной девицей, то красноармейцем, то Павлом Красно Солнышко. Пашка злился, но молчал.
В обед, когда всей гурьбой заваливались в столовую, Паша заметил, что парочка охранников из новеньких бегут к въездным воротам. Чуть погодя к ним присоединился и Володя.
Карартынян тоже засек переполох.
– Опять концерт?! – весело сказал он и засеменил за охранниками, забыв, что еще пять минут назад стонал от голода на весь котлован.
Охранники, встав у ворот, переговаривались между собой. Напротив, метрах в десяти на дороге, устроился очередной мужичок. Он стоял расслабленно и как будто не собирался рваться на территорию, но на сторожей из-под густых темных бровей посматривал сурово.
Мужик был в простой серой куртке, штанах защитного цвета и потертых сапогах. Руки спрятал в карманы. Бородатый, черноволосый, весь какой-то заросший – неровные патлы свисали до плеч, прикрывали глаза. Его губы беззвучно шевелились, словно он напевал что-то себе под нос.
– Он уже с час тут стоит, – сказал Володя, увидев Эдика и Пашку. – Это как минимум. Я прикрикнул сначала, но ему хоть бы хны.
– А прогнать?
– Пробовали. В лес убегает, а потом опять сюда.
Двое из новеньких как раз вылезли за ворота и попытались зайти к мужику с разных сторон. Но тот ждать не стал – развернулся и галопом помчался в тень деревьев.
– Ну вот и что с ним делать?! – всплеснул руками Володя. – Стрелять, что ли? Совсем оборзели.
