Корсет - Перселл Лора

«Не видеть!» – повторяла я, зашивая маму. И тогда мне казалось, что эти слова помогают. Но все-таки я все видела и запомнила каждую ужасающую деталь.

Я сильнее прижала малышку к себе и пошла вниз по лестнице.

– Без ленточек и кружев, уж прости, – шепнула я ей. – Просто чепчик.

Даже эта задача казалась почти непосильной для меня.

Я положила Наоми на кресло, а сама села к окну, туда, где обычно работала мама. Все лоскуты были для меня какого-то одинакового серовато-грязного цвета. Я стала искать стопку тех, что раскроила на чепчики несколько дней назад. Все они были не подшиты, так как мне казалось, что до рождения ребенка еще есть время. Наверное, такое со многими случается.

– Ну вот. Я сейчас, быстренько.

Наоми повернула свою головку набок и стала с любопытством разглядывать меня своими глазенками, белки которых сверкали в полумраке комнаты.

Я устроилась поудобнее и принялась шить. Стежок, еще стежок. Белая нить по белому хлопку. Стежок за стежком. Белым по белому.

Красное!

Я вздрогнула. Нет, это просто блики в темноте. Нет ничего красного.

Наоми начала хныкать.

Я поежилась и продолжила шить.

Сделала еще три стежка – и мои руки начали дрожать. Кровь, море крови вокруг…

Как только я взялась за иглу, на меня нахлынула паника. Все эти ужасные картины начали опять проноситься перед моим внутренним взором: кричащая мама, ее истерзанная плоть, море крови… Я ничего не могла с этим поделать.

Продолжая шить, стежок за стежком, я думала уже только об этой ужасной кровавой ночи. Но руки работали сами, выполняя привычную работу.

Наоми уже не хныкала, а рыдала во весь голос.

Я обманула сестренку. Мне потребовалось очень много времени, чтобы просто подрубить чепчик. Моя душа была сплошной раной, зашитой наспех. И шов этот был очень непрочный. Казалось, он вот-вот разойдется. Мне часто приходилось останавливаться и ждать, пока в глазах не перестанет двоиться.

Были моменты, когда кровавые видения исчезали, переставая мучить меня. Я часто думала о пистолете, что лежал в ящичке у папы. Представляла себе, как прижимаю его дуло к своему виску… Какое облегчение это принесло бы мне!

В один из таких моментов я вдруг услышала чьи-то неуверенные шаги. Вздрогнув, я обернулась. Мама, пошатываясь, спускалась по лестнице. Она была бледной тенью самой себя, привидением. Впалые щеки, запекшиеся потрескавшиеся губы.

– Ты зачем встала? Ложись сейчас же! – прошептала я.

– Рут, мне нужна твоя помощь! – Ее голос был каким-то низким, пугающим.

– Что случилось? Тебе плохо?

– Нет. Но я задолжала много работы миссис Метьярд. Будет большой штраф.

Мама дрожала всем телом, прикрытым лишь тонкой ночной рубашкой.

– Мама, ну какая сейчас работа?!

Я подбежала к Наоми, чтобы проверить, не разбудила ли ее своим восклицанием. Малышка крепко спала, зажав в кулачке уголок одеяльца, что я положила ей под щечку, и посасывая во сне его краешек.

– Мама, ну о чем ты? Ты еле на ногах стоишь!

Словно в подтверждение моих слов, она пошатнулась и еле успела ухватиться за перила, но при этом упрямо закачала головой:

– Станет еще хуже, если у нас не будет денег на хлеб и уголь. Мне нужно работать.

Завязав последний узелок, я обрезала нитку и подняла чепчик для Наоми к свету. Сквозь тонкую ткань просвечивали мои пальцы.

– Ты поможешь мне, Рут? Ну пожалуйста! Мне стыдно просить тебя. Я вижу, что тебе и так приходится много делать сейчас по дому и для малышки. Но мне ни за что не справиться одной, даже если работать ночи напролет.

До рождения Наоми я ждала заказов от миссис Метьярд как манны небесной. Сейчас взяться за эту работу для меня было так же страшно, как оседлать резвого скакуна. Я потратила несколько часов, отгоняя кровавые видения, – и все только ради этого маленького простенького чепчика. Как же я справлюсь со сложными заказами от миссис Метьярд?

Я молча подошла к Наоми, приподняла ее головку и надела чепчик. Веки ее глазок слегка подрагивали, пока я завязывала ленточки у нее под подбородком.

– Ну вот! Так-то лучше.

Наоми вдруг открыла глаза и удивленно посмотрела на меня.

И меня опять накрыло этой удушливой волной: вокруг лужи крови, как на бойне, и этот тошнотворный запах… Я часто задышала, в горле у меня мигом пересохло.

– Рут, ты будешь мне помогать?

– Мама, я сейчас, сейчас…

Едва способная видеть сквозь красные пятна, мерещившиеся мне повсюду, я схватила маленькую Наоми и прижала к себе. Ее сердечко стучало рядом с моим.

Мне казалось, что если я буду держать ее на руках, прижимать к себе крепко, то тепло ее маленького тельца прогонит мои видения прочь.

– Что ты делаешь, Рут? Вернись сейчас же!

Я поднялась по лестнице, крепко прижимая к себе Наоми, и вбежала в нашу комнату. Постепенно красные пятна ушли, видение исчезло. Я сидела на краю своей кровати, держа на коленях Наоми, которая продолжала таращиться на меня.

Бедняжка! Что за жизнь у нее с самых первых дней? Личиком явно не красавица, кругом нищета, отец – пьяница. У нее даже нет нормальной матери. Есть что-то вроде сиделки, роль которой поочередно исполняем мы с мамой. Я забрала у Наоми одеяло, которое она так и не выпускала из рук. Какое оно простецкое и заурядное! Она достойна лучшего. Надо его хоть как-то украсить.

Я положила Наоми в колыбельку и накрыла своей шалью.

Мама ждала меня внизу. Смогу ли я шить бок о бок с ней? Как бы не участились мои приступы паники, эти кровавые видения… Как мне пережить все это? Где найти силы? Я видела только один ответ на этот вопрос.

Трясущимися от волнения руками я достала из своего тайника главное «сокровище» и развернула ситцевый сверток. В нем лежало мое произведение: корсет из коричневой плотной ткани со вставками из парусины, персикового ситца и бежевой саржи. Я обшила каналы для шнуровки нитью сливового цвета. Кое-где корсет был запачкан кровью моих стертых пальцев.

То, что у меня в итоге получилось, нельзя было назвать особенно изящным. Миссис Метьярд наверняка скривила бы губы, увидев его. Да я и сама, несмотря на всю свою гордость, видела много недочетов. Корсет был коротковат. Я не учла того, что материал подсядет, когда я продерну шнуровку. Но все-таки я сама сделала его.

Я надела корсет и затянула шнуровку, почувствовав, как она обхватила меня, придавая телу новые очертания. Поверх корсета я надела рубашку. Корсет был совсем не заметен. Только я знала, что он на мне. Это был мой секрет. И мой талисман.

Спускаясь по лестнице, я увидела, что мама сидит у окна и трет глаза, безуспешно пытаясь вдеть нитку в иглу. Глаза ее уже начали слезиться от напряжения. Она пробовала снова и снова, но нить совсем не слушалась.

– Дай-ка мне! – сказала я и, облизнув кончик нити, в один миг продела ее в игольное ушко.

– Спасибо! – грустно улыбнулась мама. – Я разучилась шить всего за пару дней! – попыталась она перевести все в шутку.

Я села в кресло – и спина моя при этом осталась удивительно прямой. Без корсета мое тело расплылось бы по креслу, как бесформенная медуза. А в корсете я просто не могла не сохранять идеальную осанку. Я отодвинула свое кресло в глубину комнаты, подальше от мамы. Это должно помочь сосредоточиться на работе. Не обязательно сидеть у окна, хотя в городе весной все еще достаточно тусклый свет. Мама однажды сказала мне, что за городом весна кажется чистой, светлой и полной сладких ароматов. Но для меня весна – это зловоние, что приносит ветер от вскрывшейся реки, и извечная грязь на мостовой.

– Ты могла бы начать вон с той стеганой юбки? – попросила мама. – Ее надо сдать уже завтра.

Я глубоко вздохнула и принялась за работу.

То ли из-за новых ощущений в корсете, то ли из-за срочности заказа, но видения не так сильно мучили меня на сей раз. Перерывы между ними были длиннее, и проходили они быстрее. Одним словом, мне удалось на время забыться. В какой-то момент я подумала, что даже рада вновь работать с мамой – это будет отвлекать от будничных забот.