Инкубы (ЛП) - Ли Эдвард

- Позвони в следственный отдел, вызови судмедэксперта, закрой территорию и не подпускай к этому месту журналистов.

Голос Рэнди звучал опустошенно. Должно быть, это было что-то реально плохое, потому что обычно парень не обращал внимания на острые блюда.

- Я никогда не видел ничего подобного.

- Просто сиди смирно, - сказал Джек. - Я уже выезжаю.

Он натянул старую одежду, схватил свой "Смит" и проглотил шесть таблеток аспирина. Он отказался смотреть в зеркало, он знал, что увидит. Налитые кровью глаза. Бледное, худое лицо и еще более бледное тело. Он бросил заниматься спортом много лет назад. Его волосы свисали прядями до плеч. Он слишком много пил, курил и слишком мало заботился о себе. Он не всегда был таким. Это из-за работы? Или он просто слишком низкого мнения о себе, чтобы справиться с этим?

"Вероника", - подумал он.

Джеку Кордесману было тридцать три года. В двадцать два он был окружным полицейским, а в двадцать восемь - детективом отдела по расследованию убийств. В него однажды стреляли, он был четырежды награжден, и у него был самый высокий показатель раскрываемости среди всех следователей по расследованию убийств в штате. Было время, когда он считался лучшим полицейским в департаменте.

Они платили ему 46 000 долларов в год за то, что он боролся с отчаянием этого мира. Защищал хороших парней и сажал преступников за решетку. Однако к настоящему времени, по прошествии стольких лет, он даже не знал, кто есть кто. Уровень преступности резко возрос, а бюджеты исправительных учреждений были урезаны. В те дни парней освобождали условно-досрочно за нарушение условий досрочного освобождения. Однажды ночью Джек принял роды на парковке. Час спустя он подстрелил мужчину, который, угрожая пистолетом, изнасиловал тринадцатилетнюю девочку. Родившийся ребенок умер через три дня в инкубаторе. Насильник выжил, получил пять лет и вышел на свободу условно-досрочно. За примерное поведение.

Правда о том, кем он был, приговорила его к самому себе; Джек Кордесман был частью системы, а система не работала.

"Плохая система", - вспомнил он слова Рэнди.

Он вел свою машину без опознавательных знаков через безмолвный город. На их долю приходилась примерно половина убийств в городе, потому что городские копы были слишком поглощены бандами грабителей и наркоманов. Ему и раньше приходилось сталкиваться с преступлениями, связанными с наркотиками. Стукачей резали, как мясное ассорти, дилеров расстреливали из автоматов за то, что они действовали на чужой территории. Эти наркоманы не валяли дурака. Однажды они взорвали целый жилой комплекс, просто чтобы доказать свою правоту.

И еще всегда был призрак дела Лонгфорда. Джек просмотрел кассеты, которые он упаковал в качестве вещественных доказательств. Он думал, что видел все, пока не уставился на экран и не увидел, как взрослые мужчины извергают сперму на лица детей. Один из подонков, посмеиваясь, втирал вазелин между ног маленькой белокурой девочки. И сам Лонгфорд, миллионер, уважаемый член общества, совращал пятилетнего мальчика...

Джек поджег "Кэмел" и выбросил все это из головы. Что толку? Если ты не пожмешь плечами, ты сойдешь с ума. Если ты позволишь себе волноваться, тебе конец. Таковы были правила.

Затем мысль вернулась к нему: Вероника.

Это не оставит его в покое. Потеря? Отвержение? Он не знал, что это было. Он пытался злиться из-за этого, потому что так и должно быть у мачо. Грусть вызывала жалость. По дороге домой в тот вечер в его глазах стояли слезы.

"Да, настоящий мачо, - подумал он. - Просто большая плачущая "киска"."

Она была единственной девушкой, которую он когда-либо любил.

Сначала они дружили почти год. Это было почти формальностью; они встречались в баре "Подземелье" несколько раз в неделю, выпивали, баловались, шутили, обсуждали свои проблемы и тому подобное. Джеку нужно было выговориться - это было сразу после дела Лонгфорда, - а Вероника всегда была рядом, чтобы выслушать. Он сомневался, что когда-нибудь справился бы с этим без нее. Но и слушать ее ему тоже нравилось. Ему нравилось слушать о радостях и печалях в ее жизни, о трудностях и победах, о взлетах и падениях. Ее искусство изолировало ее; по ее словам, она никогда не была влюблена. Она даже рассказывала о своей скудной сексуальной жизни, что заставляло его втайне ревновать.

- Никто меня не понимает, - столько раз повторяла она, и лицо ее было бледным от смущения.

"Я понимаю тебя", - столько раз думал он.

На самом деле они оба были неудачниками. Это их связывало. Джек, длинноволосый полицейский-затворник из отдела по расследованию убийств, и Вероника, одинокая художница. Их дружба была идеальной в своей взаимности, но по прошествии стольких месяцев Джек понял, что это больше, чем дружба. Он понял, что любит ее.

Вот тогда-то недели и начали проходить в медленном мазохизме. Его любовь продолжала расти, но вместе с ней росла и уверенность в том, что он никогда не сможет сказать ей об этом. Если он скажет ей, то может потерять все.

- Стьюи всегда говорит, что мы с тобой должны быть любовниками, - часто шутила она.

Джек не смеялся. Во-первых, он терпеть не мог Стьюи (глупый, заносчивый засранец, наряженный в одежду феи, - как он его однажды назвал), а во-вторых, он согласился. Теперь она рассказывала о своей неудачной личной жизни.

- Парни считают меня странной, - жаловалась она. - Они никогда мне не перезванивают.

Что он мог сказать?

- Должно быть, со мной что-то не так, - говорила она. - Может быть, я непривлекательна. Я привлекательна?

Джек заверил ее, что она привлекательна. Но как он мог сказать ей правду, что она не вписывается в обычный мир по тем же причинам, что и он? Каждый вечер она рассказывала о своих последних неудачных поисках любви, и с каждым вечером Джек все больше сникал за своим коктейлем.

И как раз в тот момент, когда он подумал, что его смятение разорвет его на части, этот момент взорвался. Он помнил это очень отчетливо. Она сидела в баре, как обычно, рядом с ним, и вдруг ни с того ни с сего спросила:

- Знаешь что? Все это время я что-то искала, а это все время было рядом со мной.

- Что? - спросил Джек.

- Я люблю тебя, - сказала она.

Джек чуть не свалился со своего барного стула.

Это было чудесное начало.

* * *

"А теперь это ужасный конец", - подумал он.

Отчаяние охватило его, когда он вел машину без опознавательных знаков по Дьюк-оф-Глостер-стрит. За свою жизнь он встречался со многими женщинами, но ни одна из них не была чем-то особенным. Только с ней. Только с Вероникой. Ее странная уникальность, ее спонтанная страсть, ее любовь. Теперь все это ушло. Был ли это он во всем виноват? Давил ли он на нее? Не слишком ли он торопился? Крейг часто говорил, что он не дает ей достаточно места, чтобы заниматься своей живописью.

- Она художница. Художники - чокнутые люди.

Бармены знают людей лучше, чем кто-либо другой. Джек пожалел, что не прислушался к нему повнимательнее.

А теперь еще этот "отдых".

"Что, черт возьми, это было? Какой-то сногсшибательный рэп-сейшн в стиле хиппи. Давай выпьем вина и поболтаем об искусстве. Ради бога, уединение. Она даже не сказала, где это находится. А теперь этот парень, этот... Как, она сказала, его зовут? Хоронос".

Еще одна философия бармена. Давным-давно Крейг сказал ему:

- Как бы сильно ты ни любил девушку, и как бы сильно она ни любила тебя, всегда найдется какой-нибудь другой парень.

"Хоронос", - подумал Джек.

Его внимание привлекли пульсирующие огни вдали. Красные и синие.

- Не думай больше об этом, - уговаривал он себя. - Просто... не... думай об этом.

Небоскребы возвышались, словно надгробия. На центральной парковке нос к носу стояли две патрульные машины. Один полицейский курил, глядя в сторону. Другой стоял на одном колене, подперев лоб рукой. Красный огонек на машине скорой помощи пульсировал, как сердцебиение.