Страна Червя. Прогулки за Стену Сна (ЛП) - Майерс Гари

Охотники не стали сомневаться в разуме своего предводителя, как бы им этого ни хотелось. Они лишь пустились вслед за ним, на поиски городского прибежища. Хотя теперь, когда люди снова двинулись вперёд, быть может, на душе у них полегчало. Положение оставалось таким же тяжёлым, но сейчас, когда у охотников появился обнадёживающий замысел наконец-то избегнуть опасности, всё казалось не таким уж мрачным. Столь целеустремлённо шагая вместе, походники и вправду представляли себя удалым войском из речи Атока. Лишь два обстоятельства выдавали, что страх следовал за ними по пятам. Первое — стремление идти поближе друг к другу. Второе — каждый из идущих в конце изо всех сил старался не оказаться последним.

Возможно, им повезло бы, соверши они вылазку при свете дня. Но, когда охотники только вышли, уже начало вечереть, а потом не замедлила навалиться и сама ночь. Под деревьями царила кромешная тьма, не проглядывали ни луна, ни звёзды. Но вскоре то, чего не видели глаза людей, сменилось выдуманными ими же страхами. В каждом шорохе незримых листьев мерещилась тихая поступь хищника. Каждое касание невидимой ветки превратилось в хищную когтистую лапу, тянущуюся к добыче. Прошло не так много времени, прежде чем все эти угрозы вымотали людей до предела. Поэтому, когда нападения действительно начались, они едва ли не обрадовались концу тягостного ожидания.

Даже тогда люди сохранили присутствие духа и не побежали. Они понимали, что явное бегство лишь вызовет явную погоню и вернейший способ не допустить преследования — не убегать вовсе. Но нападавших такое самообладание не впечатлило. Охотники не видели противников, но знали, что они есть. Это было понятно по воплям утаскиваемых прочь людей, воплям, взвивавшимся до мучительной высоты, а потом глохнущих в тишине. Поначалу между криками проходили длительные промежутки. Но атаки продолжались и крики звучали всё чаще, пока не показалось, что жуткий хор огласил все джунгли целиком. А потом, когда криков вновь поубавилось, уцелевшие поняли, что это лишь потому, что убавилось и их число. Атоку повезло, что прочие выжившие не сумели распознать его в темноте, ибо могли бы и не дожидаться, пока с ним расправятся звери.

Прошло несколько минут, как смолкли вопли, когда Аток наконец-то понял, что остался один. Он не стал останавливаться и выяснять, каким чудом или случайностью избежал гибели, настигшей всех прочих. Чтобы возрадоваться спасению Аток тоже не остановился. Уверенности в том, что и вправду спасся, у него не было, а гибель могла просто медлить. Ибо теперь из тьмы за его спиной доносился новый звук, будто бы тихое эхо его собственной поступи, прекратившееся, когда он остановился и продолжившееся, когда пошёл дальше. Аток был чересчур хорошим охотником, чтобы не понять смысл этого звука. За ним крался какой-то огромный зверь, хищник, которого голод еще не побудил напасть на человека. Но даже в такой отчаянной ситуации Аток не поддался страху. Он так и шёл через ночные джунгли, как кто-нибудь другой вышагивал бы по ярко освещённой улице родного города. Но всё это время кожа между плеч охотника зудела в предчувствии внезапного прыжка.

Аток не знал, сколько тянулось это испытание. В кошмаре не до подсчёта времени, а по-другому охотник никак не мог назвать это путешествие, с тьмой вокруг, смертельной угрозой позади и мучительной усталостью до самых костей, которой он предпочёл бы смерть. Но даже кошмары заканчиваются и вот тьма перед Атоком проредилась, явив тусклое свечение, блеснувшее между стволами деревьев. Сперва охотнику показалось, что это забрезжила ранняя заря. Но, приблизившись, он различил, обвалившуюся стену из белого камня, сверкающую под светом луны, который уже не полностью загораживали деревья, растущие слишком далеко друг от друга.

От такого зрелища душа Атока затрепетала, ибо город был его спасением. Эти стены не только послужат охотнику убежищем на остаток ночи. Такой памятник былой власти человека поселит ужас в сердце зверя, который так и не перестал его преследовать. Но, выбежав из поредевших зарослей на освещённые луною городские улицы, охотник увидел, что все его надежды напрасны. Ибо, что бы там ни гласили легенды, джунгли не оставили город нетронутым. Скорее, они изо всех сил постарались стереть его с лица земли. Со всех сторон тянулись зелёные вервия, дабы обрушить последние, ещё уцелевшие, остатки стен и колонн. Куда ни глянь, цветочный покров укрывал курганы, которые лишь показывали, где разрушение уже довершилось. И город этот был вовсе не памятником власти человека, а надгробием полного его разгрома.

И теперь, бросив взгляд назад, Аток впервые мельком заметил своего преследователя. Или, скорее, преследователей, потому что насчитал не менее пяти лоснящихся теней, крадущихся к нему в лунном свете. Больше Аток оглядываться не стал. Зачем смотреть назад и отчаиваться, если впереди показалась надежда? Это были руины огромного белого храма, высящиеся за просторной белой площадью. Двери и крыша давно обвалились, но в остальном здание сохранилось невредимым. Впрочем, если бы храм и не уцелел, то всё равно остался бы для Атока знаком надежды. Ибо смертны города людей, но не их боги. И пусть люди позабыли бога на тысячу лет, но он их помнил.

Сейчас, в первый раз с начала тяжких испытаний, Аток пустился бегом. Он кинулся вверх по разбитым ступеням храма, в пустой дверной проём. В лунном свете он бросился по центральному проходу к алтарю из белого камня, что сиял у дальней стены. А у алтаря Аток рухнул на колени и вознёс богу задыхающуюся молитву — мольбу, дабы боги, вознёсшие людей над зверями, не бросили бы его теперь погибать в когтях хищников.

Но своё моление Аток так и не закончил. Ибо, вознося молитву, охотник опустил взгляд на пол у самого подножия алтаря. Он увидел, что на полу лежал толстый слой пыли и повсюду в ней — отпечатки лап огромных кошек. Умелый следопыт без труда верно истолковал эти следы. За неимением людей, бог обзавёлся другими почитателями, такими, которые не отказывались складывать добычу к алтарю, как это делал сам Аток.

Перевод — Sebastian

Последняя ночь Земли

Чародей Хэн отвернулся от окна кабинета — покоя на самом верху башни его тянущегося ввысь дома, отвернулся и потянул за свисающий сигнальный шнурок, сзывая учеников. Волшебник трижды дёрнул за шнурок, давая ученикам понять, что они оба требуются в этом покое, который никто из них не посещал чаще двух раз за все годы услужения. Не прошло и нескольких минут, как дверь комнаты отворилась, вошли ученики и бок о бок встали перед своим мастером. Столь торопливо поспешили они на призыв, что даже не сняли почерневших кожаных передников, даже не утёрли с лиц свинцовые рудничные пары. Но мастер не обратил на это внимания. Он велел им обоим выглянуть в окно и поведать, что увидят там. Ученики выглянули и рассказали, что видят: башенную стену, отвесно спускающуюся до земли, ниже — отвесно спускающуюся скалу и серые воды, простирающиеся от подошвы скалы до самых серых небес.

— А что ещё? — настаивал мастер.

— Нет, мастер, больше ничего, — отвечали ученики. Так что Хэн взмахом руки отпустил учеников назад, к их продымлённым трудам. А потом, оставшись в одиночестве, стоял и размышлял.

Тяжкими были раздумья чародея. Но нелёгкими они стали с того мига, как его внимание притянуло странное видение, с того мига, как он выглянул в окно и увидал нависшую над чернеющим горизонтом бледную дугу, подобную заснеженной горе, освещённой последними тусклыми лучами солнца. Горы, как правило, не вызывают такого беспокойства. Но обычно горы и не возникают всего за несколько часов, а раз появившись, не продолжают расти. А с тех пор, как Хэн обнаружил эту гору, она уже выросла на ширину пальца. От подобного зрелища любой человек усомнился бы в своих чувствах, особенно, если эти чувства притупились от старости и чересчур измотаны исследованиями. Вот причина, по которой чародей вызвал к себе учеников. Их юные глаза должны были подтвердить то, что увидели его старческие или приметить каким образом обманулся Хэн. Но результат этого опыта лишь прибавил чародею беспокойства. Он был готов услышать, что видение — это иллюзия, сложившаяся из облака, паруса или стаи птиц. Но услышать, что её вовсе нет, Хэн не ожидал. Впрочем, если подумать, быть может, ничего — это лучший ответ. Ибо, если видение не относится ни к материальному, ни к иллюзорному, тогда остаётся лишь один вариант: оно ниспослано из величайшей реальности, лежащей за обоими состояниями.