Ведьмы.Ру 2 (СИ) - Демина Карина

— Дань, ты как? — руки на его голове сменились другими, и эти были тёплыми, а ещё сила, от них исходившая, уняла боль.

— Уже лучше, — он сумел разжать зубы.

— Почему? Я про целительство, — уточнила Элеонора.

— Потому что демоны полагают, что сильная особь сама способна исцелить свои раны, а слабая не достойна жизни. Но мировоззрение меняется…

— Что… это… за дрянь? — Данила сумел и глаза открыть. Демон стоял перед Элеонорой и, кажется, красовался.

Или не кажется?

Вот зачем он выпустил шарик тьмы, который катал в пальцах?

— Это? Это… прости стихия, — Василий смутился и шарик развеял. — Часто люди не способны воспринять стихию тьмы на физическом уровне… и это… вот…

Из нового шарика появилась роза, которую Василий протянул Элеоноре.

А та взяла.

— Какая красивая…

Чёрная. Только края лепестков алеют угольками. Нет, стильненько, но у Данилы с огнём не хуже получалось, а она отмахивалась, говорила, что, мол, он талант на глупости тратит.

А у демона, стало быть, мудрости.

— Я про то, что в голове вообще-то, — он потёр затылок. — Что за закладка?

— Очень простая, но старая. Её поставили, полагаю, когда ты был ребенком, причём сделал это человек близкий, пользовавшийся полным твоим доверием. Иначе дар просто отсёк бы это воздействие. Закладка проста, но весьма устойчива. Затем менталист просто подновлял её. И в конечном итоге добился выраженной реакции на объект.

— Это какой? Чтобы у меня при виде Милочки пульс подымался? — Данила потрогал голову. Страсть до чего хотелось потребовать, чтобы демон ещё в ней покопался. Вдруг да закладка не одна? — А смысл?

— Полагаю, что изменение ритма твоего сердцебиение — это своего рода побочный эффект. Физиологическая реакция организма на стресс.

Демон отступил на шаг.

А Ульяна рук не убрала. И боль совсем уже унялась, но Данила продолжал сидеть, опасаясь, что если шелохнётся, то она поймёт, что уже всё, боли нет, и уйдёт.

И просто вот…

Просто хорошо же сидеть так.

И даже Милочку простить готов. Почти.

— Так что она делала? — не удержалась Ляля.

— Не могу сказать. К сожалению, мои способности не так ясно выражены, чтобы правильно интерпретировать остаточные ощущения. Но сугубо теоретически, если мне будет позволено теоризировать…

Все тут же закивали, позволяя, что явно Василия смутило.

— Да говори уже, Вась, — буркнул Данила. — Уль, а вот тут ещё болит, за ухом… за левым. И за правым тоже!

— Врёшь, — сказала Ульяна, но рук не убрала.

— Вру. Просто хорошо… так что там, Вась?

— Слабый менталист не смог бы поставить сложную закладку, такую, которая взяла бы объект под полный контроль или толкнула бы его на определённые действия. Скорее уж речь шла о чём-то малом, возможно, на первый взгляд совершенно незначительном. К примеру, если бы ты был торговым партнёром, то при встрече с объектом, на который настроена закладка, испытал бы чувство, допустим, страха или, наоборот, симпатии. Или иное, выводящее из душевного равновесия, — убаюкивающий голос Василия в сочетании с мягкими поглаживаниями Ульяны погружал в блаженное состояние полусна. — Это позволило бы перехватить инициативу в переговорах и добиться некоторых уступок…

— Но я был ребенком, — говорить и то не хотелось. — А могу я как-то…

— Ты можешь попытаться зацепить эмоции, которые вызывает у тебя эта женщина. Представь, что ты встречаешь её, только не сейчас, а, скажем…

…семь.

Даниле семь.

Он собирается в первый класс. У него костюм, который долго и муторно мама обсуждала с портнихой, потому что очень важно произвести первое впечатление. Дольше она возилась только с собственным платьем. А костюм ничего так. Данила в нём чувствовал себя таким важным, таким… на папу похожим. И потому время от времени в зеркало поглядывал, и старательно тянулся, чтобы казаться выше. И плечи расправлял, показывая, что он совсем даже не горбится.

— Дань, готов? — мама тоже очень красивая. — Совсем вырос…

И она смеется и волосы ерошит, и от этого тщательно расчёсанные они поднимаются дыбом, впрочем, мама тотчас исправляет причёску.

— А папа где?

— Он к школе подъедет. Там у тёти Милы машина сломалась, надо подвезти. Будете с Алёшкой в одном классе учиться. Хорошо, правда? — и голос мамы на миг теряет краски, и чувствуется в этой её радости нотка фальши. Нет, тогда Данила не понял, точнее про Лёшку понял и ничуть не обрадовался, а вот про фальшь — это сейчас вот.

Но идти надо.

Их ждёт водитель. И тянет спросить, почему за тётей Милой отец поехал сам, хотя мог бы водителя отправить. Но Данила уже знает, что некоторые вопросы лучше не задавать. Мама только вздохнёт и радость поблекнет. И она сама знает, что он хочет спросить, поэтому меняет тему:

— Волнуешься?

— Не очень.

Данила и вправду не волновался. Да, переехали не так давно, но школа же хорошая, мама говорила. И водила туда, показывала. И вообще…

— Букет держи. Не великоват?

Он огромен. И цветы собраны разные. Названий их Данила не знает, но букет ему очень нравится. Он даже представил, как дарит его учительнице, и как она восхищается, потому что этот букет — самый красивый.

До школы ехать недалеко. Она тут же, в посёлке, небольшая и закрытая.

— Идём? — мама помогает выбраться из машины. — Папа приедет. Наверное, задерживаются…

В этот момент машина отца вползает на стоянку. И Данила выдыхает. Почему-то ему очень хотелось, чтобы отец увидел, чтобы понял, как Данила вырос.

— Папа! — он разом забывает о серьёзности и взмахивает рукой. А отец выходит и не видит, он открывает дверь, помогая вылезти Алёшке. И становится страшно вдруг, что именно Алёшку он и поведет к линейке, потому что…

И не успев додумать, Данила бросается к машине.

Алёшка крутится рядом, что-то рассказывая, и отец отвечает, смеется, и смотрит так…

— Папа! — Данила слышит свой крик почти наяву. И пусть там воспоминания, пусть…

А из машины появляется она.

На Людмиле светлый строгий костюм. И волосы она зачесала гладко. И никаких украшений, разве что тонкая цепочка на бледной коже. Она поворачивается, видит Данилу, ловит его взгляд.

Улыбается…

И от этой улыбки всё тело немеет. Ноги заплетаются и Данила падает, просто на ровном месте. Он летит на асфальт, на букет, рассаживая руки в кровь и сминая цветы, и от бега это падение длится и длится.

— Даня… — мамин крик, полный ужаса, доносится издалека, а Данила глотает боль и обиду, и ещё понимание, что не получится, как в мечтах.

Его поднимают.

И мама, дрожа, ощупывает. Болят ладони, кожи на них почти не осталось, но плачет Данила не от боли, а от обиды. Ему жаль цветов, которые сломаны и измяты. И белой рубашки, с которой летят лепестки, а на месте остаются влажные зеленоватые пятна. Костюма, потому что серые полосы пыли не оттереть.

Себя.

— Господи, опять, — отец смотрит так, так… так, что совершенно ясно — он разочарован. Снова. — И в кого ты такой неуклюжий? Маш, вы езжайте домой, наверное…

— А ты? — мамин голос становится колючим. И Данила снова чувствует себя виноватым.

— Я обещал…

— Ну да, — она разгибается и берет Данилу за руку. — Эти обещания ты всегда держишь.

И что-то происходит между ними, что-то такое, непонятное, но очень и очень плохое. И в этом, плохом, виноват Дань.

— Дань? — этот голос взламывает воспоминание, возвращая способность дышать. А с нею приходит и боль, причём такая, что Данила сгибается, схватившись за голову обеими руками. — Дань… Вась, что с ним! Вася, помоги!

Глава 21

О мрачных тайнах прошлого

Глава 21 О мрачных тайнах прошлого

Издав оглушительный рёв, он на всей скорости устремился к охотнику и, замахнувшись для удара, прыгнул на парня. Последний предпринял попытку пронырнуть над летящим медведем, но безуспешно.

Особенности национальной охоты на медведей и не только.