Свободной рукой Цыган взял мою чашку.
– Помянем покойного Валентина Смирнова! – Отхлебнув, скривился: – Тю, ты туда нассал, что ли? На вкус чисто моча.
– Ты обещал меня не трогать, – мой голос дрожал. – Вас бы все равно посадили, пойми. И это я пытался вас остановить, забыл?
– Век не забуду. И как ты с Мартыном спелся – тоже. У меня руки чешутся всадить тебе заточку в глаз. Но даже у трусов есть право на искупление. Сегодня мы с тобой будем восстанавливать попранную справедливость.
С этими словами он вынул руку из-под стола и убрал заточку в карман.
– «Мне отмщение, и Аз воздам», – сказал я, несколько осмелев. – Так в Библии сказано.
– Мне больше нравится «Провидение предоставляет карать и наказывать злодеев нам, смертным». Помнишь то кино про негритят? – Его лицо тронула мечтательная улыбка, сделавшая его еще безобразнее. – Вот было времечко!
Конечно, я помнил.
Далеким летом 1988 года четверо пацанов, еще не ставших Кровавыми мальчиками, тайком пробрались в кинозал на фильм «Десять негритят». Сидя в темноте, они не дыша смотрели, как зловещий мистер Оуэн истребляет одного за другим десятерых убийц, избегнувших правосудия. Кто он такой, этот загадочный мистер, нам узнать не довелось: на восьмом «негритенке» я позорно взвизгнул и привлек внимание билетерши.
Валька матерился и качал права, но нас все равно вытурили. На улице Цыган от души дал мне по шее. Более чем заслуженно.
Подходя к своему двору, мы увидели дым, а во дворе обнаружили пожарных, «скорую» и толпу очень злых соседей. Оказывается, Стрижка, за которой Мартыну надлежало приглядывать, пока мать на работе, развела костерчик, чуть не спалив весь дом. Тетя Зина коршуном налетела на нерадивого отпрыска и при всем дворе оттаскала его за вихры. Легко отделался, любой из нас за такой косяк получил бы ремня.
– Ненавижу свою сестрицу, – заявил Мартын, когда на следующий день мы с ним резались в шахматы у него дома. Цыган, развалясь в кресле, изучал старый номер «Огонька», точнее, гимнасточку в красном купальнике на обложке, Валька устроился на диване со сборником «Латышский детектив». Стрижка, надышавшаяся угарным газом, лежала в больнице под присмотром матери, так что тесная квартирка Мартыновых оказалась в полном нашем распоряжении.
В самом начале игры Мартын пожертвовал ферзя, я, дурак, заглотил наживку, а теперь уныло созерцал доску, где в окружении грозных черных фигур ожидали приговора мои пешечка, ладья и король. Вдобавок с подоконника меня сверлила стеклянными буркалами коллекция Стрижкиных кукол, которых она в трогательной заботе обкорнала себе под стать. Эти лысые страшилки и вообще нервировали, а Мартын вдобавок нарочно сел так, чтобы я постоянно натыкался на них взглядом. Котелок у него всегда варил будь здоров.
– Один попался на приманку, их осталось трое, – пробурчал он, подперев голову руками. – А все-таки жаль, что эта дурища не сгорела.
Меня не поразили его слова: чего не брякнешь в запале? Стрижка была самым добрым существом на свете, но ее выходки довели бы кого угодно. Огонь влек ее, как мотылька, поджог она устраивала не впервые. Чуть что не по ней – начинала выть и биться головой об стену. А эти ее танцы под музыку, во время которых она запросто могла стащить с себя платье и трусики – чтоб ничто не стесняло! Когда мы гоняли пластинки на «Ригонде», доставшейся Мартыну от беглого папаши, у него дома, это было еще ничего; но если Стрижка слышала музыку во время прогулки, то устраивала стриптиз прямо посреди двора. Пацаны гоготали, Стрижка, видя их радость, тоже смеялась, а бедняга Мартын скрипел зубами, не зная, куда провалиться.
А еще она обожала обниматься, даже с незнакомыми людьми, отчего прослыла у взрослых эдакой святой, блаженненькой. Говорили, будто достаточно ей обнять страждущего, чтобы отступила любая хворь. (Это лишний раз доказывает, что медики порядком недооценивают эффект плацебо.) К Мартыновым зачастили на поклон древние бабки с дедками и мамаши с чахлыми отпрысками. Даже деньги иногда предлагали, но тетя Зина, женщина рабоче-крестьянского склада, не брала из принципа: помощь, мол, должна быть бескорыстной.
Словом, жизнь у Мартына была не сахар. Неудивительно, что, кроме нас, он ни с кем не водился.
– Между прочим, у президента Кеннеди была слабоумная сестра, – просветил нас Валька, оторвавшись от своих латышей.
– А отец от него тоже ушел? – в голосе Мартына звенела сталь. – Его тоже сделали нянькой? Всю жизнь мне испоганила. Если б я мог убить ее так, чтобы никто не догадался, точно бы убил. – Он снес мою ладью конем. – Шах и мат!
– Я мать свою зарезал, отца я зарубил… – проникновенно затянул Цыган.
– Сестренку-идиотку в сортире утопил… – подхватил я.
– Сижу я за решеткой и думаю о том, как дядю-часового ударить кирпичом! – закончили мы хором и дружно расхохотались.
Да, времечко было и впрямь веселое. А злополучных «Негритят» мы все равно потом посмотрели – ровно десять раз.
2004
– Идеальное убийство, – прервал мои воспоминания голос Цыгана. – Вот откуда идейка-то…
– С меня хватит убийств, – отрезал я. – У меня жене скоро рожать, и я не хочу, чтобы она носила мне передачи.
– Это хорошо, что ты заботишься о жене, – каким-то странным голосом сказал Цыган. – Молодую мамочку нужно беречь. Кто-то может ненароком столкнуть ее с крыльца, двинуть в живот… Собачий мир.
Я достал сотовый.
– Все, поговорили. Я звоню в милицию.
Он нехорошо ухмыльнулся:
– Знаешь, какое чтиво охотней всего выдают в тюремной библиотеке? Уголовный кодекс Российской Федерации. В моих словах нет состава преступления. Я просто говорю, что дерьмо случается.
Сейчас я на него кинусь. И плевать на заточку.
– С твоим багажом тебя и слушать не станут. – Телефон я, однако, убрал. От бессильной злости к горлу подкатывала тошнота.
– Тринадцать лет прошло. Давно все забыли Кровавых мальчиков, и Стрижку тоже забыли. Кроме нас с тобой и Мартына, конечно. До сих пор дрочит, небось, вспоминая об этом. Под Глорию.
– Слушай, граф Монте-Кристо, – начал я. – Если с Лелей что-то случится, я тебе знаешь что сделаю?
– Страшнее участи тюремной шлюхи? Ну рассказывай. Я весь внимание.
Он достал из-за пазухи помятую фотографию и шлепнул на стол.
– Вот он. Снято во время второй чеченской. Рисуется, как всегда.
На фото ухмыляющийся Мартын в компании еще двух бойцов позировал с автоматом на плече, всем своим видом олицетворяя пословицу «Кому война, а кому мать родна».
– Воевал он по контракту. Нашел, типа, применение своим талантам. Один из его товарищей, – костлявый палец Цыгана уперся в снимок, – стуканул командованию: дескать, рядовой Мартынов позволяет себе лишнего в отношении мирного населения, в особенности девушек. Принципиальный солдатик попался, не то что… некоторые. И почему-то именно этого принципиального солдатика вскоре нашли на окраине аула с отрезанной головой и кишками наружу. Официальная версия – чехи, но осадочек остался, и многие бойцы после этого от Мартына шарахались. Тут как раз тетю Зину хватил кондрашка, и командование не упустило случая сплавить его домой. На выручку он приобрел себе и матери халупу неподалеку отсюда. Туда-то мы сегодня с тобой и наведаемся… А двухэтажку их снесли. Деловой центр собираются строить.
Я подумал, что если призраки действительно прикованы к месту своей смерти, то бедная Стрижка будет бесплотным духом блуждать по бесконечным офисным лабиринтам, не понимая, что стало с ее домом. Придет же в голову…
Я предпринял еще одну попытку:
– У него военная подготовка. А ты просто зэк-доходяга. Он раздавит тебя как клопа.
Цыган похлопал по карману, где лежала заточка.
– А нам не страшен серый волк! Своя подготовка имеется. У нас там натурально «петушиные бои» проводились…
