Той ночью она оставила старуху и просидела в своей комнате почти до рассвета. У человечка-слизняка было достаточно времени, чтобы выбраться наружу. Мог ли он до сих пор прятаться где-то в квартире?
– Нет.
Людмила не сразу поняла, что этот хриплый шепот принадлежит ей.
– Его здесь нет, – уже тверже повторила она.
За эти дни она дважды наводила порядок во всей квартире: сразу после смерти свекрови и перед поминками. Где бы он ни спрятался – в шкафу, за диваном, под ванной – она бы уже нашла его.
Куда же он тогда делся? Растворился в воздухе?
– Мне все равно, – пробормотала Людмила, торопливо поднимаясь с постели. Сейчас она хотела лишь одного – прервать этот фантомный диалог с внутренним голосом. Чаша тревоги переполнилась, и дальнейшие раздумья были невыносимы.
Надев до конца тапки, она подошла к тумбочке у окна, где оставила вчера те самые бинты и тряпки. Убедившись, что шторы по-прежнему плотно задернуты, Людмила задрала подол сорочки. Ниже дряблого живота вдоль бедра свисал длинный пласт бледной и вялой кожи. Бывший грыжевой мешок был пуст.
Рука, потянувшаяся к тряпкам, замерла на полпути. Если она собирается показать это мужу, то в маскировке больше нет смысла. Людмила решила, что скажет, будто все произошло этой ночью. Точнее, не все, а…
Грыжа просто исчезла. Исчезла этой ночью, прямо во сне, и все. И пусть дальше врачи сами разбираются, что с ней случилось.
Одернув сорочку, Людмила открыла дверь и вышла в большую комнату. Она шагнула прямо к дивану, где спал муж. Край тапки задел две бутылки, стоявшие рядом, и те, пустотело звякнув друг о друга, закатились под диван.
– Да не шуми ты… – заворчал из-под одеяла Леня, – и так голова раскалывается… А ты еще тут… Корова…
Людмила замерла в изголовье дивана.
За все годы их брака Леня никогда не обзывал ее, даже если сердился. По крайней мере, до вчерашнего дня. Но если вчерашнюю выходку мужа еще можно было хоть как-то объяснить, то это… Сбитая с толку внезапной грубостью, Людмила растеряла решимость. Однако тревога, помноженная на обиду, требовала выхода.
– Ты со мной так не разговаривай! – ее истончившийся голос предательски задрожал. – Я…
– Да иди ты! – оборвал ее муж и, отвернувшись к стене, накрылся с головой одеялом.
Людмила стояла у дивана, стиснув руки под грудью. Если бы она не видела своими глазами Леню, произносящего это, ни за что не поверила бы, что такое возможно.
И все именно сейчас, когда ей так нужна его поддержка!
Может, это просто похмелье? Пять лет назад у Лени умер двоюродный брат, разбился на мотоцикле, и в тот раз на поминках муж тоже прилично выпил, так что с утра его тошнило. Впрочем, несмотря на ужасное самочувствие, он тогда разговаривал с ней нормально.
Неужели все это из-за смерти старухи? Он с ней даже не общался толком! Жили в соседних комнатах, ели за одним столом, и все. Может, поэтому и жалеет теперь? Злится на себя, а выплескивает все на жену. В психологической передаче по четвергам часто о таком рассказывали.
Людмила вернулась в свою комнату. До боли прикусив нижнюю губу, она снова наматывала на себя бинты, привязывая к телу тряпичный ком, имитирующий грыжу.
Все пошло совсем не так, как она планировала. Нужно было в любом случае вызвать врача, но… Без Лени она не могла. Не хотела. Людмила решила, что даст ему еще один день, чтобы прийти в себя. В конце концов, предыдущие три дня она как-то прожила и даже чувствовала себя нормально.
А завтра утром она сделает, как задумала.
Леня поднялся с дивана только к обеду. Не одеваясь, прошаркал в кухню, где Людмила заканчивала варить суп. Еды после вчерашнего застолья осталось в избытке, но ей нужно было чем-то занять себя, чтобы отвлечься от скачущих в голове мыслей.
– Долго ты спал, – как можно мягче произнесла Людмила, поворачиваясь навстречу мужу. Тот ничего не ответил, молча потянулся к ручке холодильника.
– Как ты себя чувствуешь, Лень?
Вопрос тоже остался без ответа.
Распахнув холодильник, Леня достал молоко и стал жадно пить прямо из пакета. Несколько белых капель стекли по подбородку. Одна из них, минуя покрытую седым волосом впалую грудь, упала прямо на голый живот, выпирающий далеко вперед над резинкой приспущенных трусов.
И когда муж успел так растолстеть? Конечно, во время совместной жизни взгляд замыливается, ко всему привыкаешь, но сейчас Людмиле казалось, что она впервые видит это огромное брюхо.
В груди тревожно екнуло.
– Че смотришь-то? – Леня наконец оторвался от молока и, звучно рыгнув, убрал пакет обратно в холодильник.
Людмила внутренне поежилась от этой новой вызывающей интонации в его голосе. Мужа словно подменили каким-то чужаком, неприятным и злобным.
Чужаком? Вот именно.
– Лень, будешь есть? – отогнав безумную мысль, она сделала еще одну попытку наладить контакт. В передаче по четвергам часто говорили, что…
– Сама это жри! – покрасневшие глаза мужа скользнули по кастрюле с супом, исходящей паром, а затем вперились в ошарашенную Людмилу – Ну? Че вылупилась? Думаешь, говна своего наварила и все, долг выполнила? Лучше бы за мамой моей присматривала!
Круто развернувшись, Леня задел животом ручку холодильника. Матюгнулся сквозь зубы, приложил к царапине ладонь. Сквозь набежавшие на глаза слезы Людмила увидела, как массивное брюхо мужа вдруг неестественно взбугрилось, а затем приобрело прежние очертания. Выронив поварешку (та громко звякнула об пол, но муж никак не отреагировал на звук), она поспешно смахнула слезы, но Леня уже вышел из кухни. Как будто ничего и не было.
Но на самом деле было.
Она видела это собственными глазами.
До сих пор думаешь, что он растворился в воздухе?
– Нет, – прошептала Людмила, как будто вопрос был задан вслух. Внутренний голосок больше не раздражал. Ей было наплевать на него. Единственное, что сейчас имело значение, – это Леня.
Человечек-слизняк каким-то образом попал в его тело. Как именно – Людмила не знала и не хотела знать. Она хотела лишь одного – помочь мужу. После того, что эта тварь сделала со свекровью… Кто знает, что может случиться с ним?
– Лень, ты как себя чувствуешь? – вечером Людмила в очередной раз заглянула в комнату, где напротив вопящего телевизора скорчился на диване муж.
– Заколебала уже спрашивать! – яростный выкрик мужа перекрыл телевизионную какофонию. – Сама-то как думаешь?
Леня полулежал на боку, придерживая рукой распухший живот. Бледное лицо искажала гримаса гнева.
– Весь день просраться не могу после твоих вчерашних салатов! Наготовила помоев, а сама сидела, не жрала!
Последние несколько часов муж действительно только и делал, что ходил от дивана к туалету и обратно. Ему было плохо, и он сам это понимал. Но от вызова врача почему-то упорно отказывался.
– Лень, может, скорую вызвать? – в очередной раз умоляюще предложила Людмила.
– Я сам знаю, кого и когда вызвать! – рявкнул в ответ Леня. – О здоровье моем заботишься? А о маме не надо было заботиться?! Стерва!
Резко брошенный пульт от телевизора стукнулся в дверной косяк на уровне лица Людмилы. Вздрогнув, она юркнула в коридор и бессильно привалилась к стене. Глаза снова наполнились слезами.
Помощь врачей была единственным выходом. Тем более что Лене на самом деле плохо. Не нужно даже ничего выдумывать, не нужно прикидываться, как делала она сама последние дни. Всего лишь вызвать врача! Пусть его заберут в больницу, пусть сделают снимок или что там нужно… Пусть сделают операцию и вытащат из него эту… Эту тварь.
Людмила отлепилась от стены. Ее била дрожь. Соленые дорожки подсыхающих слез стягивали кожу на щеках.
Блуждающий взгляд зацепился за край бельевой корзины, белеющий за приоткрытой дверью в ванную.
Стирка.
Вот что она еще не сделала.
С трудом передвигая ноги, Людмила включила свет в ванной и принялась перекладывать грязное белье в стиральную машину. Тревога и страх разъедали ее внутренности быстрее любой кислоты, стоило лишь на минутку остановиться, задуматься, поддаться им. Нужно было двигаться, занимать себя делом, чтобы разум не помутился окончательно.
