Чада, домочадцы и исчадия (СИ) - Снежная Дарья

О том, что Мирослава кусок хапнула как бы не больше рта, эвон какие силы вокруг девочки заворачиваются.

И о том, как хорошо, что корона его — зачарованная. Ежели что, то от него, старого дурня, одни уши останутся, да и те в море-окиян унесет. А корона — ничего, в замок воротится!

— Что мне делать? Что мне теперь делать дядька Кащей?

А перепугалась-то, предки милостивые! Нет, так она не скоро с силой сживется, ежели так бояться ее будет...

Кащей, не пытаясь вырваться из девичьих пальцев, вздохнул:

— Учиться.

— Учиться? — горько переспросила она. — Учиться…Чему? Людей в животных превращать?

— Отчего же только в животных? А коли тебе прямо не по сердцу — так есть способ покинуть сие место.

Сказал, и усмехнулся невесело — от того, как взметнулась Премудрая.

Эх, Мирослава-Мирослава… Что-то ты… намудрила!

— Есть, есть. Вот преемницу себе выучи — и свободна.

Может, и стоило смолчать, дать девице на своей шкуре это понять — на своей шкуре-то оно доходчивей, да только… и ее жалко было, и лес.

Который день его, бедолажный, от тоски хранительницы колобродило.

— А преемницу вырастить сможешь, только если сама выучишься. Вот и выходит, красна девица, что хоть так, хоть эдак, а путь тебе один — учиться.

— Я из другого мира! Я не понимаю вас, а вы меня! У нас разная этика, разная мораль! Я хочу назад свою жизнь! Я не хочу — вот так! Учиться… Учиться! — голос ее становился всё выше, громче, звенел, пробирал до костей, до глубины души (которой у Кащея, конечно же, не было).

— Я домой хочу! Я хочу домой, брату, к подругам, электроплите и к теплой воде из крана, а не из колодца!

Злость Премудрой хлестала наотмашь пощечинами ветра, воздух стал тяжелым, лег грузом на плечи. Давил, мешая дышать. Кащей с усилием потянул его в грудь, вдохом раздвигая тиски, чуя, как противится он дыханию… А главное, темнело, темнело небо, собиралась над Премудрым урочищем воронка, готовая пойти по землям голодным чудовищем.

И ведь не переймешь у нее власть над вихрем — в её-то землях, в средоточии ее силы! Да и как бы худа не вышло, ежели даже и попробовать. Почует, что силу тянут, подумает скверное — и готово, корона во дворце, уши на острове Буяне.

А ежели вот так?

По-прежнему не пытаясь высвободиться или колдовать, пядь за пядью царь Кащей поднимал руки — через сопротивление воздуха, что надумал стать камнем. Медленно, неспешно, чтобы не спугнуть...

— Тише, чадо, тише, — приговаривал царь Кошей, обнимая чужую дочь и похлопывая её по спине. — Не гневись, всё как-то, да сложится. Ну что ты, что ты… Хочешь, я завтра Горыныча к тебе знакомиться приведу? Коль поладите со старым хрычом — глядишь, он тебя над лесом покатает… А еще Булат твой, поди, застоялся-то в стойле — погоняла бы его под седлом, и ему радость, и тебе развеяться… Тише, чадушко непутевое, тише. Это, конечно, горе — но это еще не беда…

Старый черный колдун (не знаю, какое у него колдовство, а вот чувство юмора — точно черное, как открытый космос), успокаивающе похлопывал меня по спинке, покачивая, как разоравшегося младенчика.

“Младенчик” таращился в небо, пытаясь соотнести себя, и такое… такую… такое… вот это.

Масштабы упорно не совпадали.

— Вот так, — приговаривал царь Кащей, специальным тоном, который приберегают для детей, собак и психов. — Вот так, верно. Отпусти его, не питай… Чуешь, как расплетается?

Ничегошеньки я не чуяла. Вот абсолютно!

Но тучи действительно расходились, небо светлело, но главное — распалась воронка формирующегося смерча.

Это что, всё я?..

— Ты что же, не замечала, девица, как от твоего настрою погода меняется?

Может, он все же читает мысли? Хотя в сказках такого не было — ни один Иван-дурак ничего подобного не заподозрил...

— Да я здесь третий день всего! Откуда мне знать — может, у вас всегда здесь погода такая дурацкая, что меняется по пять раз на день!

Кащей только усмехнулся на мое возмущение, и выпустил меня из объятий. Лишившись опоры, я нащупала ступеньку и села. И очень удивилась, когда Кащей сел рядом, ничуть не беспокоясь ни об украшенном вышивкой наряд, ни о потере психологического преимущества над сидящей собеседницей…

Ну ладно — меня ноги не держат, да и моим джинсам уже бояться нечего. А он-то чего?

“Он-то”, ничуть не смущаясь своим поведением, стянул корону, прополировал ее рукавом, оглядел удовлетворенно.

Щедро разрешил, покачивая корону на пальце:

— Справшивай!

— А вы правда бессмертный?

— Бессмертный, бессмертный... покуда не убьют.

Ну вот как с ним разговаривать?

Я укоризненно посмотрела на собеседника, но что ему та укоризна?

Взглянул, по птичьи склонив голову, с насмешливым прищуром:

— Другие вопросы есть?

Я посопела.

— Дядька Кащей, почему она именно меня выбрала? — и отмахнулась на строгий взгляд собеседника, — Да успокоилась я, успокоилась! Но… мне понять надо. Почему? По какие критериям? Чем она руководствовалась, моя предшественница, что передала свой надел преемнице аж из другого мира. Почему не нашла поближе кого-то? Почему, в конце концов, дочери не оставила?

— Поближе не нашла — потому что не нашлось, — обстоятельно пояснил Кащей. — Урочища удержать не любая ведьма может. У колдунов-то проще: кто сильнее — тот и хозяин. Но там сила и важна, а здесь, в этих землях, грань тоньше. И сами земли тут особые, не всякому в руки даются. И я про ваши, хозяйские, дела не очень ведаю, да и не лезу в них, но знаю, что не всякая над Урочищем хозяйкой стать способна. Не сыскала Мирослава подходящей преемницы окрест, а срок ей уже подходил… Да и гордыня в ней взыграла, на старости-то лет. Дочери же не оставила, знамо дело, оттого что не было у нее дочери.

Я слушала, прикидывая, как бы перевести разговор на соседские урочища, но не понадобилось. Кащей сам о них заговорил:

— У Премудрых то часто бывает. А в нынешнем колене и у Искусниц будет: нынче у Искусницы только сыновья, а вот дочери нет. У Прекрасных же, наоборот, сыновья вовсе не родятся. Но и дочерей больше одной не бывает. И Премудрые с Искусницами, случается, со стороны наследниц берут — Искусницы когда-никогда, а Премудрые так и не редко — а Прекрасные кровь строго блюдут, и все тайны передают только от матери к дочери.

— Так может, за Искусницей сын унаследует? — я заинтересованно повернула к нему голову. — Такое возможно?

— Может, и возможно — да только не бывало такого пока. Вот и у Настасьи ни один из сыновей силы не воспринял. Ни вашей, хозяйской, ни иной какой — хотя в остальном парни удались хоть куда.

Он помолчал, и когда заговорил снова, мне показалось, что он сказал вовсе не то, что собирался:

— И не припомню я такого, ни на своей памяти, ни с чужих слов, чтобы у хранительниц Урочищ одаренные сыновья случались. Всё выяснила, что хотела?

От неожиданности я кивнула под острым, пронзительным взглядом, и Кащей как ни в чем не бывало продолжил:

— Ну а теперь давай-ка, девонька, попробуй до силы своей дотронуться. А то так и будет весь лес вместе с тобой от тоски выть, чуть тебе придет случай закручиниться.

Что-то с обучением у нас не задалось.

Чтобы дотронуться до своей силы, ее следовало почувствовать.

Но вот как раз с этим пунктом у меня и не сложилось — а я ведь, если честно, решила, что легко и просто всё получится, на развитое образное мышление человека двадцать первого века рассчитывала… Н-да.

Я честно старалась. Как только не пыталась визуализировать силу, вообразить ее теплом в солнечном сплетении, комком в животе, напряжением на кончиках пальцев — глухо.

Свеженазванный наставник только посмеивался беззлобно на мое нетерпение:

— Ну-ну, не горячись, поспешай медленно…

Я сердито сопела. Закрывала глаза, хмурила брови, пыталась сосредоточиться, пыталась расслабиться. Глухо.