Эти странные Рэдли - Хейг Мэтт

Марк важно кивает:

– Джаред Коупленд. Знаете его?

Коупленд. Хелен задумывается. Имя определенно знакомое.

– У него еще дочь, – добавляет Марк. – Блондинка. Кажется, Ева.

– Ах да! Клара с ней дружит. Я ее всего раз видела, но она мне понравилась. Славная девочка.

– А вот папочка ее странноватый. Алкоголик, как я понимаю. В полиции раньше работал. Чуть ли не в уголовном розыске. Но с виду и не скажешь. Короче, он остался без работы и перебрался из Манчестера сюда. Бредовое решение, но он хочет снять у меня жилье – что ж, я не возражаю. Проблема только в том, что у него нет денег. То есть он внес залог – и все. Два месяца уже там живет, и я от него ни шиша не получил.

– Боже мой, вот бедняга, – с неподдельным сочувствием говорит Хелен. – Наверняка у него что-то произошло.

– И я это говорю, – вступает Лорна.

Марк закатывает глаза.

– У меня не благотворительная ночлежка. Я ему сказал: не принесет деньги в течение недели – лавочка закроется. Я занимаюсь бизнесом, а бизнес не терпит сантиментов, Хелен. Короче, он сказал, что устроился на работу и чтобы я не волновался, – Марк так самодовольно ухмыляется, что Хелен начала сомневаться, с чего она вообще решила пригласить этих Фелтов. – Он мусорщик. Из Скотленд-Ярда в мусоровоз, представляешь? Вот уж у кого не стоит просить советов насчет карьеры.

Хелен вспоминает, как утром мусорщик рылся в ее контейнере.

Хотя ее муж не следит за нитью разговора. Он вообще пропустил пассаж о мусорщике мимо ушей, потому что кто-то трогает его за ногу. Тут до него доходит, что это Лорна, и сердце выскакивает из груди. Это же ее нога. Видимо, это она случайно, думает он. Но нога по-прежнему здесь и все так же касается его – мало того, даже поглаживает и нежно прижимается.

Он смотрит ей в глаза.

Она жеманно улыбается. Его нога остается на своем месте, пока он обдумывает лежащие между ними барьеры.

Туфля, носок, кожа.

Долг, брак, здравомыслие.

Он закрывает глаза и пытается удержать свои фантазии в рамках сексуального контекста. Нормального. Человеческого. Но это непросто.

Он медленно убирает ногу под свой стул, а она опускает взгляд в пустую тарелку. Улыбка, однако, не сходит с ее лица.

– Бизнес, – повторяет Марк, явно наслаждаясь самими этим словом. – Да и год был затратным. Кое-что в доме затеяли.

– А что именно? – спрашивает Хелен.

Марк прочищает горло, будто собирается сделать заявление общенациональной важности:

– Планируем расширяться. Надстраиваться. Пятую спальню хотим. Питер, я к тебе загляну при случае, покажу проект, прежде чем получать разрешение. Боюсь, мы можем слегка затенить ваш сад.

– Не вижу проблемы, – говорит Питер, внезапно почувствовав себя живым и опасным. – Я бы сказал, что в нашем случае тень – это плюс.

Хелен изо всех сил пинает мужа ногой под столом.

– Ну что, – говорит она, собирая тарелки. – Кому десерт?

Тарантул

На улице холодно, даже у огня, но всем, кажется, наплевать.

Люди танцуют, пьют, сворачивают косяки.

Клара сидит на земле, вглядываясь в импровизированный костер в нескольких метрах от нее, вздрагивая каждый раз, когда всплески жара и света пронзают ночь. Даже если бы она была не больна, она все равно чувствовала бы себя плохо в течение последнего часа – ну или сколько там уже Тоби Фелт трется возле Евы, пичкая ее дешевой водкой и еще более дешевыми подкатами. И все это почему-то срабатывает: они уже целуются, и шевелящаяся рука Тоби на затылке ее подруги кажется пятилапым тарантулом.

Но еще хуже Кларе из-за Харпера. Последние минут десять он постоянно оборачивается к ней, пожирая пьяными голодными глазами, от чего ей совсем дурно.

У нее что-то ухает в животе, словно земля резко уходит из-под ног.

Надо сваливать.

Она пытается встать, но тут Ева отклеивается от Тоби и обращается к подруге.

– Господи, Клара, ты что-то совсем бледная, – с тревогой, хоть и пьяной, говорит Ева. – Поехали домой? Можем вернуться на одном такси. Я сейчас вызову.

Клара видит, как за спиной у Евы Тоби что-то внушает Харперу, ей даже почти интересно, о чем они говорят.

– Не надо, все нормально, – Кларе удается перекричать мощные музыкальные басы. – Я сейчас маму наберу. Она за мной приедет.

– Хочешь, я ей позвоню?

Тоби тянет Еву за рубашку.

– Не надо, – отвечает Клара.

– Точно? – переспрашивает Ева, пьяно заглядывая ей в глаза.

Клара кивает. Ей не до болтовни. Продолжит разговаривать – снова стошнит. Она делает глубокий вдох, пытаясь вдохнуть как можно больше свежего ночного воздуха, но толку ноль.

И как только Ева и Тоби снова начинают целоваться, тошнота накатывает с удвоенной силой, а к ней присоединяется острая, выворачивающая боль.

Это очень плохо.

Клара закрывает глаза, выискивает в самой темной глубине своего нутра остатки сил, встает с земли и уходит прочь от этих танцующих счастливчиков и целующихся парочек.

Сигнал

Спустя пару минут Клара спускается к калитке участка и направляется в соседнее поле. Она хочет позвонить маме, но телефон не ловит сеть, так что приходится идти пешком. Она идет не прямиком к дороге – чтобы не бросаться в глаза остальным тусовщикам, – а через лужайку, выбрав наименее открытый путь отступления.

Она опять достает телефон. Значок антенны по-прежнему перечеркнут.

На земле спят коровы. В темноте их безголовые силуэты напоминают спины бороздящих океан китов. Только когда она подходит почти вплотную, они приобретают привычные очертания; животные испуганно просыпаются и в панике разбредаются. Она продолжает идти, направляясь по косой к лежащей впереди трассе, а оставшиеся позади звуки вечеринки затихают вместе с музыкой, растворяясь в ночном воздухе.

Никогда в жизни Кларе не бывало так плохо. Раньше у нее случались и глазные инфекции, и регулярные мигрени, и приступы диареи – ей есть с чем сравнить. Как бы хотелось сейчас лежать в постели, свернувшись калачиком под теплым пледом, и тихонько плакать от жалости к себе.

Возвращается эта изматывающая тошнота, от которой хочется вывернуться наизнанку и вырваться из собственного тела.

Надо остановиться.

Остановиться и проблеваться.

Вдруг она слышит шум. Тяжелое дыхание.

Кажется, костер остался в паре километров позади – вон он, мерцает далеким огоньком за колючей живой изгородью, отделяющей площадку от поля.

Она замечает нечто огромное, несущееся в темноте.

– Эй, – запыхавшись, зовет оно. Точнее, он. – Клара.

Это Харпер. Ее так мутит, что нет сил даже волноваться, зачем он за ней идет. Ей так дурно, что она не обратила внимания на его похотливые взгляды и не могла предположить, что он может за ней последовать. Может, она что-то забыла на вечеринке, и он догнал ее, чтобы это отдать.

– Чего тебе? – спрашивает она и выпрямляется.

Он подходит ближе. Широко улыбается и молчит. Становится ясно, что он напился вдрабадан. Но она-то – нет. Харпер, конечно, хулиган и дубина, и она всегда считала его человеком, не способным думать своей головой. А поскольку Тоби нет поблизости и он не может подзуживать Харпера, то она выкрутится.

– Ты красивая, – говорит он, покачиваясь, словно подпиленное у корня дерево.

Его низкий гнусавый голос наваливается на нее, добавляя дурноты.

– Нет. Неправда. Я…

– Я думал, может, нам пройтись.

– Что?

– Ну там… Просто походить.

Она озадачена. Интересно, что Тоби ему насоветовал.

– Я и так иду.

Он улыбается:

– Да расслабься. Я в курсе, что ты на меня глаз положила.

А вот с этим разобраться будет сложнее. Сейчас у нее нет обычного арсенала вежливых отмазок, чтобы отвязаться от этого болвана. Поэтому ей ничего не остается, как просто идти вперед.

Но каким-то образом Харпер перерезает ей путь и встает, улыбаясь, впереди, как будто они вместе затеяли что-то веселое. За такой улыбкой запросто может последовать грубость или жестокость. Она шагает вперед, а он пятится перед ней, хотя в данную минуту ей просто нужно, чтобы рядом никого не было. Никого, кроме мамы и папы.