Демонология по Волкову. Дилогия (СИ) - Тимошенко Наталья

– Камеры не дают стопроцентного охвата квартиры, – покачал головой Леон. – При желании их можно обойти. А Анна изучила их вчера очень хорошо, спрашивала, что снимает каждая. Безусловно, она могла делать это не со злым умыслом, а просто желая знать, что мы сможем видеть и какую безопасность обеспечить, но и умысел исключать нельзя. Кроме того, мы видели на камерах всю семью, но это не значит, что у Анны не может быть сообщника.

– Сложно как-то, – покачала головой Алиса. – Она не выглядит такой уж хитрой женщиной.

– Зависит от того, что стоит на кону. Поверьте, я видел и не такое.

– Согласна, – сказала София. – Будем держать эту возможность в голове.

– Тогда план действий такой: Влад останется с Алексиными на новой квартире. Алиса, вы поищите побольше о том, кто раньше жил в квартире Алексиных, узнайте историю дома. То есть отрабатываете версию с призраком. Иногда они появляются в неблагополучных местах.

Алиса кивнула. В тех же книгах Леона она читала о том, что очень часто призраки возникают, когда дома, например, строят на местах бывших кладбищ или массовых захоронений. Сомнительно, конечно, ведь дом построен много лет назад, а аномалия возникла только сейчас, но проверить надо.

– Софи, на тебе сами Алексины. Узнай, все ли, что рассказала нам Анна, правда, а также не скрыла ли она чего. Ты уже собирала о них информацию, но теперь надо сделать это более углубленно, с учетом того, что нам рассказали соседи. О том же «нехорошем глазе» Людмилы, например. Ну, ты знаешь.

– Знаю, – кивнула Софи.

– Тогда за работу, а я пойду к ним в квартиру. Переночую сегодня там.

Леон снял пальто, повесил на вешалку в прихожей.

– Ты что, без него пойдешь? – нахмурилась София.

– Оно будет мешать.

– Леон!

– Софи, пожалуйста, – Леон поднял руку, останавливая возражения. – Я знаю, что делаю.

София замолчала, но, когда Леон вышел за дверь, пробормотала:

– Что-то я сомневаюсь.

– Что такого в этом пальто, почему Леону опасно идти без него? – спросила Алиса, не уверенная, что София ответит, но она ответила:

– Ты не замечала? Во всех плащах и пальто у него специальная фольгированная подкладка. Можно сколько угодно иронизировать над шапочками из фольги, но она на самом деле работает. Уж не знаю, помогает ли от вредного воздействия из космоса, но не пропускает аномальную энергию – это точно. Надевая такой плащ, Леон будто заворачивается в защиту, блокирует внешнее воздействие на себя. Он очень чувствителен ко всякого рода… потусторонней энергии.

– Я знаю про демонов, – перебила ее Алиса, и София выдохнула, радуясь, что может не подбирать слова, говорить, как есть.

– В такой одежде Леон не чувствует их, они не могут причинить ему вреда, не могут напитать его своей темной энергией. Но и Леон ничего не может в нем. Можно сказать, в пальто он становится обычным человеком. Ты наверняка заметила, что его дом построен особым образом, в нем почти нет отражающих поверхностей, которые на самом деле лишь усиливают темную энергию.

– И сейчас он снял защиту, чтобы лучше почувствовать энергетику квартиры Алексиных? – догадалась Алиса.

София кивнула.

– Но я боюсь, что, если там действительно что-то есть, он долго не продержится. В последнее время он слишком много работает, на износ, будто специально. И сейчас еще не до конца восстановился, но уже лезет на рожон.

– Что ж, полагаю, нам остается только присматривать за ним, – развела руками Алиса. – Едва ли он станет слушать разумные доводы своих помощниц.

– В том-то и беда, что он вообще не слушает разумных доводов, – вздохнула София, тем не менее признавая ее правоту.

На этот раз Алисе открывали охотнее. По дому уже прокатился слух о том, что к Алексиным приехал не кто иной, как сам Леон Волков, а потому все понимали, что Алиса – не просто девочка с улицы. В этом Богом забытом городке телевизор был одним из главных развлечений, его смотрели от мала до велика, поэтому не было такого человека, кто не знал бы Леона.

– Уж если сам Леон Волков взялся, то, может, наконец-то заживем спокойнее, – говорила Алисе та самая вредная бабка с третьего этажа, которая днем ранее не открыла дверь и велела убираться подобру-поздорову.

Она даже пригласила Алису к себе, правда, та вскоре пожалела, что согласилась. В квартире Светланы Матвеевны – как представилась женщина – не только ремонта, но и уборки не было уже много лет. Пол покрывал ровный слой грязи, по которому бабка ходила в тапках, а вот Алисе пришлось разуться, и теперь она подозревала, что носки придется выкинуть, едва ли они отстираются. Кухня, куда ее привели, походила на кухни коммунальных квартир, которые Алиса видела по телевизору. Ни о каком более или менее современном кухонном гарнитуре речь не шла. Железная, с черными пятнами давно стершейся эмали, раковина была приделана прямо к стене, под ней стояло доверху наполненное мусором ведро. Старая газовая плита выглядела такой закопченной, что было даже удивительно, как она пропускает газ. Наверняка пламя горит не так сильно, как могло бы. Стена над плитой была не просто в желтых пятнах жира, она вся состояла из желтого пятна. Два старых шкафа на полу имели покосившиеся дверцы, над ними же не висело и вовсе ничего. Поскольку вытяжки в этом доме не имелось, мебель, тюль на окнах, старый протертый линолеум – все впитало в себя ароматы прогорклого масла и годами жарящейся на нем еды.

Светлана Матвеевна усадила Алису за стол, покрытый липкой клеенкой, и предложила чаю. Алиса видела, что хозяйке квартиры не столько хочется помочь Алисе и Алексиным, сколько она жаждет узнать подробности, чтобы потом смаковать их с еще оставшимися в живых подружками.

От чая Алиса отказалась, и Светлана Матвеевна не стала делать его и для себя. Села за стол напротив, нацепила на нос очки в толстой роговой оправе.

– Так это что же, на самом деле у Алексиных барабашка завелся? – с жадным интересом спросила она.

– Это мы пока выясняем, – уклончиво ответила Алиса. – Я собираю информацию и первым делом пришла к вам, поскольку мне сказали, что вы одна из тех, кто живет в этом доме дольше других.

– Это правда, – с готовностью кивнула старуха. – Мы были одними из первых, кто въехал в этот дом. Я еще помню, как он пах свежим деревом, смолой. Не то, что сейчас.

Да уж, теперь он пах совсем по-другому: сыростью, плесенью и нищетой.

– В каком году это было?

– Дай-ка вспомнить… – Светлана Матвеевна задумалась и начала загибать пальцы, что-то шепча себе под нос. – В сорок седьмом, поди. Я тогда совсем крохой была, в школу еще не ходила даже. Дом-то построили для рабочих бумажной фабрики, которая тут неподалеку была. Мои родители на ней трудились. Вот им квартиру и дали. Фабрики той нет уже давно, а дом вот стоит.

– И вы никогда отсюда не уезжали?

– Нет. Я единственным ребенком была. Отец мой в шестьдесят втором погиб. Пожар на фабрике случился. Он работниц выводил, был начальником цеха. Всех вывел, а сам не успел выйти. Мы с мамой вдвоем остались. Потом и она умерла, а я так замуж и не вышла, детей не нажила, сама кукую. Всю жизнь в этой квартире прожила, тут и умру, буду как Прокопьевна.

– Прокопьевна – это кто? – уточнила Алиса. Не то чтобы ей это было важно и интересно, но хотелось установить как можно более близкий контакт со старухой.

– Была у нас тут жиличка одна. Кстати, в квартире Алексиных и жила. После того как она умерла, Люська с мужем ее квартиру купили.

Алиса насторожилась. Это могло быть интересно. Одинокая старуха, умершая в квартире, где теперь творится нечто странное. Чем не кандидатка на роль злобного призрака?

– Можете рассказать подробнее об этой Прокопьевне? Она была одинокой? Какой имела характер? Как умерла? Когда это было?

Светлана Матвеевна снова задумалась.

– Году в девяностом где-то. Ну да, плюс-минус. Союз разваливался, вокруг творилась полная разруха, всем на все плевать было, никто не понимал, как дальше жить и что делать. Мама моя к тому времени уже померла, я одна осталась, работала целыми днями. Прокопьевна была старше моих родителей, лет под девяносто ей было, не меньше. Я ее старалась стороной обходить, до того она вредная была. Как ни встречала меня, все старалась уколоть. Мол, росла краса, да выросла в старую деву. Лет до сорока моих все спрашивала, когда замуж выйду да детишек нарожаю. А потом я не выдержала один раз, рявкнула, что толку от того замужа и детишек. Вот у нее трое – и где они? Почему мать не навещают? Жестоко это было, конечно, но куда деваться? Допекла она меня. У нее один сын погиб во время войны, второй все по тюрьмам скитался, дочь в Канаду еще в шестидесятых сбежала. Спортсменкой она была. Поехала на соревнования – и не вернулась. Жестоко – зато действенно. С тех пор Прокопьевна со мной здороваться перестала, но и не трогала больше.