Джинджер схватила Виктора за руку.
– Видишь ту группу толстых старичков в накладных бородах? Они так машут тебе, – произнесла она сквозь лучезарную улыбку.
– По-моему, это волшебники, – пробормотал он, улыбаясь ей в ответ.
– А один даже подпрыгивает в своей коляске и орет «Эге-гей!», «Так держать!» и «Молодцом!».
– Между прочим, это самый старый волшебник в мире, – сказал Виктор, делая ручкой одной полной даме, которая тут же схватилась за сердце.
– О боги! Представляю, что он выделывал лет пятьдесят назад.
– Ну, начнем с того, что ему тогда было восемьдесят [24] . Только не надо посылать ему воздушные поцелуи!
Толпа надрывалась, стремясь показать, как она довольна происходящим.
– По-моему, он очень милый.
– Прошу тебя, маши ручкой и улыбайся.
– Мне сейчас будет дурно! Ты видишь, сколько людей ждет, чтобы их нам представили?!
– Вижу, – спокойно сказал Виктор.
– Но все они – сливки общества!
– Прекрасно. Мы тоже сливки. Во всяком случае, у меня такое ощущение.
– Это еще почему?
– Потому что мы сейчас стали тем, кто мы есть. Помнишь, ты объясняла мне это у моря? Мы выросли настолько, насколько нам суждено было вырасти. И это именно то, чего ты хотела. Мы…
Он сбился с мысли.
Тролль, поставленный у дверей «Одиоза», помешкав, все же отдал им честь. Шлепок, с которым пальцы его стукнулись об ухо, на миг заглушил гомон толпы…
Гаспод стремительно удалялся прочь с места событий. Лэдди почтительно трусил следом. Ни Лэдди, выпрыгнувший из экипажа, ни вывалившийся оттуда Гаспод не произвели на толпу ни малейшего впечатления.
– Знаешь, мне совсем не улыбается провести ночку в какой-нибудь выгребной яме, – бурчал на ходу Гаспод. – Это большой город. Голывуд – совсем другое дело. Так что держись ко мне поближе, малыш, и тогда не пропадешь. Сначала заглянем к черному ходу «Реберного дома Харги». Там меня все знают. Договорились?
– Молодец Лэдди!
– Ага, – кивнул Гаспод.
– Ты обратила внимание, как он одет? – поинтересовался Виктор.
– Камзол из красного бархата с золотыми аксельбантами, – выговорила Джинджер краешком рта. – Но штаны ему все равно не помешали бы.
– Ну дела!… – пробормотал Виктор.
Они прошествовали в залитое ослепительным светом фойе «Одиоза».
Безам постарался на славу. Тролли и гномы не зря трудились всю ночь напролет, наводя последний глянец.
Все было, как полагается, – портьеры из красного плюша, колонны, зеркала.
Пухлые херувимчики и вазы с фруктами, все покрытые ровной позолотой, встречались буквально на каждом шагу.
Такие же ощущения должны возникнуть у человека, угодившего вдруг в коробку дорогого шоколада.
Или окунувшегося в кошмар. Виктор уже был готов к тому, что вот-вот раздастся грохот прибоя и портьеры на глазах рассыплются в пыль.
– Ну и дела… – повторил он.
– Что с тобой стряслось? – процедила Джинджер, не отрывая взгляда от шеренги важнейших особ города, которые смиренно ожидали великой чести.
– Потерпи немного, сама поймешь, – сипло произнес Виктор. – Это ведь Голывуд! Голывуд, перенесенный в Анк-Морпорк!
– Допустим, но…
– Ты что, ничего не помнишь? А та ночь в холме? Перед тем как мы тебя разбудили?
– Нет, я же тебе говорила…
– Тогда потерпи – и все поймешь, – повторил Виктор, бросая взор на празднично оформленную дощечку на стене.
«Три сеанса в день!» – возвещала она. Виктору вспомнились песчаные дюны, древние мифы и, разумеется, омары с клешнями.
Картография в Плоском мире не относится к числу точных наук. Люди, приступавшие к составлению карт, были движимы лучшими побуждениями, однако вскоре они забывали обо всем на свете и начинали увлекаться пускающими струи китами, чудовищами, волнами и другими заковыристыми мелочами картографического дела, отчего частенько страдали обычные, скучные горы и реки.
Аркканцлер поставил полную окурков пепельницу на непослушный, грозящий свернуться край и провел пальцем по шершавой поверхности карты.
– Не понимаю, почему здесь написано «Здесь обетают драконы», – сказал он. – Прямо посреди города. Ахинея какая-то.
– Скорей всего, имеется в виду Санаторий Госпожи Овнец Для Тяжело Больных Драконов, – рассеянно проговорил казначей.
– А здесь вот говорится: «Терра инкогнита», – продолжал аркканцлер. – К чему бы это?
Казначей вытянул шею:
– Ну, наверное, так куда интереснее, чем рисовать все эти капустные поля.
– А вот опять: «Здесь обетают драконы».
– Ну, это уже самые обычные враки.
Ороговевший палец аркканцлера продолжал скользить по карте. На секунду прервавшись, аркканцлер смахнул с карты следы мушиной деятельности.
– Да нету тут ничего, – пробормотал аркканцлер, вглядываясь в карту. – Море какое-то. И… – Он прищурился – Го-лы… Голывуд. Говорит тебе о чем-то?
– По-моему, это то самое место, куда перебрались алхимики.
– Ну-ну…
– Надеюсь, – медленно произнес казначей, – они это сделали не для того, чтобы втихомолку заняться там магией?
– Алхимики? Магией?!
– Виноват. Звучит, конечно, нелепо. Привратник мне тогда докладывал, что они затеяли какие-то показы… м-м… какой-то… то ли игры теней, то ли еще что-то придумали. Не помню. Куклы, что ли? Нет, не куклы, но что-то в этом духе. Картинки? Ну да. Я пропустил мимо ушей. Но… Алхимики… Нет, алхимики – нет! Вот, скажем, наемные убийцы… Воры… Даже, пожалуй, коммерсанты… о, коммерсанты, если захотят, могут быть такими ушлыми пронырами! Но алхимики?! Нет существа более неискушенного в жизни, более несобранного и благонамеренного…
Голос казначея затихал по мере того, как слова доходили до его мозга.
– Нет, нет… Не посмеют, ведь не посмеют?
– Так не посмеют или как?
Казначей издал сухой смешок.
– Не-е-ет… Не посмеют! Они же должны понимать, что, стоит нам прознать о какой-либо недозволенной возне с магией, мы обрушим на них всю силу…
Он снова осекся.
– Они никогда бы себе этого не позволили, – сказал казначей.
– Даже находясь так далеко от нас, – сказал казначей.
