Инкубы (ЛП) - Ли Эдвард

- Мы пришли меньше получаса назад, а ты уже заказываешь третий напиток!

- Я люблю нечетные числа, - сказал Джек.

- Кстати, любимое число Джека - тринадцать, - пошутил Крейг.

Но прежде чем Фэй успела возразить еще раз, Джек сказал:

- Сейчас вернусь, - и извинился за очевидное.

- Он старается, - сказал Крейг, когда Джек поднялся по лестнице.

- Старается? Он губит себя.

- Почему бы тебе не дать ему передышку? У него проблемы.

- У всех проблемы, Крейг. Напиться - самый слабый способ справиться с ними.

- Что ж, Фэй, ты, должно быть, заботишься о нем, несмотря на его слабости, иначе тебя бы здесь не было.

- Я работаю на него, вот и все, - настаивала Фэй.

- Ты уверена, что это все?

Даже если бы это было не так, какое ему было до этого дело?

- Ты что, нарочно пытаешься меня разозлить?

Крейг ухмыльнулся, жуя соломинку от коктейля.

- Только ради практичности. Навскидку, я не могу назвать никого, кто был бы идеален. Ты можешь? Я имею в виду, кроме себя, конечно.

Фэй пристально посмотрела на него. У нее возникло желание влепить ему пощечину, но она этого не сделала, опасаясь, что он, вероятно, даст в ответ гораздо более сильную пощечину.

- Он был знаменит, в некотором роде, я имею в виду, на местном уровне. Пару лет назад он раскрыл кучу по-настоящему тяжких убийств.

- Какое это имеет отношение к тому, о чем мы говорим? - спросила Фэй.

- Очень много. Джек посвятил свою карьеру тому, чтобы помогать нуждающимся людям и делать мир немного лучше. Он всегда расследовал самые тяжкие дела об убийствах, потому что был лучшим следователем в округе. Каждый день он оказывался по уши в самых тяжких преступлениях, какие только можно себе представить. Он должен был смотреть на все это - на всю эту трагедию, на все это зло - и каким-то образом сдерживаться, чтобы довести дело до конца. Не могла бы ты, Фэй? Не могла бы ты поработать над делом, в котором какой-то негодяй насилует детей до смерти и закапывает их в своем подвале? Не могла бы ты поработать над делом, в котором наркоманы похищают младенцев с целью получения выкупа, а затем убивают их? Сможешь ли ты делать это и держаться год за годом?

- Нет, - сказала Фэй.

- А Джек так делал, и благодаря этому сегодня в живых осталось много людей, и многие подонки и убийцы сидят в тюрьме, потому что у Джека хватило сил выстоять.

Фэй не знала, что сказать. Если Крейг пытался заставить ее чувствовать себя дерьмово, то у него отлично получалось.

- Так что же произошло?

- Он перегорел, исчерпал себя. Около года назад он расследовал дело о педофилии. Он проверил несколько перспективных версий и вышел на подозреваемого, какого-то богатого парня, президента какой-то крупной компании. Начальство Джека приказало ему либо уволиться, либо что-то еще. Но Джек не уволился. Он раздобыл ордер на обыск в доме этого парня. Он нашел десятки видеокассет, на которых богач и его друзья совращают маленьких детей. Сейчас парень отбывает пожизненное заключение в тюрьме штата. Но на этом для Джека все закончилось. Он уже никогда не был прежним.

Фэй почувствовала, как к горлу подкатил комок.

- И теперь ты думаешь, что я дерьмовый человек, раз не принимаю близко к сердцу проблемы Джека.

- Я бы не сказал, что ты дерьмовый человек, Фэй. Просто не очень внимательный, - сказав это, Крейг поставил поднос с "Хайнекенами" и "Роксом" и отнес их к столику.

"Наверное, он прав", - подумала Фэй, хотя ей и не нравилась мысль о том, что нахальный бармен может перехитрить ее в психологическом плане.

Когда Джек вернулся из мужского туалета, Фэй попыталась улыбнуться, но улыбка не получилась.

"Прости, Джек", - подумала она.

- Баалзефон, - пробормотал он, взбалтывая лед в своем стакане.

Она наблюдала за этой пустой и трагической тщетностью - бегством от одной формы ада через наводнение другой. Она чувствовала себя беспомощной.

Он уже был пьян, но в его глазах светилась проницательность или какая-то отстраненная мудрость.

- Баалзефон, - пробормотал он снова.

Он подал Крейгу знак заказать напиток номер четыре.

"Баалзефон, - подумала Фэй. - Безумие. Дьяволы. Он прав. На этот раз они показали ему настоящего победителя".

И в течение следующего часа она наблюдала, как Джек Кордесман исчезает в своей собственной импрезе, не в одном из треугольников или сатанинских ритуалов, а в универсальной импрезе: алкогольной.

ГЛАВА 18

"Страсть ко всему", - эти странные слова, казалось, звучали у нее в голове; они были похожи на тень, заглядывающую ей через плечо, когда она рисовала.

Вероника впервые с полудня посмотрела на часы и увидела, что уже полночь. Она проработала двенадцать часов, даже не осознавая этого.

"Погрузитесь в свою страсть", - прошептал Хоронос.

Вероника была ошеломлена.

Она потерла глаза и потянулась. На ее рабочем столе были разбросаны эскизы прототипов. Она представила, как сидит здесь целыми днями и ночами, как блондинка в забвении, маниакально стирающая угольным карандашом одно за другим. Заторможенность исчезла; мудрость Хороноса вдохновила ее на творческую бурю. Наконец-то Вероника начала осознавать свою страсть.

Она осмотрела свою работу в тусклом свете лампы. Большинство эскизов не смогли передать образ ее сна. Они казались сжатыми по структуре; она сразу поняла, что это не то. Истинное искусство никогда не должно быть подчинено структуре. Сон, огненный любовник, был образом, а не концепцией. Именно он должен был придать образу смысл, освободить его от структуры и превратить в эстетическую истину.

Блейк и Климт советовали художнику всегда работать до изнеможения. Фолкнер рекомендовал остановиться, когда все наладится, чтобы не дать угаснуть творческому порыву. Она попробовала еще раз, воссоздав "огненного любовника" на чистом листе бумаги с нейтральным рН. Фигура должна заставить зрителя ощутить тот же страстный накал, который Вероника ощущала в своих снах. Она придала ей новое звучание и еще больше углубила ее в неровный пейзаж сновидения, но у нее все равно не получилось. Тогда она решила, что пришло время последовать совету Фолкнера.

Голод терзал ее желудок, как когтистая лапа. Она сразу же спустилась в темную кухню и открыла холодильник. Каждый вечер кто-то готовил для них закуски - Марзен или Жиль, как она догадывалась. Рулетики из копченого лосося, кремовую нугу на крошечных кусочках хлеба и кимчи с различными специями. Вероника ела с аппетитом.

Затем она услышала всплеск.

Это был тихий звук, скрытый от посторонних глаз. Она резко выглянула в окно, затем так же резко отвернулась.

В бассейне были люди.

Затем она осторожно приоткрыла французские двери и выглянула наружу. Джинни и Эми Вандерстин, сбросив одежду с бортика бассейна, попятились в прозрачной воде на глазах у двух зевак - Марзена и Жиля. Одетые только в белые брюки, они с улыбкой смотрели на Джинни и Эми.

"Вуайеристы, - подумала Вероника. - Как и Хоронос".

Но Хороноса с ними не было. Мгновение спустя Марзен и Жиль тоже разделись и погрузились в бассейн.

"Большое спасибо, что пригласили меня", - недовольно подумала Вероника.

Все четверо резвились в воде в лучах лунного света. Вероника почувствовала, как в ней закипает что-то похожее на ревность - она чувствовала себя обделенной, хотя купание нагишом было не в ее стиле. Эми Вандерстин хихикала, как старшеклассница, когда Жиль загнал ее в угол и плеснул водой ей в лицо. Марзен поднял Джинни и опустил ее головой вниз в глубокий бассейн. Затем веселье прекратилось.

"Черт!"

Вероника пожалела, что не может разглядеть больше. Лунный свет превратил их в бледные силуэты в воде; они разделились на пары в противоположных углах. Эми и Жиль были видны лучше - они целовались. Руки женщины-режиссера крепко обвились вокруг мускулистой шеи француза, не отпуская его. Что еще больше распалило Веронику, так это уверенность в том, что Марзен и Джинни делают то же самое.