Вор воспоминаний - Роуз Дж. п.

– Ты же знаешь, что папа твой очень любил кататься в Баффе на сёрфе, когда рос, – добавила бабушка.

– А можно не вспоминать о нём каждую секунду?! – рявкнул Тайрис, не сдержавшись.

Все замолчали, тишину нарушало лишь гудение и шуршание насекомых снаружи.

Тайрис поймал на себе пристальный мамин взгляд, лицо её стремительно краснело. Не так должен был начаться этот день. Он знал: мама хочет, чтобы он хорошо себя вёл, радовался, говорил, как он доволен, что здесь оказался, но ему было не сдержать пламя, бушевавшее в груди, и слёзы, скапливавшиеся в глазах.

– Тай, помнишь, что я тебе говорила? Не надо так. – Мама мягко дотронулась до его руки. – И что говорил Джонатан – что тебе нужно побольше отдыхать?

– Да всё со мной хорошо, просто голова болит, потому что ты ночью открыла у меня окно. Это, видимо, аллергия, – пробормотал Тайрис и нахмурился.

– Я ночью к тебе не заходила. Наверное, это бабушка.

Бабушка покачала головой.

– Не, я к тебе уж всяко не входила.

– Ну, кто-то да входил. Я слышал, а ещё окно утром было открыто настежь. – Тайрис посмотрел на Марвина, но тот тоже покачал головой.

И тут Тайрис заметил, что бабушка как-то странно на него смотрит и в глазах у неё неприкрытая тревога.

Глава 7

Пошёл двенадцатый час дня. Они ехали в Бафф-Бэй, Тайрис сидел в джипе, с трудом помещаясь между раскалённой металлической дверью и несколькими большими пакетами – в них, в пластмассовых контейнерах, лежала приготовленная бабулей еда. Мама, как всегда, невыносимо медленно ехала по ухабистым дорогам. С одной стороны – крутой обрыв без всякого ограждения, с другой – кофейные плантации, дома и фермы. Горы накатывали гигантскими морскими валами, окружали со всех сторон.

Мало того что было тесно, так приходилось ещё и слушать, как мама, бабуля и Марвин, не прекращая, играют в «Отгадай, что я вижу». Догадаться, что видит бабушка, не мог никто, в частности потому, что видела она эту штуку сорок лет назад в Кингстоне. Игра растянулась до бесконечности, и они так хохотали, что Тайрис дошёл до ручки: ему казалось, что он бьётся головой об лёд; голова разболелась сильнее прежнего. А когда они наконец-то доиграли, бабуля с Марвином завели какой-то бесконечный разговор:

– А я, когда, помнится, ещё девушкой была, так они все говорили…

– Ой, и как же звали-то её, эту тётку, которая…

– Да уж, паршивка она была редкостная, и вот однажды…

– А мне помнится, ростом она была выше, чем…

Так они и переговаривались, будто ручеёк журчал. А Тайрис чувствовал себя совсем плохо. И не только это. Его всё не отпускало ощущение, что он никак не связан со всем происходящим, как будто он – это не он.

Когда они запели, он громко застонал, заткнул уши, закатил глаза. Всякий раз, как мама поглядывала на него в зеркало заднего вида, он отворачивался, делая вид, что не заметил её взгляда.

– Тут останови, Патти. Вон тот вон дом, – распоряжалась бабушка, указывая на большую белую виллу, обсаженную ярко-красными и жёлтыми цветами; тут же росли несколько банановых пальм.

– Вот и перезнакомишься со всеми двоюродными, Тайрис. Уж я-то знаю: они ждут не дождутся. Надеюсь, у тебя ещё местечко в животе осталось, уж они для тебя наготовили. Растолстеешь ты у нас! – Бабуля рассмеялась, поворачиваясь и глядя на Тайриса с переднего сиденья.

Они вылезли из джипа и понесли пакеты в дом – Тайрис увидел, что сад украшен шариками и ленточками. К веткам хлебного дерева даже был привязан большой баннер с его именем.

Он бросил злобный взгляд на маму. Уж она-то могла догадаться, что ему это не понравится. Уж она-то могла сказать бабушке, что он не любит сюрпризов, тем более таких. Таких, где от него ждут, что он разговорится, заулыбается – не хотел он ничего этого делать. Да и не мог. Ну совсем ему не надо снова и снова слышать вопрос, всё ли у него хорошо, и рассуждения о том, какой он храбрый.

Он остановился у машины, покачал головой:

– Мам, а это всё обязательно? Не хочу я никого видеть.

Мама улыбнулась, расстёгивая верхнюю пуговицу блузки:

– Тайрис, ты слышал, что сказала бабушка: нас ждут, все очень хотят тебя видеть.

Тайрис почувствовал, как пересохло во рту, сердце заколотилось, будто после конца забега.

– Ты что, не могла сказать бабушке, что я хочу остаться у неё дома, что мне не хочется сюда ехать? – спросил он, стараясь говорить потише, чтобы бабушка не услышала. Ни к чему её обижать.

– Они уже подготовили свой сюрприз, так что вышло бы некрасиво… Смотри, там даже баннер с твоим именем. А шарики видел? И они тоже специально для тебя. Смотри, что на них написано: «С приездом, Тайрис!» Очень мило с их стороны. Идём, Тай.

Тайрис медленно шагал по выложенной белой галькой тропинке; ближе к дому до него донеслись звуки регги из сада: Кен Бут, «Всё, что у меня есть». Одна из любимых папиных песен… Тайрис нахмурился… Ну… вроде как из любимых. Почему-то толком было не вспомнить – в голове вдруг всё перемешалось, как будто её окутал густой туман.

И тут на Тайриса будто налетел порыв холодного ветра, его затрясло. Хотелось, чтобы выключили эту музыку, прекратили всё это. Не справится он. Ни за что. Он будто бы кружился вместе с песней, раз за разом, она увлекала его обратно в тот ужасный день, будто он стал странником во времени: она вернула его к звукам, свету и запахам в аэропорту, к маминым словам тогда, в марте, когда она встретила его после поездки в Афины: «Тайрис, послушай меня, пожалуйста. К сожалению, случилась страшная вещь…»

– Чего? Ух ты! – На него налетел Марвин.

Тайрис отвлёкся – Марвин вырвал его из чёрного колодца, вернул в настоящее. Проглотив слёзы, он глубоко вздохнул, почувствовал, что в горле стоит комок.

– Ух ты, Тай, – продолжал Марвин. – Только погляди! Морской окунь, курочка в острой корочке, рис с горошком! Спорим, я первый выпью весь фруктовый пунш!

Марвин, хохоча, помчался к мискам с пуншем, а Тайрис остался стоять рядом с мамой. Сбоку он услышал голоса. Поглядел, увидел целое море незнакомых людей: тёти, дяди, двоюродные – он никого из них никогда раньше не видел. Все улыбаются, машут руками, приветствуют его, идут навстречу, будто морской вал, который сейчас накатит и подомнёт под себя.

Тайрис попятился, сделал шаг назад, отшатнулся и от дома, и от родни.

– Мам, я не могу. Не могу.

– Я тебя прошу, постарайся, давай. Тебя ждут.

– Мам, ну пожалуйста, не заставляй меня. – Не хотел он никого видеть. Не хотел все это чувствовать, но ничего не мог с собой поделать. Хотелось одного – чтобы всё кончилось.

Мама протянула руку, погладила его по щеке, нижняя губа у неё задрожала:

– Тай, ты просто подойди и поздоровайся… ну пожалуйста, сынок. Они так старались… Может, тебе даже понравится – вдруг вообще будет весело? Ну постарайся, дорогой, прошу тебя.

– Мам, прости. – Он сглотнул слёзы, ему показалось, что он падает, а подхватить его некому. – Не могу я… не могу… Бабуля, мне правда очень, очень жаль.

– Тайрис, всё хорошо? – спросила бабушка, подходя.

Тайрис не успел одёрнуть себя, подумать, что на это скажет Джонатан, вглядеться во встревоженные лица мамы и бабушки – он просто развернулся и побежал к морю.

– Мне догнать его? – донеслись до него мамины слова. – Я не знаю, как ему помочь.

– Просто мальчику больно, пусть выпустит боль наружу, Патти. Бурю не остановишь.

Тайрис промчался по песчаной тропке, мимо кафешек и киосков у пляжа, и оказался на пустынном берегу. Остановился у прозрачной подвижной воды Карибского моря, задержал дыхание, попытался сдержать крик, который рвался откуда-то из самого нутра. Закрыл лицо локтями, заорал в самый сгиб:

– Ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу, ненавижу!

Потом нагнулся вперёд, опёрся ладонями о колени, попытался восстановить дыхание – хриплое, шумное, закрыл глаза; лицо овевал тёплый океанский ветер.