Дернулся, хотел вырваться на свободу крохотной прихожей и даже в панике сорвал строительные очки, но Танюха на его шее вдруг зашипела разъяренной кошкой…
…Он снова шагал по ночному зимнему лесу, почти не чувствуя ног и тяжело дыша.
Сосны скрипели и вопили сотнями голосов, звука которых человеческому уху касаться не полагалось ни при каких обстоятельствах. Набившийся в ботинки снег таял, насквозь вымочив носки и саму обувь. Вдали ухнула птица, и Захаров почему-то был уверен, что это сова, причем непростая.
Он остановился, пытаясь вспомнить, что здесь делает и куда идет.
Сознание сдавило холодным обручем, из легких вырвался клокочущий кашель.
Шея оледенела, а мышцы сверлило такой судорогой, что хоть плачь.
Застонав от боли, Захаров все же подвернул голову и скосил глаза.
С его плеч свисали женские ноги. Обнаженные. Почерневшие и сухие, как у мертвеца. Длинные шелушащиеся ногти больше напоминали звериные, а на левой лодыжке позвякивала ржавая цепь, по виду совсем старая, основательно истончившаяся от времени.
Ее образ мелькнул в памяти чем-то знакомым, но ускользающим, и тут же погас.
Олег попробовал сглотнуть, но осознал, что горло объято огнем. Заскулил, почти рухнул на колени в сугроб, но ему не позволили – по щеке царапнуло когтями, словно раскаленной железкой приложили, а на темечко опустилась нестерпимо ледяная ладонь. Длинные пальцы оплели голову, касаясь висков и заиндевевших бровей.
– Уже скоро, – старыми ветками проскрипело над головой Олега, и он сделал следующий шаг…
…Вероятно, на этот раз Олег все же точно отключился.
Закемарил, уронил голову на грудь и даже смешно всхрапнул. От этого рассмеялись все – и Рита с Серым, и даже Танюха за его спиной. Вздрогнув, он вскинулся и отчаянно заморгал. Невеста чуть сжала бедра – мол, тише-тише, сиди, родненький, просто перепугался, просто дурное приснилось, все хорошо.
Обмякнув, Захаров привалился спиной к основанию кресла и погладил Танюхино колено. Глубоко вздохнул, нервно усмехнулся короткому кошмару и сочно поцеловал девушку в бедро.
– Ну, точно, набегался спаситель наш! – подмигнул Серега, салютуя бутылкой.
– Умничка мой, спаситель! – подтвердила сверху Танюха, поглаживая его волосы. – Умаялся, отдохнуть не дают…
Захаров хмыкнул. Хотел остроумно отшутиться, но слова набились в рот холодной кашей, не протолкнуть. Медвежья шкура манила прилечь прямо перед жарким камином, растянуться в полный рост и крепко заснуть.
– Приснится же такое… – наконец просипел Олег, ощутив, как пересохло в глотке. – Все нереальное какое-то…
– Приснится, – вдруг подтвердила Рита, глядя на него с легким прищуром. – Нереальное.
– Но сейчас же всё в порядке? – уточнил ее муж после глотка пива.
– В порядке, – признал Олег, но не очень убедительно. Нахмурился, попытался вспомнить. Нахмурился еще сильнее. – Но не очень… мы же застряли, верно? В сугробе засели. Наглухо, не выбраться, до коттеджа еще час езды был…
– Верно, – снова кивнула Исаева. С прищуренными глазами, неподвижная возле Сереги, она вдруг напомнила Олегу сову. Причем непростую.
– Однако ж выбрались? – спросил он и сам не понял, кому адресовал вопрос.
– Надо полагать, – в том же тоне вернул ему Сергей. – Хорошо, что я цепи колесные не выложил.
Захаров облизнул сухие губы. Легко похлопал Танюху по бедру, привычным жестом призывая выпускать из сладостного капкана… но та не разжала ног.
– Медвежонок, ну зачем ты все усложняешь? – негромко спросила она, и Олег не узнал голоса невесты.
Дернулся встать чуть решительнее, но теперь женские ноги держали, словно железные тиски.
– Пусти! – просипел Олег, все же выкручиваясь угрем, отлетая в сторону и падая на четвереньки. – Какого тут вообще ху…
И осекся.
Стало очень холодно. Свет померк. Диван, на котором секунду назад сидели Исаевы, оказался пуст. Камин – погашен. А медвежья шкура, на которой ему так легко отдыхалось еще минуту назад, сгнила лет сто назад…
Не поднимаясь с четверенек, застывший в беззащитной и унизительной позе, Захаров все-таки заставил себя медленно повернуть голову и чуть не застонал от боли в окаменевших плечах. Снизу вверх взглянул на кресло, под которым провел изумительный вечер, и глаза его распахнулись.
Она оказалась очень высокой, суковатой и костлявой, словно бы собранной из самых угловатых веток в лесу. Мертвецки-высохшей, будто мумия. Голова на тонкой, едва различимой шее почти парила в воздухе, окруженная гигантским ореолом серых спутанных косм. Бельма раскосых, ослепительно-молочных глаз смотрели в самую душу.
Олег попробовал вскрикнуть, но только засипел. Почти вскочил, поскользнувшись на расползающейся шкуре, но тут она подступила и распахнула пасть.
Горловой рык был похож на рев аварийной сирены, он чуть не выбил из Захарова тающие крупицы сознания. Огромные белоснежные глаза без зрачков распахнулись, а затем сучковатая старуха наотмашь ударила его в лицо раскрытой пятерней с пугающе длинными пальцами…
…Олегу было спокойно и свободно. Ни на плечах, ни на спине больше не было ни грамма тяжести, ни приятной, ни обузной. Сладостно застонав, он ощутил, что теперь и вовсе лежит на большом столе лицом вверх, а жар камина…
Нет, это был не камин. Это натужно дышала печь, кое-как побеленная, неказистая, но невероятно огромная, на полкомнаты. Распахнув глаза, Захаров различил над собой низкий бревенчатый потолок, дочерна закопченный и грубый. Скривился: воняло по́том, старыми звериными шкурами, сухими травами и подгнившим мясом. Несколько свечей давали лишь жалкий свет.
Олег попытался сесть, но не смог. Попробовал хотя бы пошевелиться, но снова потерпел неудачу. Словно в ответ на его неловкие попытки, слева от стола зарычал пес. Негромко, предупреждающе. Очень крупный пес, судя по звуку. И очень зубастый.
Захаров скосил глаза, вдруг обнаружив, что совершенно гол. Хотел вскрикнуть, выругаться, да хоть бы даже заскулить, но голосовые связки тоже отказались подчиняться. Под спиной и задницей вдруг прокатило холодом, позволив осознать железо столешницы.
Он снова зажмурился. Приказал себе проснуться, отринуть кошмар, позвать Танюху, она в таких случаях всегда помогала! Не вышло…
Глаза против воли открылись, и Олег разглядел застывший в ногах силуэт. Знакомый, высокий и сучковатый, с облаком чудовищных волос на голове. Силуэт качнулся, наплыл, причем умудряясь оставаться в густой тени.
Черный овал старушечьего лица лопнул в острозубом оскале, в ту же секунду чуть выше вспыхнули ярко-белые глаза без зрачков.
Олег дернулся, даже не шелохнувшись, и беззвучно взвыл…
– …Олег? Олежа? Братишка, ну ты напугал…
Голос Серого доносился издали, как через несколько слоев ватного одеяла.
– Сцук, ну ты дал… Але, Земля вызывает Олежу! Ты тут, братишка?
Захаров с трудом разлепил тяжелые, категорически непослушные веки.
Голова яростно кружилась, перед глазами все еще стояли самые странные образы – теплый пляж и зимний лес, рок-концерт, низкая изба с гигантской печью, ремонт в купленной квартирке, сауна, «Малый вечерний кинозал» и шикарный коттедж с медвежьей шкурой на полу гостиной.
– Мать-перемать… – пробормотал он, позволяя другу деловито оттянуть себе веко и заглянуть в глаз. – Ну и чо это мы с тобой, Серый, покурили?
– Ох, братишка, прости… – Тот глянул Захарову в другой глаз, отстранился, вздохнул. – Похоже, синтетику подсунул, сука. Больше не буду у Кислого вырубать…
– Твою мать… – Олег попытался перевернуться на бок, но не смог. Диван под ним неприятно скрипнул. – Я пошевелиться не могу, прикинь?!
– О, братишка, знакомая тема. – Серый деловито кивнул и отошел вне поля зрения. Ударил чем-то тяжелым, будто дровину расколол. – По себе знаю. Ты, главное, только не переживай, измену в таком состоянии словить – последнее дело.
