Бригада «УХ», или Будни и праздники некроманта - Преображенская Маргарита

Завязывая последний бант, я вспомнила, что на лице у меня остался слой призрачного грима и быстро стёрла его влажной салфеткой, которые Ящур таскал с собой, чтобы перемывать кости. Не хватало ещё, чтобы собственный жених меня не признал! Приведя себя в относительный порядок и судорожно поправив растрёпанные волосы, я, наконец, решилась повернуться навстречу судьбе и была сразу же психологически смята увиденным. По увядшей аллее, полной торжественно замерших сухоцветов и врастающих в сумрак мёртвых стволов величественных платанов, шёл высокий статный мужчина в чёрном сюртуке с алым подбоем. Как рана от удара мизерикорда, у него на груди красовался кровавый кленовый лист, поблёскивавший то ли каплями слёз дождя, то ли драгоценными камнями.

Люрор де Куку абсолютно не изменился внешне, словно мы расстались вчера, а не пятьдесят два года назад: та же гордая осанка, та же мрачная улыбка, тот же завораживающий блеск глаз поверх разноцветного пенсне, сдвинутого ближе к кончику длинного породистого носа. Наши взгляды встретились, и ни один мускул не дрогнул на холодном и безукоризненном лице некроманта; впрочем, я тоже давно уже научилась держать себя в руках и не подавать виду, да и причём здесь вид, если мы оба уже знали, что рады видеть друг друга. Я не могла бы объяснить, откуда берётся моя уверенность в этом, но ошибки быть не могло.

– С прибытием в потусторонний мир, Ваша Созидательность! – с изящным поклоном приветствовал меня некромант.

Это официальное обращение, против ожидаемого и привычного «ма флёр» («мой цветок»), которое Люрор де Куку применял ранее, почему-то неприятно царапнуло душу, хотя именовать меня так требовал этикет. К тому же Люрор де Куку уничтожил свой гербарий и, возможно, не желал больше ассоциаций с какими-либо цветами, или это просто игра, блеф, в котором некромант – большой мастер. Но ради чего?

– Благодарю Вас, Ваше Бессмертное Высокоужастие! – сухо сказала я в ответ, припомнив его титул. – Мне жаль, что наша встреча омрачена тенью нависшей над нами опасности.

– Тени исчезают при ярком свете, который вы привнесли в мою жизнь! – парировал Люрор де Куку.

Рядом с его холёным великолепием мои джинсы и куртка смотрелись как минимум вызывающе, не говоря уже о зубастой тыкве под мышкой, разомлевшей от предвкушения новых приключений.

– А свободные овощи у вас тут бывают? – смело спросила Выква, восхищённо вытаращившись на некроманта.

– Некоторых здесь я назвал бы овощами, хотя большей частью попадаются те ещё фрукты или многократные ягодки опять! – тонко усмехаясь, сказал Люрор де Куку, а потом обратился ко мне:

– Благодарные жители ждут Вашу Созидательность у входа сад, но прежде чем предстать перед ними, я бы предложил вам сменить наряд.

Он галантно позволил мне опереться на его руку, и мы отправились во дворец королевы Франции Марии Медичи, находившийся в глубине Люксембургского сада. Возведённый в давние времена в стиле итальянского ренессанса, этот архитектурный ансамбль красиво возвышался над клумбами, словно бросая вызов вечному увяданию потустороннего мира, как оплот неувядающей красоты линий и форм. Королева любила эти места больше политики, в умении вести которую она проиграла битву кардиналу Ришелье, и, уйдя на покой, выбрала себе роль призрачной хозяйки Люксембургского сада. В её обязанности входило блуждание по аллеям, сопровождаемое звоном ключей от дворца, и беседы с посетителями.

– Ваше Величество! – окликнул Люрор де Куку, заметив знакомый силуэт у входа во дворец.

Мария Медичи оглянулась, одарив нас благосклонным взглядом. Облачённая в пышное синее платье на корсете, расшитое королевскими лилиями и украшенное высоким воротником с отделкой небольшими раффами, она словно сошла со своего парадного портрета.

– Ваша Созидательность! Идёмте со мной! – с улыбкой сказала она мне, и, окатив волной высокомерия рванувшегося следом теропода, добавила:

– Динозаврам вход воспрещён!

Ящур, щёлкнув челюстями у неё перед носом, вынужден был согласиться, недовольно бормоча нечто вроде: «Это что за ЗОЯ, как из мезозоя?», причём слово «ЗОЯ» здесь было аббревиатурой от известного выражения «змея особой ядовитости», видимо, очень популярного в меловом периоде. Во дворце моё внимание привлекла художественная роспись, которой занимался сам Рубенс. И пока я разглядывала сюжеты на стенах, мы добрались до личных покоев королевы, где меня ожидало восхитительное платье, по всей красе парившее над полом, будто было надето на призрачный манекен.

– Лучшие портные работали не покладая рук, чтобы создать этот наряд по эскизам Люрора де Куку! – с некоторой завистью в голосе произнесла королева, заметив мой восхищённый взгляд.

– Регент очень заботится о вас, – добавила она с оттенком какого-то двусмысленного намёка, но я сделала вид, что не поняла, о чём она говорит.

Отложив тыкву на низкую оттоманку с затейливо изогнутой спинкой и подлокотниками, я приступила к примерке.

– Ой, вы знаете, Эжени всё идёт, даже мешок с прорезями! Такая фигура! – лопотала тыква, наблюдая за мной и вызвав холодную улыбку на губах королевы.

– Фигура всем известная! «Мулине» с пируэтом! Только белыми нитками шито, – пробормотала она, почему-то оперируя терминами фехтовальщиков и швей, словно я собиралась не на свидание с жителями потустороннего Парижа, а на бой, сопровождаемый вышиваниями крестиком.

Думать об этом было некогда, потому что у входа во дворец меня ждал Люрор де Куку. Я чувствовала, что всё самое важное он скажет мне позже наедине, а пока нас ожидало долгое театральное действо, коим и являлась любая политическая акция.

К народу мы вышли рука об руку, вызвав восхищённые возгласы толпы. Наш путь был усыпан розами, причём в буквальном смысле, благодаря стараниям жителей. Розы, правда, были чёрными и сухими, но в данном случае не служили эмблемой печали. Околдованная мрачной красотой и фантасмагоричностью момента, я ещё не решила, символом чего они могли стать для меня.

Строгое, но роскошное чёрное облегающее платье со смело открытой спиной, оттенённое сверкающим алым кленовым листом у меня на груди и кровавым подбоем, эффектно вспыхивающим, словно пламя, при каждом шаге, было верхом совершенства. Передвигаться в нём из-за довольно сильно обтягивающей бёдра юбки и длинного шлейфа представлялось возможным только мелко семеня рядом с некромантом, словно гейша или Мортиша Аддамс. Идти подобным образом было настоящим испытанием для меня, поэтому первые минут пятнадцать в новом образе я посвятила стараниям не сбиться с ритма и не клюнуть носом в пол, наступив на край струящейся тьмы подола.

– Вы великолепно держитесь, Ваша Созидательность! – ободряюще шепнул мне Люрор де Куку, когда я, уже выбиваясь из сил, собиралась слегка ссутулиться под грузом общего всенародного восхищения.

– Давайте оставим этот жуткий официоз и в личных беседах выберем какое-то более спокойное обращение ко мне, а не это пафосное «Ваша Созидательность»! – проворчала я, мгновенно расправляя плечи.

– Хорошо, – улыбнулся некромант. – Как же вам угодно обозначить себя на этом жизненном витке?

– Называйте меня просто по имени, – сказала я. – Это возможно?

В голове предательски крутилось совершенно другое обращение ко мне, звучавшее из уст Люрора де Куку: «ма флёр». В прошлый мой приход оно казалось мне вызывающим и панибратским. Неужели сейчас мне хотелось, чтобы мой фиктивный жених продолжал называть меня так?! Этот вопрос я постоянно задавала себе, пытаясь понять, что происходит, и не могла на него ответить.

– Конечно! При условии, что вы тоже будете обращаться ко мне по имени, Эжени. Мы ведь не чужие люди! И наш прежний уговор: никогда не лгать друг другу, тоже останется в силе! – весело сказал Люрор де Куку (Хорошо, что хотя бы мои мысли не были для него открытой книгой!).

Эта его практика мгновенно выставлять свои требования в ответ на условия визави очень напоминала контратаку в поединке на шпагах. Возможно, Мария Медичи не ошибалась, упомянув фигуру «мулине» и пируэты. Мне ничего не оставалось, как только ответить: