До боли растягиваю кисти рук и нащупываю веревку, она уже немного стерлась, я изо всех сил тру ее о ребро так, чтобы дед и Федька не заметили.
– Что, Ванюшка-молчун? Думаешь, только один Хлюст прогнил? Ты тоже весь гнилостный изнутри, – говорит старик и отсекает солдату остаток руки по ключицу. – Али не помнишь? – Он останавливается и первый раз за все это время смотрит на меня.
От неожиданности я прекращаю попытки разрезать веревку. И вспоминаю.
Мы называли их человеческими бойнями. После того как товарищ Троцкий заявил о начале красного террора, два амбара были переоборудованы губернской ЧК под места расправы с врагами революции. Но я не убивал людей…
– Убивал-убивал, – качает головой старик.
…я только приводил их. Были и взрослые мужчины, и женщины, и даже совсем подростки. Они спрашивали, куда я их веду. Я никогда не смотрел им в глаза. В их взгляде была надежда на справедливость, они искали подтверждения этой мысли. Что все происходящее – какая-то чудовищная ошибка!
Я отвечал, что веду на допрос. Потом стал говорить, что их выпускают, и тогда их взгляд менялся. Он наполнялся светом. Они шли легко сами и тянули меня. Быстрее-быстрее.
Но когда закрывалась дверь за их спинами, и они видели пол, залитый кровью на несколько вершков, где плавали клочья волос, черепные кости и человеческие останки, тогда они все понимали.
Казни врагов народа продолжались до утра. Я вытаскивал обезображенные тела и сваливал их в повозку. Когда она наполнялась, возница стегал лошадей, и в полной тишине они тяжело тащились в сторону поля, с которого все это время ветер приносил запах гари. Лишь на рассвете я выходил из амбара, сбрасывал перчатки и умывался дождевой водой из бочки.
– Много ты грехов сотворил, Ванюша-молчун, – говорит дед, – много душ было тобой загублено. Очиститься тебе надо. Душу в котле попарить, а потом перегуды из костей твоих наделаем. Будет в них ветерок дудеть. Как славно.
Он говорит:
– Чтобы мясо от кости отделить, надо его сначала в котле выварить.
Я выполнял приказ, черт возьми! Я не хотел им причинять зла!
– Не все приказы надо выполнять, Ванюша, – с состраданием говорит дед, – иногда своей головой надо думать. Совести ведь не прикажешь.
Я чувствую, что веревка поддается. Судорожно ускоряю движения, уже не прячу ходящие ходуном локти и плечи.
«Это что? Преисподняя?» – спрашиваю мысленно у деда.
– Может, и преисподняя, – отвечает он, – а может, и просто топь.
Веревка тихо лопается. Я сбрасываю ее, но затекшие пальцы путаются в обрывках.
– Развязался? – говорит дед. – Оно и к лучшему – Федюньке меньше работы.
Старик бросает топор, и Бледный моментально ловит его за рукоятку.
Бледный поворачивается ко мне. Смотрит пустым взглядом. Поднимает руку с топором. Стремительно идет ко мне на негнущихся деревянных ногах.
Михаил Павлов
Холодные звонки
Ночью, как и обещали в прогнозе погоды, сильно подморозило, и подтаявший вчера снег превратился в гололед. Благо от дома до работы было недалеко, полчаса ходу. По пути Света снова и снова думала о том, как капризничал вечером Матвей, когда надо было нарисовать любимое животное для детсада, о том, что скоро, кстати, за садик снова платить… Глядя себе под ноги и стараясь не поскользнуться, Света не заметила, как оказалась у крыльца офисного здания, где располагалась их контора. Простучала каблучками по ступенькам и заскочила внутрь, мимо угрюмого охранника и автомата с кофе, по лестнице на третий этаж, и вот она, стеклянная дверь с небольшой бело-голубой вывеской «BioFilters» рядом.
В офисе, как всегда, играла музыка, Светлана отметилась на ресепшене и прошла в отдел телемаркетинга. Все были в сборе, сидели за столами, расставленными по периметру, с приготовленными папками, телефонами и кофе, щебетали о чем-то. Чисто женский коллектив, студентки, молодые мамы, парней сюда заносило нечасто. Света повесила куртку на вешалку и разложила вещи на своем столе, который, как и все остальные, напоминал небольшую двухэтажную конуру без крыши.
– Света, время без пяти, – подала голос начальница смены.
– Оль, я только кофе сделаю, ладно?
– Ладно, – с досадой ответила та, провожая взглядом Свету до кулера с водой и обратно к рабочему месту. – Ну все? Все себе чай-кофе сделали, папки приготовили? Давайте начинаем звонить. Когда вы раньше начинаете, у вас больше дозвонов.
Ольга (мало кто называл ее Ольгой Викторовной, разве что поначалу, благо женщина была далеко не старая) включила на своем компьютере музыку, заглушившую ту, что доносилась с ресепшена. Считалось, что так операторы разговаривают громче и увереннее, только повторяющиеся попсовые песни быстро надоедали до чертиков. Разговоры на несколько секунд смолкли, девочки пошелестели списками номеров и взялись за трубки, вслушиваясь в длинные гудки. Затем раздались голоса первых дозвонившихся, говорилка у всех была одна, но каждый оператор со временем адаптировал ее под себя. Главным было назначить демку – встречу клиента с менеджером по продажам. Звонили по номерам из справочника, будили людей или отвлекали от завтрака. Поздороваться. Представиться. По вашей улице идет проверка водопроводной и питьевой воды. С двенадцати до часа дома будете? А потом во время этой проверки воды клиенту впарят немецкий фильтр. Не очень-то честно, но поначалу схема работала. Проблема была в том, что они уже около года выжимали соки из маленького городка Лимнинска на юго-востоке области. Каких-то девяносто тысяч жителей, многократно прозвоненная телефонная база. Короче, в последние месяцы их все чаще просто посылали на три буквы. Ну или как-нибудь позаковыристее.
Длинные заунывные гудки в ухе. Ждешь четыре-пять и нажимаешь «отбой», набираешь следующий номер. Снова длинные гудки. Куда они все подевались с самого утра? Пробегаешь глазами столбик с фамилиями, выискивая смешные вроде Вагиной или Продайвода, складываешь цифры в номерах, просматриваешь свои старые пометки: отказ, занято, перезвонить, назначено, слишком старые, слишком молодые, съемная квартира, истеричка, козел… Неосознанно напеваешь осточертевшие песни, снова думаешь о плате за детский садик, еще обувь нужно Матвею новую, посматриваешь на часы, до первого перерыва осталось полтора часа, час десять, сорок семь минут, полчаса… И до сих пор ничего не назначено. Заходит начальница отдела, ворчит, уходит, Оля старается подбодрить всех. А на перерыв могут и не отпустить.
– Идите, – тихо произносит Оля, приглушив музыку. – Быстренько покурите и обратно. У нас ни одной встречи!
– Ты же видишь, Оль, что мы стараемся… – подала голос кто-то из девочек.
– Я вижу, а что толку? Что у вас не получается? Посылают?
– Трубки бросают, ругаются, мы уезжаем, нам не надо, прокуратурой пугают… – начали перечислять все разом, будто все это и так не было известно.
– Я вообще почти ни с кем не разговаривала, – вклинилась Света. – Сплошные недозвоны.
– Нам манагеров надо завести на первый круг хотя бы, – снова заговорила Ольга, – и пусть они там сидят, продажу высиживают.
– Может, в Залимнинский попробовать? – предложил кто-то.
– Ну попробуйте в Залимнинский. Вам есть там куда звонить?
– По выдуманным номерам.
– Ну звоните-звоните! Но надо будет там же тогда и на два, и на четыре часа сделать. Ради одной встречи туда никого отправлять не будут. Так, все, идите на перерыв, у вас еще пять минут, а потом все начинаем звонить в Залимнинский.
Курящие девушки набросили куртки и вышли, несколько человек осталось на своих местах, углубившись в личные телефоны. Светлана подошла к тумбочке, где хранилась пластиковая посуда, сахар, сливки и тому подобные припасы. Сделала себе еще кофе. Проходя обратно, заметила на столе у одной из сидящих девочек карандашные рисунки: единороги, пони, какие-то смешные принцессы… Девочку звали Юля, очень хрупкая, костлявая, маленькая, с большими серыми глазами, она, кажется, только недавно окончила школу и поступила куда-то на первый курс. Рисунки были красивые.
