Корсет - Перселл Лора

Не ответив ему, я вбежала в свою комнату и захлопнула дверь. Я кинулась к колыбельке и едва не рухнула рядом с ней. Одеяло Наоми лежало на полу. В правом нижнем углу сверкал вышитый мной ангелочек. Я подняла это лоскутное одеяльце дрожащими руками… и принялась яростно рвать его!

Ткань была тонкой и легко поддавалась. Быстрее, еще быстрее! Клочок за клочком! Белые нити и вата разлетались по всей комнате. Уже все вокруг было в лоскутках и вате, но я все рвала и рвала… Нужно распустить все до последнего стежка!

– Рут! – окликнула меня мама.

Отдышавшись, я окинула комнату взглядом. Колыбелька была полна лоскутков, обрывков ваты и ниток. Серебряная нить пропала совсем. От ангела не осталось и следа.

– Рут, иди сюда сейчас же!

Я думала, что если разорву одеяло, уничтожу этого жуткого ангела, то Наоми станет лучше. Но… войдя в мастерскую папы, я увидела Наоми, лежащую без движения на столе. Вокруг нее стояли папа, мама и миссис Симмонс. Губы Наоми совсем почернели. Между ними торчал ее болезненно красный язычок.

– Прости меня, Наоми, прости, – в ужасе лепетала я. – Я не хотела…

Глаза Наоми закатились, и мы услышали ее последний хриплый вздох.

Мамины рыдания, попытки остальных вдохнуть жизнь в бездыханное измученное тельце Наоми, слезы горя и отчаянные мольбы – все это я видела как в тумане. Но не могла отвести взгляда от шеи малышки с тремя пятнышками, очень напоминавшими следы чьих-то пальцев. Эти пятнышки изменили цвет: стали не красными, а серыми. Я приложила к ним свои дрожащие пальцы, и они точно совпали с этими отметинами.

11. Доротея

Весна в самом разгаре. Как же я люблю это время года, когда проклевывается первая чистая зелень, свет становится мягким и возникает ощущение, что весь мир освобождается от какого-то кошмарного сна! Снег совсем растаял, исчезла мокрая грязная каша под ногами, но еще не появилась летняя пыль. В такое время можно дышать полной грудью и гулять, не боясь замочить ноги или испачкать обувь.

Розовые лепестки устилают нам дорогу. Мы с Тильдой идем по Ботаническому саду к нашей заветной лавочке. На газонах уже не подснежники и крокусы, а, как вдохновенно писал мистер Вордсворт [13], «нарциссов хоровод».

Быстро нагнувшись, я срываю один цветок, чтобы полюбоваться им. Его лепестки похожи на кусочки свежего сливочного масла.

– Вообще-то здесь запрещено рвать цветы! – укоряет меня Тильда.

– Тише! Это не для меня!

Я все думаю о тех женщинах, которых навещаю в тюрьме. Они отрезаны от всего мира, не видят его пробуждения, не слышат радостного щебетания птиц. Конечно, есть площадка для прогулок, но пройдут годы, пока деревца подрастут. Сейчас же там царит вечная зима.

Мы с Тильдой садимся на белую железную скамью. Та еще не успела прогреться на солнце, и я чувствую холод даже сквозь юбки.

– Не следует вам здесь сидеть, мисс, – как обычно, ворчит Тильда. – Еще только весна и слишком холодно!

Вообще-то она абсолютно права: без движения я сразу стала зябнуть на прохладном ветру. Солнце хоть и стало ярче, но не набрало еще силу. Однако не в моих правилах безропотно соглашаться, поэтому я просто отмахиваюсь от Тильды:

– Пустяки!

Мимо нас проходит няня с коляской и тремя спаниелями. И вот наконец появляется слегка запыхавшийся Дэвид. По воскресеньям у него выходной, и он в штатском. Хотя я понимаю, что в Лондоне полицейским иногда приходится работать и по выходным.

– Констебль Ходжес, какой сюрприз!

На нем серовато-коричневый костюм, жилетка в тонкую красную и зеленую полоску. Эти цвета освежают его лицо. Без полицейского цилиндра он выглядит чуть ниже ростом и не таким серьезным.

– Мисс Трулав!

Он приподнимает коричневую шляпу, что позволяет мне на миг увидеть его волосы. Они не напомажены по последней моде и слегка вьются. Волосы у него какого-то неопределенного цвета и похожи на иголки ежа, но это ничуть не портит Дэвида.

– И как это молодой леди пришло в голову присесть на лавочку на таком прохладном весеннем ветру! И почему ваша компаньонка не ругает вас за это!

Тильда смотрит на Дэвида так, словно готова обрушить на него все ругательства.

– О, ругает, и еще как! Вы просто пропустили это… – отвечаю я с легкой улыбкой.

На щеках его играют солнечные зайчики. Какой же он красивый на фоне этих ранних цветов и свежей зелени! Мне нравится его юмор, его манера постоянно подшучивать. Ведь сами обстоятельства, что свели нас вместе, были довольно смешными. Пока мы перешучиваемся, я украдкой разглядываю его и еще раз убеждаюсь, что ему нет равных. Вокруг меня множество мужчин более благородного происхождения, но Дэвид – единственный, кого я действительно уважаю. А ведь именно уважение – залог крепкого брака. К сожалению, я слишком хорошо знаю, что значит быть под властью мужчины, которого по-настоящему не можешь уважать.

– Пропустил? Правда? Тогда не сочтите за наглость, но я присоединяюсь к ней и тоже стану журить вас за то, что не бережете себя. Да вы только посмотрите на небо! – И правда: его весеннюю голубизну быстро затягивала белая пелена, похожая на молоко. – Позвольте мне немедленно увести вас в теплицу. А то вдруг вы простудитесь? Ваш отец никогда мне этого не простит.

Тильда фыркает, а я сдерживаю смешок. Простуда стала бы моим самым невинным прегрешением, по мнению папы.

Дэвид галантно берет меня под руку, и мы идем в сторону огромной теплицы в середине Ботанического сада. Тильда следует за нами. Подол моего нового цветастого платья запачкался, волочась по дороге. На котелок Дэвида то и дело падают лепестки. Но мы не замечаем этого. Мы вообще не замечаем ничего, кроме тепла наших ладоней и того, как плавно и в такт мы шагаем по дорожке сада. Мы словно парим в танце любви. Мы созданы друг для друга.

Если бы увидела сейчас того самого воришку, что в тот день выхватил у меня ридикюль и пустился с ним наутек, то поблагодарила бы, ведь без него я не встретила бы свою любовь.

Около входа в теплицу нас встречают пышные кусты магнолий. Еще пара солнечных дней, и они зацветут. Тюльпаны на газонах тоже пока не раскрылись. Им нужно еще немного ласки весеннего солнца, и тогда они превратятся в пурпурный ковер. А вот и сама теплица, по форме напоминающая опрокинутый корпус судна. Только вместо дерева и медных скоб здесь более изящные материалы – стекло и блестящий металл. Если бы не запотевшие окна, можно было бы принять эту конструкцию за корабль-призрак.

Дэвид свободной рукой распахивает дверь, и меня сразу накрывает волна теплого воздуха.

Мы вступаем в зачарованное царство пышной зелени. Под самой крышей теплицы раскинули свои огромные листья пальмы. А какие приятные и свежие ароматы! Есть и пальмы пониже, растущие в больших глиняных кадках. Стволы у них шершавые, в маленьких чешуйках-ромбиках, напоминающих кожуру ананаса.

Теплица полна посетителей: здесь можно встретить и парочки с бдительными компаньонками, и шумные компании из нескольких человек. К счастью, я не заметила никого из знакомых, и мое с Дэвидом появление не вызвало ни у кого интереса. Эта теплица – наш маленький мирок, наше тайное место. Мы сворачиваем направо. Широкие листья какого-то экзотического растения скользят по нашим плечам. Пару раз я различаю недовольное ворчание у себя за спиной. Скорее всего, это Тильда, лицо которой задевают отпущенные мною ветки.

– Как у тебя дела? – ласково сжимает мою руку Дэвид. – Мы не виделись, кажется, целую вечность!

– Да, целую вечность, и я рада, что она наконец закончилась.

Дэвид хмурится:

– Что случилось?

– Ничего серьезного… Так, мелкие неурядицы. Я редко бываю в тюрьме в последнее время. И в своих исследованиях в области френологии совсем не продвинулась.

– Да? Странно… Я думал, эта девочка, Рут, будет занимать твои мысли по крайней мере пару месяцев…

Пару месяцев?! Да мне не хватит и нескольких лет, чтобы понять ее душу! Когда я думаю о ней, понимаю, что распутать все хитросплетения в ее сознании так же сложно, как разобрать на волокна ту толстую пеньковую веревку, что она теребила в руках в мой первый визит к ней.