Ведьмы.Ру 2 (СИ) - Демина Карина

Ульяна и не подозревала, что способна так бояться.

Нет, ей случалось испытывать чувство страха. Раньше. Перед тем экзаменом на пятом курсе, который требовал не только и не столько знания теории, сколько демонстрации владения силой.

Или вот перед тёткой из агентства по найму персонала.

Или…

Перед банком, что напоминал о кредите и долгах. Перед мамой опять же. Но это всё — не то. Эти страхи, они словно существовали на поверхности, а вот когда Мелецкий вдруг замер, а потом, застонав от боли, согнулся пополам, и завалился на бок, впившись окаменевшими пальцами в волосы… когда тело его согнула судорога, а на губах выступила пена, Ульяна поняла, что страх бывает иным.

Оглушающим.

Всеобъемлющим.

Таким, что ничего-то, кроме этого страха, и не остаётся.

— Ляля, прижимай его, — этот окрик встряхнул Ульяну. — Тараканова, или отойди, или… Василий, что с ним?

— Боюсь, моя вина. Сработала ещё одна закладка, но помещённая на более глубокий уровень.

— Сможешь убрать?

— Сперва мне необходимо будет его обездвижить. Ульяна, контролируй жизненные показатели.

Как?

Как, чтоб вас всех, ей эти показатели контролировать? Она не умеет⁈ И надо бы скорую вызывать, но… но пока она доедет ещё.

Сюда далеко.

И машин обычно свободных нет. И ждать придётся час или два. И быстрее самим в город.

— Можно в подвал, система сможет стабилизировать, — это уже Игорёк.

— Времени нет. Давай его на пол.

— Бабушка! — Лялин вопль резанул по ушам, и Ульяна опустилась на пол. Она с трудом разжала руки Данилы, убрав их от головы. Какой он бледный…

Бесил ведь.

Всегда бесил. Этой вот улыбочкой своей, этой манерой держаться так, будто весь мир вокруг, включая саму Ульяну, принадлежит ему. И ещё она завидовала. Не деньгам, нет, а его вот лёгкости.

Как будто у него вообще никогда и никаких проблем не было.

И ещё тому, что Данила всегда был в центре внимания. Просто вот… сам по себе.

— Улечка, — бабушкины руки легли на плечи. — Ничего страшного, вытянешь. Слушай меня.

Ульяна всхлипнула.

— Ты с ним связана, а стало быть найди эту вот связь.

Как найти?

— Закрой глаза…

Не понадобилось. Стоило подумать про связь, и вот она, золотая ниточка. Какая тонкая… разве на ней удержишь человека?

— Добавь в неё сил.

Силы? Тоже ниточки, которые обвивают эту и тянутся куда-то дальше, в туман. И надо их больше и ещё больше, чтобы точно выбрался.

Это не любовь.

Конечно, нет.

Это просто… просто у Ульяны появился не чужой человек. Близким назвать его рано, но не чужой — это уже достижение, так-то. Для Ульяны. И если ниточка оборвётся, то она, Ульяна, снова останется одна. Или нет? Есть ведь другие, но… но это тоже не то. Сложно как. Но она разберется.

Позже.

Ниточка становилась толще. А туман будто бы рассеивался.

— И теперь сама по ней пройди, — голос вот бабушкин наоборот словно издалека доносился. — Если не испугаешься. Только, Улечка, помни, что это — не настоящее. Это его память. И тебя он в неё пустит. Только тебя и пустит, потому что связаны вы с детства. А вот сумеешь ли ты его оттуда вывести — дело иное.

Шаг.

Может, надо было дослушать, но… шаг.

И Данька ребенком смешной. Он ещё более лопоухий, чем нынешний. А волосы вихрами поднимаются. Глаза вот большие, серьёзные такие.

— Ты кто?

— Ульяна, — говорит она писклявым голосом. И руки вытягивает. Её? Детские какие-то… совсем детские. С обгрызенными ногтями и царапиной. Царапину Ульяна помнила, она тогда на площадке упала и о гвоздь поранилась. И мама опять ругалась с няней, хотя та совсем не виновата была. И няню прогнала, а Ульяне руку замазала пекучей зелёнкой.

Но здесь зелёнки не было. И царапина почти зажила.

— А что ты тут делаешь? — на Даниле костюм, правда, грязный какой-то и с дырой. В дыре видна разбитая коленка.

— Я за тобой пришла. Ты меня не помнишь? — Ульяна протянула руку. — Ты смешной.

— Ты тоже.

— Коленку разбил? — Ульяна показала на дыру.

— Ага. Но это так, — он шмыгул носом и нахмурился. — Я не реву!

— Я бы ревела.

— Ты девчонка. Тебе можно. А я не реву.

— У меня вот, — Ульяна продемонстрировала длинную царапину. — Няня говорила, что шить будут.

— И как?

— Мама сказала, что ерунда, так зарастёт.

— Длинная, — оценил Данила.

А потом где-то там, в тумане, хлопнула дверь. И Данила замер, прижав палец к губам. Ульяна едва успела схватить его за руку, когда туман поплыл.

И изменился.

Комната.

Какая-то серая и маленькая, тесная до крайности. И Данила здесь, забился в угол. Он стал ещё меньше, ещё…

Одежда другая. Значит, и воспоминание тоже другое. Более раннее?

— Дань, надо уходить, — Ульяна тронула его за руку. — Надо возвращаться, Дань. Я за тобой пришла…

— Когда ты ей расскажешь? — женский голос перебивает Ульяну. И она вздрагивает, оборачивается, но видит не женщину, а дверь. — Антон?

— Никогда.

— Антон?

— Мила, то, что произошло… да, мне невероятно стыдно. Перед братом. Перед тобой. Я перебрал, хотя это и не оправдание, но… надо забыть и просто жить дальше.

— Снова?

— Мила…

— Что? Или о том разе ты тоже не помнишь?

— О том?

— Твой день рождения. Димка тогда перебрал, и мы остались… та, старая, квартира… вы с Машкой поругались. Она стала такой невыносимой… хлопнула дверью и ушла. А мы пили вино.

— И я пошёл спать.

— Пошёл. А мне не спалось.

— То есть… это… ты?

— А кто ещё? Были только мы и Димка.

— Я думал, что Машка вернулась… Машка вернулась!

— Ещё скажи, что ночью все кошки серы.

Данила сжался в комок. И надо его вытаскивать. Но этот разговор тоже важен, хотя Ульяна не совсем понимает смысл его.

— Ну да, ты был изрядно пьян… расстроен… я тоже… всё и случилось. Ты же не будешь отрицать, что всё случилось?

— Не буду, — каким-то мёртвым голосом произнёс мужчина. — К сожалению и вправду… случилось.

Данила рядом перестаёт дышать.

— К сожалению… вот, значит, как… ты сожалеешь?

— А ты что хотела? Чтобы я радовался? Да я… я думал…

— Не думал. Себе-то хоть не ври. Ты знал правду. Если сначала нас ещё можно было спутать, то потом… ты ведь меня по имени назвал. И велел убираться. Или сошлёшься на пьяную амнезию?

— Я… нет. Пожалуй. И права. Правду знал.

— Вот видишь… знал и молчал.

— А чего ты хотела? Да мне стыдно было так, что хоть… под землю… и перед братом. И перед Машкой. И проще было сказать, что ничего этого не было, что…

— Стыдно? А передо мной тоже было стыдно?

— Нет. Ты ведь сама ко мне пришла. А я не разобрался. Слабое оправдание. Но это была ошибка. И да, нам не стоило повторять её…

— А твой сын — тоже ошибка?

— При чём тут Данька?

— А я не о Даниле. Или ты и вправду такой наивный? Хотя нет… не наивный. Тебе просто удобнее думать, что Алёшка — твой племянник.

— Мила, что ты такое говоришь⁈

— Правду, Тошенька. Правду и ничего кроме правды. Ты можешь проверить, если тебе так хочется. Любым способом, но… Лёша — твой сын.

— Зачем?

— В каком смысле?

— Зачем ты это сделала?

— Я? Извини. Обычно в зачатии участвуют двое. И ты был, напомню, весьма и весьма активен… — смешок. И от него даже Ульяне становится страшно. А потому она садится рядом с Данилой, вдвоём бояться легче.

Так, надо не бояться, а уходить.

Выводить.

— Хватит, — это слово звучит жёстко. — Если я понимаю, то и ты понимаешь. Что ты мне тогда подлила? А дальше? Ты тогда сделала причёску, как у Машки. И халат накинула её.

— Уж какой нашла.

— И пахло от тебя, как от неё…

— Хорошие духи. Стойкие.

— Не знаю, зачем тебе это было надо. Очередная игра? Ненавижу игры. Но… чего ты хочешь? Сейчас?

— Чтобы ты сказал правду. Твоей жене. Твоему брату…

— И разрушил две семьи?