Ната, которая давно копается в мобильном телефоне, чуть не плача говорит:
– Я не могу дозвониться – там постоянно занято!
– И что мы им скажем? Что на нас напали ворóны? – громыхает Степанида.
– А я говорил! Говорил, что птицы в городе людей клюют! – невпопад вставляет аварийщик.
– И сейчас они ломают нашу крышу. – Старуха заламывает руки.
– Знаете что?! – Аварийщик тычет пальцем почему-то в Нату. – Знаете что? Разбирайтесь с этим сами, а меня не втягивайте!
Он натягивает драную спецовку и намеревается дернуть ручку двери, но Степанида баррикадирует ее своим телом.
– Куда? – голосит она. – Заклюют! Не пущу!
– Успею! Пусти меня!
Он прорывается сквозь Степанидову оборону на улицу. До машины буквально десяток моих прыжков. Его сбивает с ног темный снаряд, обрушившийся с неба. Человек пытается встать, и черный дым опускается на него, обволакивает. Я не слышу ни единого «кара», звук такой, будто булькает варево в кастрюле.
А потом ворóны разлетаются.
Ната коротко всхлипывает и отворачивается, прикрыв рот рукой.
Степанида не шевелится, не отводит взгляд от того, что осталось от аварийщика.
А Михась… Хорошо, что Михась еще низкий и не может дотянуться до окна.
Мы уже давно сидим внутри закусочной. К сожалению, я так и не научился мерить время. Если светло, то надо проснуться, если темно, то ложиться спать. Вот и предел моих представлений о времени. Всё просто. Размышления о Хроносе прерывает треск шифера. Он поддается птичьему напору. Все прислушиваются к звуку на крыше.
– Так больше нельзя! – не выдерживает Степанида. – Мы должны уехать!
Ната испуганно смотрит на бабушку:
– Как?
– На аварийной машине. Ключи у щуплого в руке.
Ната прилипает к окну, некоторое время брезгливо вглядывается в останки.
Радостно вскрикивает:
– Там они, там!
– Я выбегу и подберу ключи! – грохочет старуха.
Скептически оглядываю массивную фигуру. При такой комплекции она станет легкой мишенью для ворон. Степанида целеустремленно шагает к выходу, но Ната перегораживает ей путь.
– Бабушка, нет!
– С дороги, пигалица!
– Бабушка, пусть Барон сбегает! Он умный – он сможет!
Почему это звучит так, будто меня хотят послать за брошенной палкой?
Когда люди от тебя что-то ждут, они становятся невероятно милыми и норовят подкупить. Конечно, я вижу их фальшивые улыбки и слышу приторно сюсюкающие голоса, но сладкие печеньки на имбирном тесте с кусочками сушеных фруктов не обманывают. Ради них можно и сбегать за ключами. В конце концов, кто, если не я?
На улице подозрительно тихо. Прекратился град на крыше, только хлопает на ветру баннер со «спасибом». Птицы облепили все горизонтальные поверхности на пустыре. Глазеют.
Скулю и оглядываюсь. Может, не надо?
– Давай, Барон. Принеси ключики, – подбадривает за спиной Ната. В ее руке печенька, очаровательный запах свежего имбиря дразнит мой нюх.
Иду к цели под пристальным взглядом ворон. Делаю вид, что это обычная прогулка до дерева, но мышцы напряжены – я готов прыгнуть и драться в любой момент. Что-то они все-таки замышляют. Среди окровавленных лохмотьев, в которых я уже не узнаю щуплого аварийщика, блестит металл. До него меньше одного прыжка.
С неба падает тень, едва касается земли и тут же, хлопая крыльями, подрывается обратно наверх. В клюве у нее позвякивают заветные ключи.
Она отлетает довольно далеко, за ржавый остов бензоколонки. Рысью бегу за нею. Ворона разглядывает меня, крутит головой, бряцают ключи. С лаем подпрыгиваю, но этого недостаточно, чтобы схватить блестяшку. Пернатая будто насмехается надо мной.
Черный дым сплетается над пустырем. Слышу голос со стороны закусочной, оборачиваюсь – это бежит Степанида. И зачем она вылезла? Неужели не увидела, что я погнался за ключами, неужели думает, что глупый пес гоняется за вороной играючи? Дым вытягивается в тонкую нить, которая одним концом бьет старуху сверху, а потом вся черная масса накрывает ее.
Забываю обо всем и с диким лаем бегу обратно. Ворóны тут же разлетаются, я успеваю цапнуть лишь одну за лапу и приложить о бетонные ступени.
Все равно опоздал. Старуха лежит раскинув руки. Глаза удивленно смотрят в небо. Я вылизываю еще теплое лицо. Я облажался.
В закусочной остались только дети и я. У меня нету рук, чтобы вести машину, нету голоса, чтобы говорить по телефону с человеческими службами. Град над нашими головами снова усиливается, а еще появляется стук за дверью. Два удара. Молчание. Коротко лаю. Молчание. Снова два удара.
– Кто-то пришел! – подскакивает Ната. – Это за нами!
Принюхиваюсь – не пахнет там человеком. Это запах гниющего на солнце мяса, запах осыпающейся под когтями штукатурки, запах копошащихся опарышей, но это не запах живого человека. Рычу, пока Ната не отступает, поняв, что за дверью не спасатели, а кто-то другой.
– Тук-тук. Кто там? – говорит голос за дверью. Фальшивый, высокий и скрипучий. Снова два коротких удара.
– Потьтален петькин, плинес нам письмо, – лопочет Михась.
Чертовы умники. Ведь могут подражать людям!
– Тук-тук, – повторяет голос за дверью.
Лаю. Долго. Очень долго, пока не начинаю хрипеть. По ту сторону раздается каркающий смех, следом удаляется хлопанье крыльев.
Я кладу лапы на подоконник и смотрю в окно. Вороньё собралось на пустыре перед закусочной. Переговариваются, косятся на дверь, деловито отрывают куски от мертвяков. За ними трасса, по которой проносятся редкие машины, зачастую нагруженные вещами. Рядом с трассой растянут баннер «Спасибо, приезжайте к нам еще!», его растяжки висят низко над землей. Настолько низко, что только ухвати одну – и потянешь за собой весь транспарант.
А говорят, собаки неспособны к абстрактному мышлению. Сажусь у двери и начинаю скулить, словно прошусь в туалет.
Ната долго не решается открыть, но через какое-то время сдается. Есть какой-то страх у людей, что собака нагадит в доме, хотя порой люди и не такое позволяют себе.
Мне наплевать на вороньё, наплевать на ключи, я бегу к трассе. Птицы провожают меня равнодушным взглядом, ведь их основная цель – люди, и сейчас у ворон нет ни малейшего подозрения, что на уме у туповатого пса. В этом основная проблема умников – они недооценивают других.
Долго ждать не пришлось. На горизонте появляется черная точка – приближается машина.
Стоит мне потянуть веревку баннера, как она лопается. Рву зубами и лапами простреленную пылью ткань.
Черная точка становится ближе, обретает форму.
Бегу через дорогу с обрывком баннера, ветер расправляет его, и поперек шоссе трепещет надпись «Спаси…».
Теперь остается ждать. Автомобиль гудит, мне страшно, но я держусь на ногах, вцепившись в ткань. Кажется, он немного притормозил, но совсем чуть-чуть.
Вас когда-нибудь били кирпичом? Рывок баннера из пасти оглушает меня, как удар кирпичом по морде. Я качусь на обочину и скулю.
В пасти вкус крови, зубов у меня существенно поубавилось.
Слышу, как жужжит мотор. Машина пятится назад. Из окна высовывается борода. Большие подозрительные глаза глядят на меня. Не подозревал, что пес умеет чуть больше, чем выпрашивать крошки со стола?
Но моя собачья интуиция подсказывает, что за подозрительностью, удивлением и недоверием скрывается тот, кто готов прийти на помощь.
Вскакиваю, забыв про боль и кровоточащую пасть: скорее показать, где нужна помощь!
Бегу обратно к закусочной, иногда поворачиваюсь и призывно лаю. Машина неуверенно ползет за мной. Когда она оказывается напротив покойников, я слышу из салона пару крепких выражений, которые не использовал даже Па, когда я таскал стельки из его блестящих туфель.
На подходе к цели понимаю, что опоздал. Ворóны перестали закидывать крышу камнями и столпились у прорехи. Ее саму я, конечно, не вижу с земли, но слышу их нетерпеливое карканье, чувствую, что они уже внутри.
Еще раз лаю водителю, а потом прыгаю в дверь, вышибая ее лбом.
