Громко, до боли в ушах, заверещал телефон на столе.
– Привезли? Иду! – рявкнул Гущин, опуская трубку с такой силой, словно хотел вогнать аппарат в стол. – Я вас не отпускаю.
Дверь осталась открытой, оттуда приятно потянуло свежим воздухом.
– Я просил мать не говорить ничего. Чтобы ты не наделал ошибок, не бросался словами «это не я», «я не виноват», ничем случайно себя не погубил. Каждое слово на счету, – тихо начал Швед.
– Что случилось?
– Если верить твоим словам, когда ты ехал в город, кто-то прибыл в коттедж, перекрыл там всю связь, дождался твоих одноклассников и зверски убил их. Всех, кроме девочки, сестры Лизы Корабельной. Она умерла от остановки сердца. Их нашел утром садовник, явившийся на работу. В живых остались только ты и Максим Вода.
Антон наконец оторвался от столешницы и посмотрел на адвоката. От утреннего лоска не осталось и следа. Швед снял очки и устало прикрыл глаза рукой, на лбу выступила испарина, Антон чувствовал легкий запах пота, смешанный с терпким ароматом дорогого одеколона. Его затошнило, и если бы он позавтракал, наверное, вырвало бы прямо здесь.
– Вы серьезно думаете, что мы вдвоем…
– Ничего я не думаю, Антон, – раздраженно выплюнул Швед. – Мое дело работа с фактами. А факты дрянь. Большие деньги, большие люди, будут прессовать всех. Готовься, – он устало выдохнул и продолжил, уже спокойнее: – Пока против тебя играет многое, в том числе отношения с одноклассниками, но официально предъявить тебе ничего не могут. Я еще не говорил с адвокатом Максима, не знаю, кто его ведет. В каком-то смысле его положение еще более незавидное. Он зачем-то пытался покинуть страну.
– Что?!
Эта новость вывела Антона из ступора. Но мысль о том, что Макс был замешан в этом деле, пытался подставить его таким вот образом, показалась слишком уж бредовой.
– Его буквально сняли с рейса на Женеву. Теперь предстоит выяснить, что ему там понадобилось.
Гущин отпустил их на полчаса. Они спустились в кафе, где Швед заставил Антона проглотить стаканчик кофе. Пару раз к Шведу подходили какие-то мужчины, коротко здоровались, но в присутствии Антона, видимо, продолжать разговор не хотели.
– Я в туалет.
– Там, где мы были, по коридору направо. Потом возвращайся к кабинету, далеко не уходи, я поднимусь через пять минут.
Антон оставил Шведа в компании низкорослого мужчины, постарался побыстрей прошмыгнуть по лестнице, не привлекая внимания.
Коридор был пуст. Антон поспешно проскользнул в туалет и остолбенел.
На подоконнике, настежь открыв окно и выдыхая в зеленые шапки тополей дым сигареты, сидел парень, в котором Антон не сразу узнал Макса. Тот выглядел ужасно. Рыжие волосы были подстрижены под ноль. Большие очки с толстыми стеклами только подчеркивали синюшные круги под глазами. Руки заметно дрожали.
– Что ты тут делаешь?
Макс вздрогнул, но не ответил. Из окна виднелась до краев заполненная помойка. Какая-то тетка тащила набитые пакеты. Совсем рядом текла совершенно обычная жизнь, где немыслимые убийства были принадлежностью телевизионных шоу, которые включают для фона, пока режут к обеду хлеб.
– Тут можно курить?
– Ошибки никогда не должны замалчиваться, – Макс нервно облизнул губы.
– Что?
– Красивое лучше, чем уродливое.
– Ты под чем-то?
Антон встряхнул парня за плечи, и Макс обвис в его руках безвольно, как тряпка, выронил сигарету, та скатилась по жестяному подоконнику и упала.
– Он придет, – проговорил Макс едва слышно. – Все равно придет за мной.
Макс явно бредил. Антон отпустил его, привалился спиной к стене. Кафель приятно холодил кожу сквозь рубашку.
– Ты хороший парень, Антон, – сказал Макс, неожиданно громко и четко, словно только сейчас заметил его присутствие. – Постарайся жить…
Он не договорил. Послышались шаги.
– Антон, ты там?
Антон обернулся.
– Мать твою! – почему-то во весь голос закричал мужчина, с которым появился Гущин.
Антон обернулся к ним только на секунду, но и секунды хватило. Макс резко перекинул ноги за подоконник и неловко, кульком повалился вслед за сигаретой. Раздался странный звук, нечто среднее между глухим хлопком и чавканьем в болотной жиже.
Высота здесь была небольшая, но Макс летел рыбкой, головой вперед.
Адвокаты кинулись к окну, и по их лицу Антон все сразу понял и представил. Он сложился пополам, и его наконец вырвало.
Дальнейшее Антон помнил смутно. Лица, слова и вещи проступали выпуклыми контурами, словно кто-то сдувал песок с древнего барельефа, но лишь затем, чтобы в следующую минуту узоры снова скрылись под еще более плотным слоем песка.
Слова, сказанные Максом перед смертью, Антон повторял Гущину до тех пор, пока они вообще не утратили смысл и не превратились в кашу во рту, которую он с удовольствием выплюнул бы одним клейким комком. Среди угроз, ругани и криков Антону вдруг стало жалко Гущина. У него сделалось какое-то несчастное лицо человека, загнанного в угол.
Где-то в коридоре Антона грязно обругал мужчина, в котором, потерянный среди всех этих лиц, он не сразу опознал водителя газика.
– Так и знал, что не надо было связываться с тобой, сучонок!
Кто-то, вроде бы женщина, громко, не стесняясь, прилюдно рыдала. Втянув голову в плечи и послушно следуя за Шведом, как цыпленок за наседкой, Антон малодушно боялся случайно встретиться взглядом с любым из этих людей.
Антон подписал все, что велел подписать Швед, в том числе подписку о невыезде. Милан растаял силуэтом ажурного кафедрального собора, вонзившего в небо острые шпили. С утра до вечера Антон маялся дома, оставаясь в зоне досягаемости Шведа. Пресса, видимо получив особые указания, замалчивала эту историю, поэтому дед, которому решили ничего не говорить, уехал к вишням с легким сердцем, а вся информация поступала от адвоката.
Швед курсировал туда-сюда, словно большая птица, принося в клюве новости, хорошие и плохие. «Второй из двух оставшихся в живых на глазах у первого прыгает в окно? Сам? Вы думаете, я в это поверю?» – Антон представлял, как Гущин орал эти слова, и они были слышны во всем коридоре.
Зато водитель газика и найденный быстро таксист подтвердили историю Антона. Первый, однако, не преминул заметить, что Антон сразу показался ему подозрительным.
Дело тянулось, как кровавая простыня, и конца ему не было видно.
Визиты Шведа стали настолько привычными, что, однажды открыв ему дверь, Антон едва поздоровался и сразу пошел на кухню: ставить чайник. Все предпочтения адвоката он изучил хорошо. Швед литрами пил зеленый чай с лимоном, любил простое печенье «Мария» и дорогой плавленый сыр с ветчиной. Но сегодня Швед непривычно сиял, сияли стекла его очков, сияло его лицо, и даже движения приобрели какую-то легкость.
– Хорошие новости! Подозрения с тебя сняты. Убийца найден. Точнее, он сам нашелся.
Антон обернулся, застыв с чайником в руках.
– Кто? Как?
– Скверная, скверная история, – Швед поморщился. – Но для тебя она почти закончена, Антон, и это хорошо. Ну и дело. Сколько за свою жизнь повидал, но такое…
– Так кто их убил?
– Ты не догадаешься. – Швед сник, махнул рукой на чайник, показывая, что разговор будет долгим.
Антон наскоро ополоснул кружки, устроился напротив, терпеливо дожидаясь, пока закипит вода.
– В общем, – Швед вздохнул, словно перед нырком в глубину. – Стали копать, сразу во все стороны. Сам понимаешь, докуда и в каком темпе, только что не землю жрали. Ну и раскопали довольно быстро, что учился в вашем классе мальчик, Валентин. Его дразнили за это имя, видимо, еще за что-то. Отец у него был простой…
– Водитель трамвая, – онемевшими губами сказал Антон.
– Слесарь, – удивился Швед. – Ты уже слышал что-то?
Антон помотал головой.
– Пальцем в небо. Дальше.
– Дальше дрянная история. Поехали как-то вместе за город, в коттедж к Корабельным. Там этот Валентин выпал из окна. Неудачно, сломал шею, умер на месте. Чайник свистит, ты не слышишь, что ли?
