Чада, домочадцы и исчадия (СИ) - Снежная Дарья

Рубаха трещит по швам на могучей груди, и, того гляди, треснет не то что от первого же движения, а просто — от глубокого вдоха, штаны, которые так и тянет назвать портами, сапоги…

Хорошо, что эти выдающегося размера сапоги не обнаружила богатырская шатия-братия во время досмотра. Плохо, что их не обнаружила при инвентаризации я (портки, чуть поднапрягшись, я все же вспомнила: еще же удивлялась, до чего странное подношение для ведьмы!).

Странно, что на нем нет пояса: не подпоясанных в этом мире я пока не встречала. Теплились в голове какие-то смутные, невесть где подхваченные воспоминания, что для наших предков это было важно…

А еще, исходя из того, что штаны с сапогами ему по размеру, а рубаха — явно тесна, можно сделать сразу два вывода.

Первый: это не его рубашка. Второй: Гостемила Искрыча можно смело брать с собой, если соберусь идти на дело: домовой в Премудром урочище полностью лоялен.

Вплоть до того, чтобы не отдать большому и страшному мужику его собственную рубашку, только потому, что она понравилась хозяйке.

Я бы, например, не рискнула.

Богатырь покрутил головой, потер шею.

Я невольно стрельнула взглядом туда, где на коньке будки так и висел на цепи собачий ошейник. Илья отследил мой взгляд — и еще больше нахмурился.

— Там, в Малых Елях…

— Стоп. К Малым Елям вернемся потом. Сперва, добрый молодец, объясни-ка мне, что происходит. Почему и как ты здесь оказался, с какой стати в таком виде и отчего, скажи на милость, сразу не представился?

На часть этих вопросов, положим, я и сама знала ответы. По крайней мере, догадывалась. Но пусть лучше он сам и внятно их подтвердит или опровергнет.

У богатыря желваки по скулам перекатились — хотя, как по мне, не с чего.

И я имею право знать, кто он и с какой целью втирался ко мне в доверие.

— С Премудрой поссорился. Сговорился об услуге взамен на службу малую, а задания ее выполнить не смог. Вот она и взяла плату по своему выбору, ведьма ста… старая.

Илья осекся, спохватившись, что говорит сейчас с ведьмой молодой, но все ж договорил, упрямо зыркая на меня из-под бровей. А я только усмехнулась: сама я и не так бы ее сейчас назвала, за такую подставу. Да и к Гостемилу Искрычу, к слову сказать, вопросы возникли...

Но это всё потом. Пока же…

— Почему сразу не представился, как положено? — нахмурилась я. — Неужто нравится, когда тебя вровень с собакой держат?!

Он потянул в себя воздух, и я испуганно прижалась пятой точкой к ступеньке: сейчас рванет!

Но богатырь себя в руках удержал.

— Такая уж моя при тебе служба, матушка! Мне против слова твоего шагу не ступить — и без слова твоего тоже не шагу не ступить.

И меня до костей пробрало — столько едкой горечи, задавленной злости и неприязни было в его голосе и в этих словах.

Как будто это я живого человека на цепи держала!

Как будто это я виновата, что он влез в долги, с которыми расплатиться не смог!

Спокойно, Лена. Он больше двух месяцев прожил на цепи, вполне естественно, что он злится. Никто же не сказал, что он злится именно на тебя?

Если честно, у меня пока что в голове не укладывалась открывшаяся правда: у меня на цепи сидел человек.

Как животное.

То есть, здешняя ведьма превратила человека в собаку, посадила в будку и так держала два месяца.

Ничего удивительного, что репутация у Премудрых такая, что лесная нечисть мне кланяется, а местные в мою сторону чихнуть боятся.

Некоторое время помучавшись, как спросить “а по какому принципу ты оборачиваешься” но так, чтобы быть понятой, я наконец-то подобрала слова:

— Как работает твое превращение?

— А как тебе надо — так и работает!

Спокойно, спокойно. Сидел мужик на цепи, одичал, вот и рычит.

Бояться мне нечего: я прекрасно помню, какие условия наложила на него старуха.

Взгляд на богатыря в упор.

Молчаливое ожидание ответа.

Илья не впечатлительный домовой, который от такого превентивно начинал каяться во всех грехах и на всякий случай соглашался со мной в чем угодно, Илья только щекой дернул.

— Я превращаюсь в человека, когда тебе, Премудрая, это надобно.

— Как часто?

— Что — как часто? Превращался? Дважды. Послушай, Премудрая, сегодня в Малых Елях…

— Подожди… — попросила я, нахмурившись. — За всю службу ты превращался в человека дважды?

Это же очень мало! Это же жестоко…

— За те два дня, что ты здесь, — поправил меня богатырь. — И за всю службу, выходит.

Так, стоп.

— И как это я дважды умудрилась не заметить?

— Так ты сомлела в первый раз, — ухмыльнулся Илья. — А во второй — спала.

До меня постепенно доходило, что в кроватку меня укладывал не Гостемил Искрыч с помощью домовой магии, а вот этот тип и вручную.

Ленка, он не то что ничего тебе не сделал, он ничего и не видел! И навредить он тебе по умолчанию не может! А что на руках таскал— ну так и что, ерунда какая, и чего я так распсиховалась, ну в самом деле, ну правда!

— А в Малых Елях...

— Да подожди ты со своими Малыми Елями! — сорвалась я, и голос от таких открытий осекся до позорного писка.

— А ты думай, какие приказы отдаешь! — сорвался в ответ Илья, и от его рыка, кажется, содрогнулись даже бревна частокола. — Коль уж я у Премудрых вместо пса, так уважения и не жду, но и псу понимать нужно, за что его ошейником душат!

А я вдруг успокоилась.

Совсем успокоилась.

Так успокоилась, что самой жутко стало.

— Что за приказ? — вопрос вышел властным, но я больше не собиралась разговаривать с ним вежливо-дружелюбно, а удачного тона не подобрала, так что ну и пес с ним.

— В Малых Елях ты мне приказала “Дома расскажешь”, — торопливо и вроде бы даже с облегчением заговорил Илья.

Видно, отданный и неисполненный приказ и впрямь его давил.

— Ты, Премудрая, тогда чащобника спросила, отчего на материн зов не вышел. Рассказываю: не мог. Он в склад забрался, да под мешками с пшеницей от людей и спрятался. А после пшеницу солью поверх заложили. Соль же над всякой нечистью силу имеет, а нечисть силы лишает. Вот он и не мог выбраться, пока я в складе его по запаху искать не стал, да один из мешков с солью не сдвинул. Тогда уж он в проем и ринулся.

Я кивнула. Уточнила на всякий случай:

— Это всё? Или тебе еще что сказать нужно?

Илья от вопроса снова желваки перекатил, но склонил почтительно голову:

— Всё, Премудрая. Больше мне ничего тебе сказать не нужно!

— Ну, тогда послушай. Мне есть, что сказать.

Я набрала в грудь воздуха, и заговорила:

— Вот что, Илья-богатырь. Добровольной службы я от тебя не дождусь, а подневольной мне не надобно — ну так свободен! Не нужны мне с тебя ни долги, ни защита. Гостемил Искрыч!

Домовой явился на зов мгновенно.

— Да, матушка!

— Отдай богатырю всё его имущество.

— А…

— Всё, я сказала! — и в моем голосе отчетливо послышалось лязганье железа.

Гостемил Искрыч с исчез хлопком, не успела я еще договорить

А когда явился, на вытянутых руках он почтительно протянул Илье оружейный пояс и меч в ножнах.

Рубаха раздора шлепнулась богатырю под ноги сама и с куда меньшим почтением.

— Выход там, — напомнила я, когда Илья принял оружие и подобрал одежду.

Он попытался было что-то сказать, но мое спокойствие и так уже пошло опасными трещинами.

— Вон со двора!

Мне не хотелось терять лицо при богатыре. Не хватало еще, чтобы он стал рассказывать своим побратимам, какая нынешняя Премудрая на самом деле хлипкая истеричка — в сравнении с прошлой-то, которая была ух!

И не хотелось проверять, что я могу сотворить, если спокойствие с меня вдруг слетит.

Ворота открылись перед богатырем с противным скрипом, а закрылись за его спиной с грохотом.

Странно, все же: когда утром я в них выезжала — даже не пискнули. Еще вспомнилось почему-то, что Булат и уезжая, и возвращаясь, забор перепрыгнуть даже не пытался, прошел через ворота как миленький — и это при его-то хулиганском характере… Надо будет потом об этом подумать.