Гули (ЛП) - Ли Эдвард

Курт работал в смену с четырех до полуночи и предполагал, что будет продолжать это делать до конца своей жизни. Работа была утомительной, окружающая среда - менее чем поучительной, а зарплата, как известно, никогда не заставляла его прыгать вверх-вниз; но он полагал, что эта работа ему подходит. Помимо скуки, он нашел для себя занятие, пусть небольшое, но все же оно было. Это была работа, которую нужно было выполнять, работа, которая даже давала возможность помогать людям, и которая, по крайней мере, казалась более приятной, чем стояние в очереди в бюро по трудоустройству.

Иногда казалось, что целые смены уходят на то, чтобы проехать этот маршрут взад и вперед, от одного конца до другого. Он проделывал это сотни, а может, и тысячи раз, проезжая одни и те же километры и снова и снова созерцая одни и те же ничем не примечательные пейзажи. Основная часть работы полиции в Тайлерсвилле сводилась в основном к регулированию дорожного движения. По шоссе безудержно мчались спидеры, ее извилистые повороты и чистые, длинные прямые были настоящим испытанием для толпы быстрых автомобилей, населявших округ Принс-Джордж; работа с радаром была любимым развлечением Курта. Единственными преступлениями, не связанными с торговлей людьми, которые происходили с некоторой регулярностью, были еженедельные драки по выходным в "Наковальне" (придорожном баре для обнаженных топлесс) и случайные семейные разборки, когда пьяные мужья избивали пьяных жен до полусмерти, хотя Курт знал, что раз или два было наоборот.

"Интересно, как я выгляжу?" - подумал он.

Он рассеянно почесал затылок, пригладил темно-русые волосы, а затем нахмурился, потому что знал, что шеф Бард скоро начнет отчитывать его за стрижку. "Центр душевных бесед работает именно так" и "Когда ты собираешься окончательно сменить пол?" - вот два наиболее забавных намека Барда. "Подстриги свои гребаные волосы, или я тебя уволю" были не такими забавными. Бакенбарды тоже были длиннее, чем следовало бы, но Курт и без указаний мог их подрезать; дикие, торчащие в разные стороны бакенбарды были характерной чертой всего тайлерсвилльского клана деревенщин. Меньше всего ему хотелось выглядеть деревенщиной во внеслужебное время.

Чем дальше на север он проезжал, тем беднее казались жители придорожных районов - их машины становились старше, ржавее, дома - обветшалее, и некоторые из них, вероятно, заслуживали осуждения. Он знал, что там было несколько домов-трейлеров, спрятанных глубоко в горах, где у людей даже не было электричества.

"Бедное белое отребье..."

Ближе к концу дороги темнело, пихты, сосны и тополя росли здесь гуще и были такими высокими, что тяжелые, тянущиеся друг к другу ветви закрывали дневной свет, поскольку солнце неуклонно садилось. Здесь по правую сторону дороги не было домов, деревья росли скорее над болотами, чем над холмами. Еще через милю, бросив взгляд налево, Курт увидел заросшую территорию Биллского кладбища, занимавшего небольшую поляну посреди леса. (Тогда его поразило, что так много кладбищ и похоронных бюро в Мэриленде носят загадочное название "Билл"). Он всегда думал, что кладбище забыто, но, присмотревшись, разглядел вереницу машин на обочине и группу мрачно одетых скорбящих, стоящих вокруг открытой могилы. И тут он вспомнил трагедию, произошедшую с Друкером несколько дней назад. Городской пьяница и чудак Коди Друкер нечаянно наступил на крокетный мяч, после чего упал с лестницы, громко ругаясь и сломав при этом шею. Никто не мог точно сказать, что делал крокетный мяч на лестничной площадке, и никто не мог объяснить, почему на Коди были черные носки и черные ботинки и ничего больше. Впрочем, это было неважно; вряд ли в городе будут скучать по старине Коди. Немногочисленная толпа на похоронах, казалось, точно отражала его популярность.

"А вот это интересно".

Курт замедлил машину, а затем остановился на обочине. Как сообщалось, цепь на первых въездных воротах в Белло-Вудс была спущена. Он остановился и просунул нос в ворота. Более тщательный осмотр цепи показал все - навесной замок на столбе был по-прежнему в целости и сохранности, сама цепь была перерезана. Он подумал, что это болторезы. Эти чертовы штуки следовало бы объявить вне закона. Он проехал на холостом ходу по старой шахтерской дороге, пересекая законные границы участка.

То, что в городе называли Белло-Вудс состояло из нескольких сотен акров нетронутых лесов, нескольких заброшенных сельскохозяйственных угодий и полудюжины шахтных стволов, которые были закрыты с конца сороковых годов. Собственность пришла в упадок, превратившись в невзрачное поместье, расположенное вокруг особняка Белло-Вудс, возможно, наименее впечатляющего из всех. Резко повернув направо, на вершине самого высокого холма, стоял задумчивый и безутешный "особняк" - большой фермерский дом в колониальном стиле с колоннами на крыльце, отличавшийся только своим постоянным пребыванием в аварийном состоянии. Дом и вся собственность в Белло-Вудс принадлежали некоему доктору Чарльзу Уилларду. Никто не знал, что это был за доктор, мало кто вообще его знал, и еще меньше его это интересовало. Курт предположил, что много лет назад Белло-Вудс представлял собой поразительный участок земли. Однако теперь, после такого долгого запустения, это место выглядело как адская недвижимость.

Эта дорога, один из четырех въездов на территорию, соединенных цепями, проходила по всей длине южной границы участка. Когда Курт дошел по ней до самого конца, он увидел темно-серый "Шевелле" Ленни Стоукса, припаркованный у входа в первую шахту. Это была единственная шахта, которая не обрушилась. Курт выругался, чувствуя нарастающее раздражение; он схватил свой "Кел-Лайт" (двадцатидвухдюймовый металлический фонарик), вылез и направился ко входу в шахту.

По мере того, как он осторожно входил, постепенно сгущалась темнота. Воздух здесь был спертый и тяжелый от запаха каменной пыли и разложившегося талька. В луче фонарика обнаружился лабиринт деревянных пней, расколотых и сгнивших, которые поддерживали крышу шахты. Курт осознал опасность, понял, что это всего лишь вопрос времени, когда крепления отступят и навсегда закроют шахту.

Луч фонарика осветил черную пустоту впереди. Полосы талька проступали на стенах, как нарывы на камне. Древние железнодорожные пути были завалены обломками, они переливались через край; рельсы для тележек изгибались, образуя скрюченные скелетообразные очертания, предупреждал один из знаков: "Осторожно: следите за вагонетками". На свету всплыли другие: "держитесь левой стороны", "транспортная линия и главная шахта впереди". Каски валялись повсюду, как пустые черепа, одни помятые, другие раздавленные. Курт почувствовал, как на него навалилось внезапное, навязчивое отчаяние; это место воскрешало призраков его детства. Его отец двадцать лет проработал в угольных шахтах.

"Хорошая, тяжелая работа с пенсией, на которую человек может прожить, такая работа, которая делает эту страну сильной". Двадцать лет в забоях. Его отец получал пенсию всего несколько месяцев, прежде чем умер от сочетания эмфиземы, черных точек в легких и рака.

Курт вздрогнул, освобождаясь от затихающего гнета, и шагнул дальше, а затем услышал женский смех и неразборчивые мужские разговоры. Он знал, что это Ленни Стоукс и один из его сексуальных сообщников. Ленни Стоукса и Курта связывал долгий путь, они были врагами со школьной скамьи, полными противоположностями; все, что их объединяло, - это их возраст, двадцать шесть лет. В городе, полном крутых парней, Стоукс был лидером, и он действительно выглядел соответствующе. Лицо изуродовано подростковой борьбой с прыщами. Глаза как у хорька. Рубашка лесоруба и кирзовые сапоги. Он носил длинные волосы, зачесанные назад, бакенбарды, как у Элвиса, и сатанинскую козлиную бородку. Он браконьерствовал и продавал наркотики за деньги, развлекался с любой доступной девушкой и избивал свою жену, когда ему нечем было заняться.