Фальшивая вдова или Наследство на двоих - Крымова Вероника

– Приведи в порядок прическу! В каких это облаках ты витаешь, когда решается твоя судьба?

– У меня вроде бы все в порядке…

– «Вроде бы»! – фыркнула она, с отчаянием поправляя складки моего платья. – Ты должна быть безупречна, дочка! От этой встречи зависит не только твое будущее, но и наше с отцом благополучие! Пойми же!

– Ты сильно преувеличиваешь, мама, – попыталась я успокоить ее, но тщетно.

– Мы обязаны произвести неизгладимое впечатление на леди Абедьён! Она, по слухам, женщина в высшей степени требовательная, настоящая аристократка старой закалки!

Хм… Значит, заносчивая и невероятно придирчивая, – пронеслось у меня в голове. – А раз она лично сопровождает своего сыночку-корзиночку, значит, именно ее слово будет решающим в выборе невесты.

И надо же – мое и без того несильное желание выходить замуж начало таять буквально на глазах, испаряясь с каждым нервным вздохом маменьки и с каждым шагом высокомерной леди, приближающейся к нашей двери.

Дверь в гостиную отворилась, и впустила не просто гостей, а целый вихрь дорогих духов, шелеста шелка и холодного величия. Во главе процессии парила сама леди Абедьён. Ее платье цвета бургундского напитка стоило, вероятно, больше, чем весь наш годовой доход, а взгляд, быстрый и оценивающий, скользнул по обстановке, будто составляя опись недостатков.

– Как мило у вас здесь… уютно, – произнесла она, сделав крошечную паузу перед словом «уютно», отчего оно прозвучало как «бедно».

Маменька рассыпалась в любезностях, подобно райской птице, пытаясь завлечь хищника.

– Леди Абедьён, для нас такая честь! Прошу, располагайтесь.

Виконтесса величественно опустилась на диван, ее сын, Льюис, робко пристроился рядом, бросая на меня пылкие взгляды.

– Аннабель, дорогая, – обратилась ко мне леди, и ее голос зазвенел, как тонкое лезвие, завернутое в бархат. – Какое… оригинальное платье. Неужто нынче в моде такой фасон? Надо будет спросить у своей портнихи, она, конечно, служит всей высшей знати, но, возможно, провинциальные тенденции ей также будут любопытны.

Я чувствовала, как по моей спине пробежали мурашки и сжала пальцы в кулаки, спрятанные в складках юбки, заставив свои губы растянуться в подобие учтивой улыбки.

– Благодарю вас, леди. Скромность – не порок, как говорится.

Маменька бросила на меня испуганный взгляд и залебезила пуще прежнего:

– О, Аннабель такая скромница! Но зато какая хозяйка! И рукодельница!

– Рукоделие – прекрасное занятие для усидчивых натур, – снисходительно заметила виконтесса, переводя взгляд на моего папеньку, который молча сидел в кресле у камина, делая вид, что внимательно изучает узор на кафеле. – Ваш супруг, я вижу, человек немногословный. Похвальная черта. Шумные мужчины так утомляют.

В этот момент в гостиную вошла служанка с подносом, переполненным чайными чашками, но вдруг ее нога зацепилась за край ковра. Поднос качнулся. Все замерли. На лице виконтессы застыла маска ледяного ужаса и предвкушения грандиозного скандала. Маменька ахнула, судорожно хватая воздух, но девушка смогла удержаться на ногах и ловко расставила сервиз на стол.

Маменька выдохнула, будто ее только что вернули с того света и в гостиной воцарилась тягостная пауза, нарушаемая лишь звоном ложечек о фарфор. Мама лихорадочно пыталась поддерживать одностороннюю беседу, а леди Абедьён, попивая чай, продолжала метать стрелы, тщательно заточенные вежливыми интонациями.

– Ваш джем… своеобразный, – заметила она, едва прикоснувшись к лакомству. – Чувствуется рука провинциальной кулинарии. У моего сына, знаете ли, очень деликатный вкус. Он привык к лучшему.

Но тут случилось нечто неожиданное. Льюис откашлялся и тихо, но четко произнес:

– Мне джем кажется весьма приятным, матушка. В нем есть… деликатные нотки.

Виконтесса медленно повернула к нему голову, будто увидела, как заговорила садовая скульптура. Ее брови поползли вверх. Маменька замерла с чашкой в руке, а папенька даже оторвал взгляд от камина.

Пользуясь моментом замешательства, виконт продолжил, обращаясь уже ко мне:

– Мисс Аннабель, румянец весьма идет вам, вы похожи на весеннюю розу.

Леди Абедьён вновь обрела дар речи. Она поставила чашку с таким звоном, что все вздрогнули.

– Льюис, дорогой, конечно, мисс Уинтер весьма хороша собой, но не будем забывать о приличиях. Воспитание – вот основа характера. А воспитание, увы, не купишь за деньги и не приобретешь в провинциальной гостиной. – Она повернулась к моей маменьке с ледяной улыбкой. – Вы уж простите мою прямоту, я всегда за искренность.

Маменька уже открыла рот, чтобы излить новые потоки извинений и лести, но леди Абедьён остановила ее жестом.

– Впрочем, мой сын, обычно такой хм…скромный и послушный, на удивление проявил настойчивость. Он буквально умолял меня не откладывать этот визит. – Она бросила на Льюиса взгляд, полный немого укора. – Он заявил, что мисс Уинтер – единственная девушка сезона, в чьих глазах он увидел свою судьбу. Смелое заявление, не правда ли?

Я почувствовала, как кровь ударила мне в лицо. Это было столь непохоже на те шаблонные комплименты, что он отпускал на балах.

– И хотя, – леди тяжело вздохнула, будто принимая горькое лекарство, – вы, милая, не совсем из нашего круга, и ваше воспитание, откровенно говоря, хромает… мой сын так настаивал. Он даже позволил себе намекнуть, что впервые в жизни имеет собственное мнение, которое намерен отстаивать. Представляете?

Она произнесла это с такой ядовитой сладостью, что воздух в гостиной стал густым, как патока. Было ясно: она дает свое «согласие» с той же радостью, с какой подписывает смертный приговор. Но это было согласие. Пусть вымученное и неохотное.

Виконт смотрел на меня, и в его глазах я наконец-то увидела не маменькиного сынка, а молодого человека, который совершил, возможно, первый в своей жизни самостоятельный поступок. И это заставляло взглянуть на него совершенно по-новому.

Все в гостиной затаили дыхание. Казалось, самый торжественный момент вот-вот наступит. Маменька замерла с выражением блаженного предвкушения на лице, ее взгляд сиял, словно она уже видела меня в фамильной диадеме виконтессы. Папенька нервно поправил воротничок, понимая, что финансовое спасение семьи находится в одном шаге от них.

А я? Я смотрела на виконта с нарастающим ужасом, похожим на легкое головокружение. Он с серьезным, сосредоточенным видом взял из рук своей матери небольшую бархатную коробочку. Сделав шаг ко мне, он начал было медленно опускаться на одно колено.

В этот самый миг дверь в гостиную с тихим скрипом приоткрылась, и на пороге возник растерянный лакей.

– Прошу прощения за беспокойство… – пролепетал он, – но вас желает видеть посетитель.

Мама вздрогнула, будто ее окатили ледяной водой. Ее лицо исказила гримаса крайнего раздражения.

– Не до него сейчас! Мы крайне заняты! Вели зайти позже! – прошипела она, стараясь сохранить подобие любезности перед высокими гостями.

– Но, хозяйка… я уже впустил его, – еще тише проговорил лакей, отступая в сторону.

И словно тень, перекрывая собой свет из прихожей, в дверном проеме появился пожилой мужчина. Он был одет в строгий, немного поношенный сюртук. Вежливо, с легким покашливанием, он снял свою шляпу, прижимая ее к груди в немом приветствии. В его другой руке была потертая кожаная папка, вид которой вызывал тревожные ассоциации с судебными повестками и долговыми расписками.

Леди Абедьён подняла бровь, выражая холодное любопытство. Виконт так и замер в неловком полуприседе, с бархатной коробочкой в руке, выглядев вдруг совсем по-мальчишески смущенным. Волшебство момента было безвозвратно разбито. В гостиной воцарилась гробовая тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов на каминной полке. Незнакомец обвел взглядом собравшихся, и его глаза на мгновение остановились на мне.

– Прошу прощения, что прерываю столь… важное собрание, – произнес он глуховатым голосом. – Мое дело не терпит отлагательств. Я – мистер Грэйсон, официальный представитель магистрата. И я пришел сообщить скорбную весть. Ваш супруг, леди Аннабель Стилнайт, в девичестве Уинтер, скончался неделю назад. Примите мои искренние соболезнования.