Мертвая река (ЛП) - Кетчам Джек

Черт ее лица Дэвид разглядеть не мог, заметил лишь, что волосы были темные и длинные, очень длинные. Ниспадавшие на обнаженные плечи, наполовину скрывая грудь.

Он не мог ручаться за остальную часть тела, однако от пояса и выше эта девушка определенно была совершенно голая.

В руках она вертела какой-то цветок. Красный.

И смотрела в сторону Дэвида.

То ли на дом, то ли на него самого.

«Эми в такое ни за что не поверит, – подумал Дэвид. – Наш собственный лесной эльф – и надо же, почти у самого дома».

Девушка постояла еще немного, повернулась и двинулась к соснам. Буйный каскад ее густых темно-коричневых волос постепенно затерялся в зарослях ярко-желтой травы.

Надо будет разбудить Эми и рассказать ей обо всем.

Дэвид прошел в кабинет и задвинул стеклянную дверь. Он уже был на полпути к спальне и проходил мимо установленной посередине кабинета старой пузатой печки, когда его взгляд упал на часы.

«Половина шестого».

«Да она же меня убьет», – подумал он.

И поделом будет.

В последние три месяца, особенно после рождения Мелиссы, Эми плохо спала по ночам, хотя девочка, следовало признать, превращалась (с невероятной, кстати, скоростью – диву даешься, как быстро растут дети) в довольно спокойного ребенка, в отличие от других известных Дэвиду детей, не заставлявшего родителей вскакивать с постели каждые полчаса. Разве что за всю ночь разок-другой подойдешь к ее кроватке, и все.

Вот и сейчас, вопреки обыкновению, Эми удалось крепко заснуть.

«Пусть поспит, – подумал Дэвид. – А новости подождут».

По пути в ванную он заглянул в спальню.

Жена довольно быстро восстановила фигуру, и сейчас ему было приятно видеть ее нагую, с крепкой спиной, покатыми плечами, прижавшуюся грудью к смятым простыням.

В противоположной части комнаты в своей колыбельке лежала Мелисса, крошечная и розовощекая.

«Какой же ты все-таки счастливчик, сукин сын, – подумал он. – Сам-то хоть понимаешь?»

Дом, жена, ребенок.

Эльфийка из леса... и все такое прочее.

По округе, возвещая утро, разносился первый крик кочета.

5:02

Вторая Добытая пробиралась сквозь тенистые заросли сосны и кедра, дыша терпким ароматом хвои. Ковер из опавших иголок под ее ногами был густ, прохладен и увлажнен от росы. По бедру Добытой скользнула низкая ветка, и от ее касания затвердели соски.

Чувствительность засела в ней глубже, чем в остальных. Ей это не очень нравилось, но какой смысл отрицать правду?

Первая Добытая приближалась к кромке леса. И уже слышала море.

Найти детей пока так и не удалось. Уже рассвело. Ей нужно было возвращаться.

Женщина рассердится.

Женщина, понукаемая дурным знамением, послала Вторую Добытую найти детей – но та их так и не отыскала.

Она ощутила гнетущее чувство стыда.

Вторая Добытая так и не стала той охотницей, какой ее хотела видеть Женщина.

Под конец Вторая Добытая свернула в сторону дома, где находился младенец, и даже смутно вспомнила собственного ребенка, который едва ли был сильно старше. Но в столь ранний час младенец пока не появился снаружи. Лишь мужчина, заметивший ее.

Второй Добытой стало интересно, имело ли это значение – то, что он ее увидел.

Существовал только один способ усмирить гнев Женщины – предвосхитить его. И потому сейчас, бредя по лесу, Вторая Добытая подыскивала подходящий инструмент.

Это должно было быть что-то тонкое, крепкое и гибкое.

Вот.

Ветка оказалась зеленой, жесткой, но задубевшие ладони привыкли к подобным вещам. Девушка стала сгибать ее – вверх, вбок, вниз, – покуда та не отделилась от ствола, потянув за собой полоску древесных волокон. Девушка очистила ветку от иголок. Дерево в ее руке истекало соком.

Вторая Добытая подошла к поляне, щурясь от солнца.

В гуще зарослей ястребинки, ромашек и клевера носились пузатые черные шмели. Она спокойно стояла меж ними, зная – эти безвредны, покуда не злить. Шмели кружили вокруг низко, собирая пыльцу своими длинными черными лапками.

Если не считать этих летунов, девушка пребывала в полном одиночестве.

По всей поляне шумел прибой.

Она хлестнула веткой себе по спине. Била сильно, понимая, что каждый удар должен оставить след, иначе в этом вообще не было смысла. Старалась махать так, чтобы конец ветки попадал на ягодицы и бедра, но никак не ниже – не хотела тревожить шмелей.

Чувствительность засела в девушке глубже, чем в остальных.

Когда Вторая Добытая закончила, ее рука почернела от коры и древесного сока.

По другую сторону поля лес вновь густел. Тропинка то уходила вверх, то спускалась вниз, петляя под сводами густой хвои невысоких сосен и елей, искривленных морскими ветрами. Миновав их зеленый полог, она подошла к скалам, где снова вышла на тропинку и устремилась вниз.

* * *

Уже на середине спуска она увидела их, всех шестерых, карабкавшихся через прибрежные скалы. Девочка несла пакет. Остальные также шли не с пустыми руками, хотя с такого расстояния невозможно было определить, что именно им удалось добыть.

Брезжил рассвет, и дети двигались быстро, безмолвно.

Значит, на месте окажутся намного раньше ее.

Женщина рассердится.

Вторая Добытая могла окликнуть их. Заставить ждать. В конце концов, Женщина могла ни о чем не спросить, посчитать, что Вторая Добытая сама их нашла, – та бродила всю ночь напролет, и даже застала на ногах начало утра.

Вот только у нее на спине уже были отметины.

Она была голой, так что Женщина сразу считает следы и поймет, в чем дело.

Впереди на тропе лежал лисий помет. Вторая Добытая расковыряла кучку концом ветки, но увидела лишь спутанные клочья шерсти и кости – остатки лисьей трапезы.

Перед смертью добыча, кем бы ни была, познала боль. Она боролась с ней.

Понимая, что ничего не поделать, девушка вздохнула и продолжила идти одна.

7:20

Карту они все-таки раздобыли.

Не ту же самую карту, пригодившуюся им одиннадцать лет назад, хотя с тем же успехом это могла оказаться та самая – потрепанная и чертовски истертая. Она даже висела на той же старой, потемневшей от сигаретного дыма шиферно-серой стене участка.

В последний раз Питерсу довелось побывать здесь на вечеринке, устроенной в честь его ухода на пенсию.

Мэри тоже на ней присутствовала – такая симпатичная и явно довольная тем, что мужу наконец удалось отойти от дел. Были и еще чьи-то жены – те, кто достаточно хорошо знали Питерса и не собирались забывать, – и когда под занавес торжества ему преподнесли пару отварных яиц, часть присутствующих дам даже покраснела.

Незадолго до этого Питерс произвел последний в своей жизни арест.

Он как раз выгребал ящики письменного стола, когда в участок завалился маленький тощий хорек, вознамерившийся внести залог за освобождение своего приятеля. А тот сидел у них уже два, а то и три дня по обвинению в вождении в нетрезвом виде и создании опасной ситуации. Залог ему определили в тысячу двести долларов.

Ну вот, заявился к ним тот пацан и стал рыться по карманам, выискивая нужную сумму. Питерс внимательно наблюдал за этим и сразу заметил, что пацан нервничает. «Интересно, с чего бы вдруг?» – подумал он тогда. И тут же увидел почему – вместе с деньгами из кармана выпал пластиковый пакетик. Пацан попытался было схватить его, но тот, словно нарочно, выскользнул из пальцев и снова упал на пол.

Питерс шагнул вперед и поднял пакетик.

- А это еще что? – спросил он парня.

А в пакетике было по меньшей мере пятнадцать граммов таиландской «травки».

– Да вот... – залепетал пацан, – эх, черт, вот дерьмо...

Питерс зачитал пареньку его права прямо на месте и принял залог за освобождение кореша. Даже расписку выдал. К несчастью, в кармане у паренька оказались лишь те самые тысяча двести долларов. После уплаты у него не осталось ни цента, не говоря уже о жалких ста пятидесяти баксах, нужных, чтобы выйти под залог самому. Питерс потом задавался вопросом, сколько же времени хорька промурыжит в камере вышедший на свободу кореш.