Хруп, хруп, хруп, хруп. Размеренный хруст снега разносился далеко окрест. Колючий ветер выдувал назойливые ручейки слез, стекавших по щекам в заиндевелую бороду; Туган вытирал их тыльной стороной рукавицы, но это почти не помогало. Ощущение скрытой опасности осталось позади, но не исчезло совсем, притаившись где-то глубоко в подсознании.
Очередной порыв ветра принес с собой едва уловимый запах дыма. Туган остановился, вдохнул морозный воздух и снова двинул вперед, позабыв об усталости. На десятки верст вокруг здесь не могло быть другого жилья, кроме дома Шудега.
Вскоре за дальними деревьями показалась неширокая проплешина, а на ней избушка из тесаных бревен, почти незаметная под высокой белой шапкой. Из трубы серыми клубами поднимался дым, растворяясь в чуть более светлом вечернем небе. Крыльцо изрядно замело; хозяин не посчитал нужным расчистить его от навалившего за день снега. К избушке притулился выглядевший давно заброшенным ветхий деревянный сарай; чуть дальше торчала полузаметенная деревянная будка, в которой охотник с трудом узнал отхожее место.
«Может, и нет его вовсе?»
Но шаман был на месте: когда Туган приблизился к избушке шагов на десять, дверь со скрипом отворилась, сгребая в угол крыльца небольшую снежную горку. В сумерках охотник различил сухощавую, но крепкую фигуру высокого старика, выскочившего на трескучий мороз без обуви, в одних штанах и нательной рубахе.
Многие знали, как выглядел Шудег, но не многим доводилось видеть его воочию. Минувшие годы почти не оставили на лице шамана своего отпечатка: его длинные волосы по-прежнему были чернее угля; лишь в густой бороде да кустистых, как у филина, бровях кое-где угнездились редкие седые нити. Люди сказывали, что и прежде он выглядел точно так же, нисколько не меняясь с годами.
Еще сказывали, что появился он в зырянском крае давным-давно, в то время, когда за ведовство полагался костер. Где он был и чем занимался раньше – никто не знал, а спрашивать самого пришельца отчего-то побаивались. Вскоре о Шудеге пошла слава как о великом колдуне и шамане, способном говорить с духами леса и просить у них помощи. Вести о нем дошли и до вологодского воеводы, правившего зырянами от имени далекого московского царя. Однажды пришел на Печору отряд стрельцов с наказом колдуна изловить и доставить в Вологду, где того ждали скорый суд и казнь. Стояла такая же лютая зима; стрелецкий отряд зашел на постой в затерявшуюся среди диких лесов деревню Вашку, переночевал, а после как сквозь землю провалился.
Нашли стрельцов на другую неделю в глухой тайге вашкинские охотники, собравшиеся идти на медведя. Солдаты валялись в глубоком снегу с посиневшими лицами и лопнувшими глазами; иные без рук или ног. Охотники до того оторопели, что забыли про медведя и бросились со всех ног обратно. Никто не знал, что с теми стрельцами стало, но пошел среди зырянских деревень слух, что сгубил их Шудег за то, что на него посягали. С тех пор колдуна больше никто не трогал, а бояться стали пуще прежнего.
– Никак гости у меня! Зачем пожаловал? – В голосе шамана не слышалось и намека на радушие.
– Охотник я, Туган, из Вашки. Помощь твоя нужна, шаман, – сказал Туган, отвесив колдуну положенный поклон.
– Ну да, – фыркнул тот, – когда ж иначе-то было? За просто так, язык почесать, ко мне никто не ходит.
– Не для себя прошу. На тебя вся надежда.
– Так уж и не для себя? Всяких я людей встречал, но бескорыстных не видывал.
– Так я… – Туган запнулся, уловив насмешку.
– Да проходи уже, чего на холоде торчать? – шаман посторонился, пропуская гостя в избу.
Туган снял снегоступы и прошел в тесные сени, заскрипев половицами. Из темноты тут же послышалось злобное рычание. Блеснули зеленью два звериных глаза.
Вздрогнув, Туган дернулся назад, лихорадочно рванул с плеча берданку.
– Ты ружьишко-то придержи, – не по-старчески тяжелая ладонь с длинными и крепкими пальцами вцепилась в его предплечье. – Мой он. По осени из капкана достал.
Когда глаза привыкли к темноте, Туган разглядел лобастую серую башку и угрожающе вздыбленный загривок. Незваный гость явно пришелся волку не по нраву.
– Назад, зверюга!
Окрик колдуна заставил волка отступить. Захлопнув зубастую пасть, волчара подарил охотнику еще один недобрый взгляд и шмыгнул в комнату. Шаман последовал за ним, а Туган, держа наготове берданку, – за шаманом.
В избе было жарко натоплено и царил полумрак; светил только огонь в печи. Туган осмотрелся. Под потолком висели сухие ветки можжевельника и пучки какой-то травы. В центре комнаты стоял самоструганый стол, у печи – полка с деревянной и глиняной посудой. В одной из стен вырезаны два небольших окошка, затянутых льдом и почти не пропускающих света. На противоположной стене висела старая шкура, в которой Туган с трудом узнал рысью.
Оглядев комнату, Туган невольно задержал взгляд на волке. Тот издал глухое ворчание.
– Не бойся, не тронет. Он у меня вроде собаки. А ну место!
Матерый улегся на разложенный в углу овчинный тулуп и положил голову на передние лапы, не сводя с Тугана пристального взгляда.
– Садись, – хозяин указал за большой стол, а сам прошел к печи и вытащил котелок и потемневший от времени чайник. Туган примостился на краю лавки; берданку поставил рядом, чтобы в случае чего быстро дотянуться и встретить хищника пулей. Шудег усмехнулся, но возражать не стал.
– Пей.
Шаман поставил перед гостем дымящуюся кружку с чем-то густо-зеленым, меньше всего похожим на чай. Туган принюхался. Варево пахло свежей хвоей и лесными травами.
– Пей, не бойся.
Охотник поднес к губам обжигающий край оловянной кружки, отхлебнул. По телу разлилось приятное тепло, и усталость чудесным образом отступила. Старик разложил похлебку в две деревянные миски и сел напротив гостя.
– Ешь.
В отличие от питья, еда выглядела вполне обычно. Туган не заставил себя упрашивать и с готовностью придвинул миску.
Шудег смотрел на него и усмехался. К своей тарелке он так и не притронулся.
– Сказывай, что за беда стряслась?
– Большаки приходили. Продотряд из Усть-Сысольска.
– И?..
– Третий раз за зиму. В первые два раза и так почитай все забрали: зерно, птицу, скотину… даже одежу, у кого лишняя была. Люди поначалу роптали, но терпели: ими тот венгр командовал, Фаркаш, может, слыхал про такого? Одноглазый, рожа страшная, точно в жерновах мололи… Он на Печоре два года лютовал: слово поперек скажешь – считай, не жилец. Вот народ и боялся.
Шудег дернул уголками бледных губ.
– Что случилось в третий раз?
Туган помрачнел.
– То без меня случилось, я тогда на охоте был… Явились они четвертого дня, пьяные, человек двенадцать… Бабы им в ноги кинулись, мол, отдавать нечего, уже кору с деревьев объедаем, а им хоть бы что. Стали по избам да сараям шастать, добро искать. Как назло, нашли у старосты две бутыли самогона, в подполе запрятанные. Фаркаш за обман старосту шомполами забил и старуху его тож… А сына его, что за отца вступился, велел гвоздями к сараю прибить.
– Дальше.
Туган отодвинул в сторону недоеденную похлебку.
– Порешили их ночью вашкинцы, не вынесли такого. Фаркаш со своими бандюками перепились и завалились дрыхнуть в доме старосты, даже сторожей не поставили. А наши мужики заложили дверь с окнами, да и подожгли дом. Никто не выбрался.
– А потом поняли, что большаки захотят узнать, куда подевался продотряд, верно?
Охотник опустил голову.
– Что сделано – то сделано. Не могли мы больше терпеть, шаман. Но теперь сюда пришлют солдат. Этих, из ЧОНа. Они никого не щадят, ни старого, ни малого.
Шудег молчал, закусив губу, словно обдумывал что-то.
– Помоги нам, Шудег! Ты же, говорят, – охотник понизил голос почти до шепота, – с Яг Мортом знаешься.
Глаза шамана странно блеснули, и Туган на всякий случай коснулся пальцами оберега из медвежьих клыков.
– Верно говорят, – ответил шаман. – Яг Морт может помочь. Плату ты знаешь.
