Голос Вессема - Сандет Теа

Я помолчала. Дождь усилился, машина виляла на мокрой дороге, по салону плавали клубы дыма.

Лучше бы мы и правда пытались их убить.

– Так это правда? Коди сбежал?

– Нет.

– А что тогда?

– Знаешь, давай потом, хорошо? ― пробормотала я.

Эме резко затормозила ― мы были уже у здания социалки.

– Подожди, я быстро, ― сказала я, выскакивая из машины.

Экран на стене показывал то, что ему и положено было показывать в такой конторе, ― счастливых людей, занятых честным трудом. Когда я вошла, там как раз крутился проморолик Восточных шахт. На экране появилась улыбающаяся семья шахтера (почему-то он ходил в защитной каске даже дома), затем карта ― самый юг Промзоны, черт его знает, почему шахты называются «Восточные». Говорят, там хорошо платят и даже фильтры выдают по квоте, но шахта ― она и есть шахта. Там всегда люди нужны.

Приложив комм к терминалу у входа, я получила номер и встала в короткую очередь. Людей оказалось немного ― в такую погоду идти в социалку можно лишь по очень острой необходимости, ― но сесть все равно было некуда, так что я десять минут подпирала стену, два раза посмотрела на веселого шахтера и его семью, один раз ― на доброго доктора, призывавшего вакцинировать детей от гриппа Вентра, потом прокрутили короткий выпуск местных новостей (все как обычно ― город процветает, пожар на мусорном полигоне успешно потушен, в Промзоне закрылся какой-то цех, ожидается временное повышение цен на электричество, в галерее Чарна-Сити прошло открытие международного конкурса голографических моделей), следом ― рекламу программы дополнительного обучения самым востребованным специальностям. На словах «государственная компенсация расходов для лиц моложе двадцати» я заинтересовалась, но тут комм в моих руках завибрировал, и я двинулась к одной из сизых матовых дверей.

Социальный работник ― женщина лет пятидесяти с отечным желтоватым лицом ― смотрела на меня с подозрением. За ее спиной был все тот же экран, на котором снова улыбался шахтер. На столе перед женщиной лежал новенький респиратор. Когда я заходила, она приложила его к лицу и не убирала, пока дверь не закрылась.

Цвет моей новой карты ― коричневый ― сам по себе как бы намекал, что я теперь человек второго сорта. Когда я протянула ее женщине, та помедлила, словно раздумывая, стоит ли к ней прикасаться, затем все же взяла ― брезгливо, двумя пальцами, за краешек.

– Не бойтесь, это не заразно, ― сказала я.

Она поджала губы и сунула карточку в ридер на своем терминале.

– Реталин Корто, восемнадцать лет, первая судимость, ― зачем-то прочитала она вслух. ― Не могла придумать себе имя получше?

Я вздрогнула. Никто и никогда меня так не называл. Нашим шестнадцатилетним родителям показалось очень забавным назвать близнецов в честь своих любимых таблеток. Наверное, они и тогда были под кайфом ― иначе я ничем не могу объяснить то, что они не смогли даже правильно списать название с упаковки. Но в младшей школе мы с братом сумели ясно донести до окружающих, что нас стоит называть Рета и Коди и никак иначе. А когда папаша слинял, мы с братом торжественно сменили фамилию в «таккере» с Корто на Немет, фамилию матери. Правда, дальше дело не пошло ― во всех официальных документах у нас осталась фамилия отца. Но про это мало кто знал, и мы были довольны. С тех пор имя Реталин Корто я слышала только в полиции. Теперь, наверное, буду слышать часто.

Картинка на экране сменилась ― там сажали деревья. Я присмотрелась ― Государственному лесничеству требовались рабочие. Ну-ну. Двоюродный брат Эме как-то туда устраивался на сезон, говорит, один парень заблудился в болоте ― и с концами, жуткое место.

Не дождавшись ответа, женщина принялась вбивать какие-то данные, одновременно повторяя то, что я уже слышала от охранника:

– Ты должна приходить сюда отмечаться. Три недели ходишь каждый день, потом ― раз в неделю.

Я кивнула. Почему бы не ходить.

– Ты имеешь право на социальное жилье. ― Она выложила на стол одноразовый магнитный ключ, на котором был написан адрес.

Знала я этот адрес ― общежитие за авторазборкой, дыра дырой. Гетто внутри гетто.

– Придешь туда и зарегистрируешься по социальной карточке, бесплатно на три недели, потом надо платить, условия проживания тебе пришлют.

Я попыталась вставить слово, но безуспешно.

– Так, теперь социальное пособие. Его переведут на твой счет в течение четырех часов. Это прожиточный минимум на три недели. ― Она достала из ридера мою карту и швырнула мне через стол. ― За это время найди работу.

– А если не найду?

Женщина подняла на меня взгляд. На экране за ее спиной шла реклама дыхательных фильтров. Мужчина в белом халате заканчивал объяснять, как важно ходить в респираторе и отслеживать уровень соединений фтора в воздухе. Наконец его сменил информационный ролик клиники для наркозависимых.

– Очень советую найти. В противном случае ― ты знаешь место, где тебя обеспечат жильем и работой.

– На три недели? ― спросила я.

Женщина моей шутки не оценила и поджала губы:

– Это все.

Я вздохнула и повернулась к выходу. Перспективы открывались радужные.

Когда в тринадцать лет мы с Коди нашли работу в теплицах, то считали, что нам несказанно повезло. Во-первых, там стояли воздушные фильтры ― то, что там росло, предназначалось для Сити. Во-вторых, если не наглеть, можно было съесть немного этих даров природы в слепой зоне камер. В-третьих, там регулярно платили, причем деньгами, а наш отец в очередной раз решил, что пора и честь знать, поэтому деньги были вовсе не лишними. Единственное, что нас расстраивало, ― это то, что по закону мы имели право работать только шестнадцать часов в неделю, с понедельника по четверг после школы. Нико говорил, что законы устарели и что при таком уровне социальной защищенности нам давно пора ввести упрощенную процедуру получения юридического статуса взрослого. Я его не особенно понимала, но руководство Государственных теплиц, надо думать, это мнение не разделяло. Они охотно нанимали подростков ― никого старше восемнадцати мы в теплицах не видели. Для школьников это считалось не работой, а подработкой, и обязательные для взрослых надбавки можно было не платить.

Эме как раз выгнали с работы в «Норт-баре», где она мыла полы и вообще все, что могло быть вымыто. К тому моменту уже было очевидно, что расти она перестала окончательно, и характер у нее портился все сильнее. В конце концов она швырнула в кого-то из посетителей пивной кружкой за шутку про ее рост, и ее выгнали, даже не заплатив. Тогда Эме заявила, что в гробу она видала и школу, и работу, а лучше пойдет и сдохнет в пустошах.

Тенна, которую мы звали Тенью за сероватый цвет кожи, тоже не работала ― как и ее легкие. Периодически у нее случались такие приступы кашля, что она начинала задыхаться, и в конце концов мы отдали ей все сэкономленные фильтры для респиратора, чтобы она могла хоть как-то дышать.

Поэтому, когда Нико предложил на выходных сходить в Вессем, оказалось, что причин не пойти как бы и нет. Он где-то нашел карту двухсотлетней давности, наложил на современные спутниковые снимки, где на месте Вессема был изображен непроходимый лес, проложил маршрут и деактивировал чипы в наших детских браслетах слежения, чтобы информация об экспедиции сразу не ушла в полицию.

Тень сказала, что проведет выходные у Эме, Эме ― что поедет к нам, мы с Коди сказали, что пойдем к Нико, а Нико просто никто ни о чем не спросил. Как раз накануне его старший брат кого-то ограбил, и все внимание семьи было сосредоточено на нем. Наверное, не вернись он из этого похода, его бы не скоро хватились.

Мы вышли в пятницу днем, наплевав на школу, и дорога заняла остаток дня и почти всю ночь. Бо́льшую часть пути мы проехали по железке, забравшись в пустой товарный вагон. Нико время от времени посматривал на карту и в какой-то момент, забеспокоившись, велел нам прыгать, и дальше мы шли пешком. Мы отклонились с маршрута всего два раза. Первый ― когда оказалось, что, обходя озеро, мы слишком сильно взяли на запад, второй ― чтобы по кривой дуге обойти военную часть, которой тоже не было ни на старых, ни на новых картах. Потом Нико вывел нас к пересохшему руслу реки, на берегу которой, согласно его карте, и стоял Вессем. К утру, когда мы уже едва не падали от усталости, стали попадаться первые постройки.