О том, что Морф все же нарушит свое слово, дождется, пока девушка позабудет о Саше, предложит попить вместе кофе… Сына они назовут Олегом, дочку – Лилей. Через пять лет Морф, одержимый идеей получить доступ к Тихому Дому через человеческое сознание, попытается создать терминал доступа, соединив два мозга – в надежде на то, что один сможет извлекать информацию из второго. Материалами для эксперимента послужат их с Аленой дети. Поняв, что потерпел неудачу, он скроется в Подмосковье, где замерзнет насмерть в заброшенном деревянном доме. Алена же, вернувшись с работы, застанет Лилю и Олега уже мертвыми – Морф сошьет их затылками без анестезии, чтобы не нарушать ясность мышления. Алена же умрет в психиатрической лечебнице спустя восемь месяцев: разгрызет себе запястья и будет втирать в них собственный кал, чтобы вызвать заражение крови.
Абсолютное знание обо всем вытеснило Сашину личность, его воспоминания и эмоции. Он стал ничем и всем. Не было ничего видно и слышно, Саша был будто заперт в глухом коконе. Или же он сам был – бесконечный пустой кокон. Саша знал, что пролежит, подключенный к аппарату жизнеобеспечения, бесконечно долгие шесть лет, три месяца, пять дней, восемь часов, две минуты ровно, пока не умрет от кровоизлияния в мозг. И еще больше времени пройдет здесь, в Тихом Доме, где, будто в черной дыре, часы останавливались, так что впереди ждала бесконечность. Он хотел кричать, но у него не было рта. [97]
Герман Шендеров
Корми меня
Вероника хотела завести кота, чтобы было кого гладить, но Ангелина Петровна страдала аллергией на шерсть. Когда живешь в коммунальной квартире, надо считаться с соседями. Вероника мечтала переехать из этой дыры, пропахшей чужой одеждой и чужой едой. Она подсчитала, что если каждый месяц откладывать треть зарплаты, то уже через пару лет можно обменять постылую комнату на малосемейку. Но когда у нее скапливались хоть какие-то деньги, обязательно случались катастрофы, требующие непредвиденных трат: то сапоги порвутся, то хрустнет коронка на зубе.
Вероника давно решила, что судьба против нее. Иногда казалось, что и проживать эту жизнь до конца не стоит. Но Вероника не была самоубийцей какой-нибудь. Она твердо знала, что доживет потихоньку, пусть и без надежды на лучшее. Она работала продавцом в магазине хозяйственных товаров, получала кое-какие деньги, собирала волосы в косу и рано ложилась спать.
В четырехкомнатной коммуналке, кроме Вероники, жили престарелая учительница физики Ангелина Петровна и маленький пьющий мужичок Альфонсо. Физичка была женщиной тихой, рассудительной. Всякое лето она уезжала путешествовать, а потом отмечала на висевшей в коридоре карте города, в которых побывала. Если бы не ее привычка курить в ванной и аллергия, мешавшая завести кота, Вероника ничего не имела бы против такого соседства. Другое дело Альфонсо. Тот клянчил деньги, а выпив, настойчиво предлагал свою задрипанную любовь.
Альфонсо утверждал, что по вероисповеданию он католик, что его дед воевал в Испании и назвал внука в память о товарище, погибшем от франкистской пули. «Ты знаешь, у меня ведь и полное имя есть, – томным полушепотом сказал как-то раз Альфонсо, пытаясь приобнять Веронику. – Послушай, как звучит: Альфонсо Педро Энрике Мария и Тодос Сантос. Красиво? Только ты не рассказывай никому, а то мужики будут меня педрилой называть и Хулио Иглесиасом. Это наш с тобой секрет, сеньорита». В ответ на оказанное доверие Вероника стукнула по ручонке, заползшей ей на бедро. В этой квартире определенно нельзя жить в спокойствии.
Вероника просыпалась чуть свет, принимала ванну, запиралась в комнате на два оборота и начинала расчесывать волосы. Когда-то бабушка говорила, что за гребень надо по десяти раз на дню браться. Но разве так успеешь? Только утром времени хватало, чтобы расчесаться как положено. Еще бабушка говорила: «Вероничка, не стриги волосы! С ними счастье прирастает». А насчет счастья кому как не бабке верить? У нее все было: и муж, и дом, и дети, и коса чуть ли не до щиколоток. Она понимала толк в счастье. И Вероника не стригла волос. Все подружки с модными каре давно повыскакивали замуж с разной степенью успеха, а она все растила и расчесывала свое счастье. Да видать, не доросло еще. Только до пояса едва дотянулось, а ниже – никак. «У женщины счастье сверху вниз растет, – говорила бабушка. – Сперва головой полюбишь, потом – сердцем, животом, и так пойдет до самых пяток». Вероника ничего по этому поводу сказать не могла.
Около восьми утра в коридоре раздавалось покашливание Ангелины Петровны. Физичка направлялась в ванную подымить. Пока не начал шебуршиться Альфонсо, Вероника одевалась и шла на работу, не забывая прихватить что-нибудь съестное для рыжего дворового кота. Кот каждое утро ждал ее возле подъезда. Глядя, как зверек поедает угощение, Вероника думала, что, будь у нее отдельная квартира, она забрала бы кота к себе жить.
Домой Вероника возвращалась к вечеру. Всякий раз, останавливаясь в поисках ключей перед измазанной красно-коричневой краской дверью коммуналки, она думала, что не хочет туда. Но больше жить ей было негде.
Все началось в конце сентября, когда паутина летит и школьники подбирают опавшие листья. Вероника, как обычно, проснулась до рассвета и направилась в ванную комнату. Первым делом ей пришлось взяться за губку, так как Альфонсо со вчерашнего вечера не потрудился отмыть за собой ванну. Пахло табаком. Не иначе, Ангелина Петровна курила ночью. Вероника разбрызгала освежитель и включила воду.
Приняв ванну, она пошла к себе в комнату, но тут услышала шорохи и скрежет. Кто-то ковырялся в за мке входной двери. Наверное, пьяный Альфонсо никак не мог попасть ключом в скважину. Нет. Альфонсо был дома – его ботинки стояли в прихожей. Неужели взломщики?!
Двадцать девять лет Вероника прожила тихо, без приключений. У нее ничего не крали, хулиганы не приставали на улице и полицейские не спрашивали документы. Она понятия не имела, что делать, если кто-то пытается взломать дверь. Может, разбудить соседей? Или вызвать полицию? Вероника подумала, что это было бы глупо. Разве можно устраивать переполох не разобравшись?
Она осторожно подошла к двери. Шорохи прекратились. Вероника посмотрела в глазок, но ничего не увидела. Точно – это взломщики. Они специально залепили глазок. Вероника затаила дыхание.
За дверью было тихо. Вероника выждала целую минуту и решила, что воры, должно быть, не смогли справиться с замком и ушли. Она приоткрыла дверь, чтобы удостовериться в этом, и чуть не завизжала от испуга. Перед ней стоял незнакомый мужчина с сумкой.
– Вы кто? – спросила Вероника почему-то шепотом.
Мужчина в ответ пробормотал что-то невнятно. Видимо, появление Вероники также оказалось для него неожиданностью.
– Я полицию вызову! – пригрозила Вероника. – Говорите сейчас же, что вы здесь делаете!
– Дверь открываю, – промямлил мужчина. – Ключ заедает почему-то. Я новый жилец из третьей комнаты.
Вроде бы все сходилось. Третья комната действительно пустовала вот уже который год. Веронике стало неловко за учиненный допрос. Теперь новый сосед, чего доброго, будет считать ее истеричкой. И почему, в самом деле, ей пришло в голову, что этот мужчина – взломщик? Разве он похож на взломщика? Обычный нескладный мужичишка: плешивый; руки-ноги длинные, тонкие, но пузико имеется; мелкие глазки смотрят из-за толстых стекол очков. Нет, таких взломщиков не бывает.
– Проходите, – пригласила Вероника. – Ваша дверь последняя направо по коридору, рядом с санузлом. И постарайтесь не шуметь – все еще спят. А чтобы ключ не заедал, надо дверь немного вправо и вверх толкать.
Мужчина бочком прошел в прихожую, поставил сумку, после чего поднял левую ногу, так что ступня оказалась на уровне пояса, и принялся снимать ботинок.
– Вы бы присели, – указала на табурет Вероника.
